Темна египетская ночь - Дия Гарина

Три дня тянулись как заштатный поезд, стопоривший на каждом полустанке. Я слонялся по деревне, свято веря в то, что движение отгоняет болезнь, и постепенно сатанел от ожидания. Мне даже не удалось проверить свою теорию относительно нашего с ветром консенсуса. Не то, что бы я не мог должным образом сконцентрироваться. Я просто не пытался. Потому что едва мои мысли направлялись в это русло, как ледяной комок страха подкатывал к горлу. Вопреки собственной же теории я панически боялся убедиться в том, что все произошедшее лишь череда случайностей, совпадений и предсмертного бреда. Из чего последует, что я на пять месяцев заперт в забытой богом деревне, от которой до небольшого оазиса день пути на верблюде. Между прочим, верблюд при желании бегает очень быстро.

И все-таки они прошли, эти безумно длинные три дня. А на утро четвертого я проснулся с дикой головной болью, которая живо напомнила мне, что сотрясение мозга это не круассан с шоколадом. Я даже перестал ждать Саиду и, скрючившись, лежал в «своей» комнате, пытаясь отвлечься с помощью решения в уме тройных интегралов. От боли это не избавило, но через какое-то время я забылся тяжелым сном, в котором голова все равно продолжала болеть. Проснуться мне довелось от громких завываний и дождя из песка, который влетал вместе с ветром в незастекленные окна. А еще от бормотания старосты, отчетливо доносившегося из его комнаты, несмотря на творившееся вокруг безобразие. Я осторожно подошел к занавеске, отделяющей комнатушку Али Хагама от «гостиной», заглянул… Старик молился. Истово и упорно. И мне не понадобилось много времени, чтобы понять, о чем он просил Аллаха. Песчаная буря окружила деревню непроницаемой стеной, и, значит, возвращающаяся домой Саида попала в плен к песку и ветру. Если она решит переждать, то есть небольшой шанс, что ничего страшного не случится. Если же попытается добраться до деревни, то запросто может проехать в десяти метрах от своего дома и не заметить его. А потом будут бесплодные блуждания по пустыне и два неподвижных тела – большое и маленькое, засыпаемые равнодушным песком.

Когда-то у меня был друг-геолог. При возвращении из маршрута в базовый лагерь, его застигла метель. На Курилах такое случается даже в мае. Он был рядом с палаткой, но так и не разглядел ее в обезумевшей снежной круговерти. И прополз мимо. Его нашли только утром довольно далеко от лагеря. Он умер от переохлаждения на пути в больницу.

Выплыв из омута воспоминаний я вернулся к себе в комнату, сел на лежанку и закрыл глаза. Если в моих силах дать Саиде несколько дополнительных шансов, я должен, хотя бы, попытаться это сделать. А для этого мне понадобится…

Сиреневая мгла расплескивается вокруг, постепенно заполняя мое тело текучим туманом. Я полон им от ступней до макушки, словно чаша холодной родниковой водой. Но откуда-то издалека приходит легкое дуновение, вынуждая мглу чуть-чуть потесниться. Потом еще чуть-чуть… А потом сильный порыв ветра избавляет меня от туманной пелены, наполняя легкостью и пьянящим весельем. Ветер внутри меня набирает силу и сметает прочь едва заметные контуры моего тела. Я становлюсь ветром, а ветер мной. И никакой самум не в силах мне повредить. Потому что это я бьюсь вместе с ним в припадке ненависти ко всему живому. Это я вздымаю тучи песка и обрушиваю их на замершую в страхе деревню. Это я в который раз доказываю всем, кто есть истинный хозяин пустыни. И, значит, бояться нечего.

Я поднялся с лежанки и двинулся к двери. Нет, не так. МЫ двинулись к двери. Я-ветер и ветер-я. Это было безумием, но я не протестовал. Сумасшедший или нет, но я не отступлюсь. Деревянная дверь протестующе скрипнула, и раскаленный песок рванулся мне в лицо, чтобы в следующее мгновенье бессильно рассыпаться у ног. Встречный порыв ветра с легкостью откинул его прочь, пробивая мне дорогу в буйстве воздушной стихии. Самум бесновался, но не мог даже коснуться меня своими жаркими сухими лапами. Привычное ощущение ветра, холодящего левый висок, указало направление. И я-ветер, подгоняемый ветром-мной, побрел в раскаленную печь пустыни, где Саида с сыном до последнего надеются на спасение. А я, между прочим, еще ни чьих надежд не обманывал.

И теперь не обману.

Не знаю, сколько я шел. Думаю, несколько часов – не меньше. И хоть завывающий на все лады самум удивленно замирал в трех сантиметрах от моего тела, но я все равно продвигался с большим трудом. Ноги вязли в песке, не желавшем выпускать свою добычу. Я словно брел в тягучем горячем клейстере, и каждый шаг у него приходилось отвоевывать.

Попутно всплыла еще одна странность. Скатываясь кубарем вниз с очередного бархана, я вдруг понял, что не чувствую боли. Совсем. А ведь после таких падений, мне полагалось не просто шипеть – орать и материться. Но я не стал особо задумываться над причиной – меня вполне устраивал результат. Подумаешь, еще один плюс моего нестандартного состояния. Ведь я – ветер. Разве ветру бывает больно?

Одолев очередной бархан, я на секунду замер в нерешительности. Ветер прекратился. Вернее тот ветер, что скакал вокруг шайтаном и швырялся песком, так и продолжал излюбленное занятие. Неожиданно утих мой ветреный проводник, и я перестал чувствовать на спине его дружеские похлопывания. Он все также ревностно пресекал попытки песчаной бури взять меня в оборот, зато перестал указывать направление. А это означало только одно…

Я опустился на колени и начал лихорадочно сгребать песок с двух четко обозначенных холмиков: большого и маленького. Наверное, в этот день аллах и впрямь был милостивым и милосердным. Саида с сыном уже стояли у незримой черты, к которой мне слишком часто приходилось приближаться в последнее время. Но я успел удержать их. С помощью энергичных хлопков по щекам.

Однако Саида очнулась лишь тогда, когда я, обхватив ее губы своими, заставил женщину несколько раз глотнуть напоенного жаром воздуха. Длинные ресницы дрогнули, открывая бездонные черные глаза и, я почти прочел в них то, что каждый мужчина надеется увидеть во взгляде женщины, но… Но в этот ответственный момент нас поглотила настоящая тьма египетская. Прячущееся за стеной песка солнце, кануло за недосягаемый горизонт, не желая смотреть на буйство распоясавшейся стихии. Это не слишком усложнило наше положение. Подумаешь! Если раньше я не мог ничего различить на расстоянии вытянутой руки, то теперь не видел лишь дальше своего носа. Но вернувшийся ветер-я уже ободрил меня прохладным прикосновением и повлек в тяжкий, дальний, и все же вполне преодолимый особо настырными личностями путь. Саида цеплялась за меня, как вьюнок за несокрушимый дуб, а маленького Акмала я нес на плече, время от времени передавая матери, чтобы немного передохнуть. Оказывается, мне-ветру тоже нужен был отдых.