Венский бал - Йозеф Хазлингер

Внезапно остановившись, он сказал:

– Нет, дитя мое, я не был нацистом. Ни одной строкой, написанной в те годы, я не расшаркивался перед режимом. А вот с заявлением о приеме на работу проблема. Оно лежит в университетском архиве. В один прекрасный день, скорее всего, когда никого из тогдашних преподавателей не останется в живых, какому-нибудь ретивому молодому человеку разрешат просмотреть архив и заслужить свою первую академическую нашивку включением моего имени в список доцентов, сотрудничавших с режимом. И с этим вам придется жить.

– Но ведь ты не совершил ничего дурного.

Отец снова заработал рукой в такт музыке. Когда музыка смолкла, он прижал меня к себе. Я почувствовала запах одеколона. Отец хотел что-то сказать, но ждал, когда снова заиграет музыка. Кто-то запел: «We got married in a fever».[48] Отец, казалось, даже не слышал песни.

– Я рассказывал тебе об одном еврее, который был у нас доцентом. Его выгнали из университета, а потом он погиб в газовой камере Освенцима. Так вот, я просился на его место и получил его. Понимаешь, что это значит? Моя карьера построена на костях друга. Это не выходит у меня из головы.

– Тебя подвигла на это твоя театралка?

– Она помогла составить заявление.

Я не знала, что ответить. Но в этот миг возникла неколебимая уверенность: я буду бороться за него. Я докажу всем, что он не был нацистом.

Мы направились к ложе. Отец сказал:

– Ты можешь обещать, что все это останется между нами?

Я кивнула. Тут с отцом поздоровался какой-то человек. Он отрекомендовался бывшим отцовским студентом. И хотя ему было, наверное, не меньше шестидесяти, отца он почтительно называл «господин профессор». Отец пригласил его в нашу ложу, тот сказал, что сначала должен проводить на свое место партнершу по ганцу, а затем, если будет позволено, заглянет к нам в ложу вместе с женой.

Герберт сидел откинувшись на спинку кресла и курил сигару. Перед нашей ложей тучный канцлер Германии танцевал с дебютанткой бала: барышня казалась очень скованной, маленькая корона сползла на висок. Герберта позабавила эта пара.

– Это выглядит, – заметил он, – как воссоединение Австрии с Германией.

Отец смеялся. Он заказал мне апельсиновый сок. Когда его принесли, я решила помочь официанту собрать пустые бокалы. И при этом умудрилась пролить сок на платье. Официант буквально забросал меня белыми матерчатыми салфетками. Но спасти положение не удавалось. Бал для меня закончился. Отец был приятно возбужден. Ему пришла в голову фантастическая идея – взять платье напрокат в театральной костюмерной и провести здесь еще несколько часов. Официант честно пытался принять всерьез отцовское предложение, но явно переоценил свои возможности. И мне удалось быстро настоять на своем решении отправиться домой. Однако тут появился бывший студент отца со своей супругой, которой он сказал так громко, что отец услышал бы эти слова, даже если бы у него заложило уши:

– Имею честь представить тебе того самого профессора, коему я обязан всем, чего достиг.

Я вкратце объяснила обоим супругам нашу неординарную ситуацию и предложила отцу остаться здесь без нас, пообещав, что Герберт за ним заедет. Он возражал, но я стояла на своем. Тогда он заявил, что и один доберется домой.

– Когда за тобой заехать? – наседала я. – Через два, через три, через четыре часа?

Отец взглянул на часы.

– Через два с половиной.

Жаль, что я не забрала его с собой. Не прошло и тридцати минут, как он решил отправиться домой в одиночестве. Вероятно, бывший студент успел ему надоесть.

Инженер

Пленка 9

Файльбёк исчез. Каждый день после работы я пытался застать его дома. Я хотел передать ему деньги, чтобы он мог уехать на Мальорку. Соседи сказали, что не видели его уже две недели. Я позвонил его родителям. Трубку взяла мать, вы с ней успели познакомиться. Она напустилась на меня, как только я назвал свое имя. Костерила нас за то, что мы-де впутали ее сына в скверную историю. Когда же я, наконец, оставлю его в покое? Он не желает больше знаться с нами. Спросила, чего мне от него сейчас-то надо. Я сказал:

– Мы не виделись целую вечность. Я хотел просто проведать его и спросить, как у него дела. Вам незачем беспокоиться. У меня и в мыслях нет доставлять ему неприятности. Я звоню из самых добрых побуждений.

Она давай меня трясти:

– Где мой сын, я вас спрашиваю? Я подала заявление о пропаже человека. Где он?

– Разве он пропал? Я не знал. Когда это случилось?

