Иноземия, или туда и снова туда - Михаил Высоцкий

Причем риск Ажау любил не любой. Так, например, его совершенно не интересовали азартные игры, ему не нравилось самолично участвовать в поединках, были неприятны ему и политические игры. Ажау вообще предпочитал рисковать там, где его соперником была природа, а не человек. И не потому, что он боялся проиграть. Как раз наоборот, ни в карты, ни а логические игры, ни на мечах ему просто не было равных, и риск там был лишь в том, что что-то могло попасть под ноги, он мог поскользнуться и сам напороться на меч противника. Не говоря уже о том, что политика вообще не представлялась для него чем-то, заслуживающим внимания. Другое дело, природа. Та же охота. Или альпинизм, покорение отвесных скал, спуск в крутые обрывы… Тут его соперником был только он сам, и раз за разом совершая невозможное Ажау сам себе доказывал — он действительно лучший. И хоть как правило его совершенно не интересовало, что там происходит с другими людьми, Ажау всегда чувствовал гордость по поводу того, что лишь он один может покорить эту гору или в одиночку взять дикого зверя.

Помимо всего прочего, Ажау был уверен, что лишь самосовершенствуясь он может достичь идеала. Причем если умственно он и так считал себя непревзойденным, то физически регулярно проводил тренировки. Причем делал это не как попало, а с душой. Особенно он обожал, как ни странно, упражнения, которые можно было бы с определенной натяжкой назвать акробатическими. Причем, как свидетельствовали его приближенные, Ажау был способен на такое, что ни одному циркачу не по силам. Не забывал Ажау и о владении мечем, однако тут, увы, были определенные проблемы. Достойных соперников ему уже столетия не попадалось, а без спаррингов с равными себе, увы, особо не продвинешься… Пробовал он брать себе сразу нескольких партнеров, но довольно скоро убедился, что вместе их победить не сложнее, чем в одиночку, махнул на все рукой и продолжил заниматься по индивидуальной программе, которую сам для себя и придумал. Так что даже один, без стражи, которая никогда не покидала своего правителя, Ажау мог спокойно справиться с десятком наемных убийц, не сильно даже при том напрягаясь. А если учесть ходившие слухи, что даже самые страшные яды не особо на Ажау действуют… Проблема революции с физическим устранением тирана становилась и вовсе неразрешимой.

Хоть психология в Южном мире как наука никогда толком и не существовала, да и психологи были стране не особенно нужны, простого жизненного опыта многим людям хватало, чтоб понять одну простую истину. А именно — Ажау Джуниор Гаст не способен испытывать никакие чувства. Потому что в его отношении понятия «любовь» и «ненависть» применить было достаточно проблематично. Он не испытывал никаких эмоций к другим людям, ни положительных, ни отрицательных, и весь мир для него был сосредоточен в одном человеке — в нем самом. Любой его поступок диктовался всегда или разумом, или желанием доказать самому себе, что ты — всесилен, что ты можешь невозможное. Но уж никак не чем-то субъективным, вроде любви, привязанности или нежности. При этом для Ажау не имело никакого значения, кто перед ним — его родной внук или нищий с окраины города. Если того потребовали бы обстоятельства — он бы спокойно велел казнить первого и поставить второго на должность своего главного советника. Потому надавить на него с помощью родственников или близких людей не представлялось возможным — доводы чувств были последним, к чему бы Ажау прислушался. У него не было ни одного близкого друга, ни одной любимой женщины, потому как он просто видел в людях лишь инструменты для достижения своих целей, а не живых существ, к которым еще как-то можно относиться.

Ажау никогда специально не добивался того, чтоб его особенно любили и почитали, так как его совершенно не волновало, как к нему относятся эти ничтожные плебеи. Пропаганду он организовывал ровно настолько, насколько требовали обстоятельства, насколько нужно было для общественного порядка и его личного благополучия, и никогда даже не думал о том, чтоб ввести в школах, например, уроки, где бы изучалась его божественная биография и великие дела. Таким образом даже отслужиться перед ним не получалось. К тем, кто ползал перед ним на коленях, Ажау относился точно так же, как и к тем, кто гордо стоял перед ним и смотрел прямо в глаза. А именно — с величайшим презрением. Ему было совершенно без разницы, окружают ли его льстецы, или те, кто говорит лишь одну только правду. Главное было, чтоб их поступки согласовывались с тем, что он требовал, а остальное не имело для Ажау ни малейшего значения. Потому и встречались в его окружении нередко те, кого можно было с любой точки зрения назвать людьми исключительно порядочными и альтруистическими. Они шли служить Ажау Джуниору для того, чтоб принести людям счастье. И хоть каждый из них довольно скоро убеждался, что власти у них ровным счетом никакой, и одним своим приказом Ажау может спокойно перечеркнуть их многолетние свершения, тем не менее они работали, и работали на совесть. Такие люди, как правило, не находили поддержки ни у тех, кто был предан Ажау лишь для собственной выгоды, ни у тех, кто считал Ажау главным злом Южного мира, главным его проклятьем и планировал освободить мир от этого пророка зла.

И хоть то, что в подвластной Ажау Джуниору Гасту стране социальная справедливость едва ли на зачаточном уровне, видели многие, поддержкой он пользовался просто огромной среди всех слоев общества. Простой народ его просто любил, как любят отца нации. Любил за то, что на столе каждый день есть кусок хлеба, а по праздникам — еще и масло, чтоб на этот хлеб намазать. Любил за то, что завтрашний день будет не хуже, чем вчерашний, а то, что и не лучше — что ж, за все надо платить. Уважали Ажау и те, кто стоял выше в табеле о рангах. За то, что он, заботясь о самом себе, невольно немало делает на пользу своей стране. За то, что он удерживает огромные массы народа от кровавых и беспощадных бунтов, ограничиваясь хоть и кровью, но малой. Ну и наконец, за то, что равных ему у Южного мира просто не было. Ажау, плохой или хороший, был личностью, способной творить историю, и ни в его окружении, ни в других кругах уже давно не попадались индивидуумы, равные ему по силе разума и воли. Причем не попадались не потому, что Ажау каким-то образом с ними боролся. Как раз наоборот, правитель был бы наверняка рад, если бы нашел себе достойного противника не в природе, а среди людей. Просто Ажау был выше всех остальных, он возвышался над толпой и в прямом, и переносном смысле этого слова. И, против этого возразить было нечего, именно он превратил Южный мир из жалкой окраины ойкумены, в самобытную и самодостаточную страну, в мировом масштабе не менее великую, чем все северные СОСы и Ропы. А может даже и более.

В чем именно выражалось величие страны? Да во всем! Если отойти от самобытности Южного мира и взять чисто экономические или военные показатели, то все страны Северного и Центрального мира останутся далеко позади! В Южном мире производилось товаров в абсолютном количестве на порядок больше, чем в той же Ропе или СОСе. Армия была намного многочисленнее, имела подготовку не хуже, достойное вооружение. Флот, тот самый загадочный флот, ни по техническому оснащению, ни по количеству единиц, ни по умению моряков не уступал флоту СОСа. Продуктивность единицы площади в плане производства сельскохозяйственной продукции была самой высокой в мире. Южный мир, вздумай кто его сравнивать с Северным, смотрелся на равных, а то и лучше. Тогда откуда же брались все эти проблемы, вся бедность, нищета? А вот тут уже однозначного ответа не было, и быть не могло. В основном существовало три мнения. Первое, революционное — все богатства забирает Ажау Джуниор и его прихвостни. Достаточно спорно, но то, что треть бюджета страны Ажау тратил на самого себя — не вызывает никаких сомнений. Это совершенно открытые и официальные данные. Второе мнение — в Южном мире просто слишком много людей! Это было мнение тех, кто старался абстрагироваться от личной неприязни или почитания к правителю, и смотреть на все с объективной точки зрения. Тоже справедливо, потому что люди в Южном мире действительно жили намного более тесно, и на относительно небольшой территории их умещалось просто несусветное как для Северного мира количество. Ну и наконец, третье мнение — все происходило именно так, потому что иначе оно просто и быть не могло. Таковой точки зрения придерживался сам Ажау, а также все те, кто кормился у его трона. Правитель был совершенно уверен в том, что лишь достойные имеют право хорошо жить, а те, кому природа не дала ума, силы, таланта — их удел бедность и нищета. Потому что только так справедливо. Ажау принципиально не признавал никакие благотворительности, полагая, что только выживание сильнейшего является единственным правильным и возможным в обществе механизмом. А потому если низшие классы позволяют себя обдирать — значит они это заслужили. Раз высшие классы умеют добывать себе роскошь — значит они это заслужили. Если кто-то не может пробиться из рабочих в генералы — он этого не заслужил, ссылается на несправедливость — тем более не заслужил, предлагает что-то менять — от такого вообще избавиться надо, он неблагонадежен. Ажау был уверен, что только лучший сможет всего добиться, и как пример всегда приводил себя самого. Возразить этому было нечего.