– Ах, не знаете? Он опять ввязался в какую-то авантюру? Научный руководитель тоже не видел его две недели.

– Обещаю помочь вам. Если я его найду, сразу же вам позвоню.

Тогда я предположил, что Файльбёк уже здесь, на Мальорке, в этом вот доме. Видимо, он просто так разобиделся, что не захотел брать у нас деньги.

Вечером, до того как отправиться к Нижайшему, я часа два лазил по бета-сети. Дебаты вокруг Тысячелетнего Царства еще не утихли. Но с тех пор, как Файльбёк вышел из игры, провокации со стороны Мормона 4 прекратились. Однако в душе я надеялся отыскать в сети какую-то весть от него. Я начал методично работать с буквой «М». Это было несколько дней спустя после телефонного разговора с мамашей Файльбёка. И вдруг – есть! Я поймал Мормона 4. Его сообщение звучало поразительно кротко. Он просил прощения у всех, кого третировал или обижал. Дальше шел текст: «Мне явился во сне ангел Морони. Он показал мне золотую скрижаль, которую забыл перевести Джозеф Смит. Это были знаки неведомой мне письменности. Но я сумел прочесть табличку. Она гласила: „Не всем дано стать святыми, но все могут быть спасены".

Я спросил у ангела, как могло случиться, что Джозеф Смит упустил эту скрижаль. Ангел ответил: „Джозеф Смит слишком часто заглядывал в свою шляпу и слишком редко смотрел на скрижали". Потом ангел вдруг исчез».

Я сидел у компьютера, и меня разбирал смех. Нижайший, сам, конечно, не веривший, будто «Книга Мормона» восходит к золотым скрижалям ангела, однажды поведал нам, что жена Джозефа Смита Эмма проговорилась в своем Последнем завещании о том, как возникла «Книга Мормона». Ее муж прежде всего доверял своей шляпе, в которой лежали вещие камни урим и туммим.[49] Через какое-то время последовал ответ Мормона: «Джозеф Смит не проглядел скрижаль, он связывал ее перевод только со своим временем: Ибо страшная низость полагать, будто одного ребенка Господь спасает, благодаря крещению, а другому суждено погибнуть, так как он некрещеный».

Я не стал дожидаться, когда в дискуссию вступит кто-нибудь еще, и поспешил вниз к своей машине, припаркованной на обочине Фаворитенштрассе. Я был уверен, что, возвратясь домой, не найду места для стоянки. Но я решил, что лучше оставить машину там и пройти километр пешком, чем садиться в такси. Во всем мире нет таких подозрительных таксистов, как в Вене. Они приглядываются к каждому пассажиру. И как раз таксисты оказываются ценными свидетелями, когда кто-то объявлен в розыск.

И вдруг мне показалось слишком невероятным, что Файльбёк оказался на Мальорке. Я поехал к его дому. Оба окна на пятом этаже были наглухо занавешены желтоватыми шторами. Значит, он все-таки здесь, подумал я, и хотел было ехать дальше, на Вольлебенгассе, но тут мне пришло в голову, что окна могла зашторить мать Файльбёка. Я свернул к противоположной стороне улицы, поставил машину и выключил мотор. Откинувшись на сиденье, я стал наблюдать за окнами. Ни одной светлой щелки.

Меня тянуло в сон. Я то и дело продирал глаза. Мне вдруг показалось, что левая штора чуть светлее правой. И это имело вполне резонное объяснение – за левой шторой стоял письменный стол Файльбёка. Вскоре штора вроде бы опять потемнела. Я тут же помчался к Нижайшему. Он меня ждал.

– Скорее всего, Файльбёк в Вене, – сказал я. – Во всяком случае, у него в квартире кто-то есть.

– Знаю, – ответил Нижайший. – Сегодня он заявился в полицию, чтобы выдать нас.

Он произнес это совершенно спокойно, будто речь шла не об ахти каком важном деле. Я так и сел. Мы долго смотрели друг на друга.

– Все пропало?

– Еще нет. Но он провокатор. Свинья должна быть заколота.

Мы молча сидели в глубоких старомодных креслах.

– Виски? – спросил Нижайший.

– Лучше хороший совет.

Через приоткрытую дверь мы могли видеть монитор. Мормон 4 больше не проявлялся, но страсти вокруг новой золотой таблички все не унимались. Некто Штефан Рёпелль из Оберфоршютца счел необходимым объяснить миру, что никаких золотых скрижалей вовсе не было. Религии, по его мнению, сами придумывали свои легенды. Независимые и критические свидетельства чаще всего намеренно уничтожались. Христиане – не исключение и Джозеф Смит – не кто иные, как мифотворцы. Ни один серьезный этнолог или археолог не смог подтвердить подлинность того, что изложено в Книге Мормона.