Одиссея варяжской Руси - Михаил Серяков

Кроме того, в целом ряде случаев трезубец изображался в виде сокола (см. рис. 2) либо вместе с птицей, как, например, на знаках Ярослава из Киева и Белгорода (рис. 22). Исследовавший этот знак уже не на монетах, а на ременных бляшках С.С. Ширинский совершенно независимо от О.М. Рапова отмечает, что «среди богатого декоративного обрамления княжеской тамги встречаются изображения птицы в различных вариантах. О неслучайном появлении этого сюжета рядом с княжеским “знаменем” XI в. свидетельствует своеобразно исполненный знак Владимира Святославича на наконечнике ножен сабли-меча, найденной в 1960 г. в могильнике Кримулдас в Латвии.

Такие наконечники проникают в Прибалтику из Поднепровья в конце X — начале XI в., очевидно, вместе с возвращающимися на родину воинами-балтами из дружины киевских князей. Сохранив стилистические особенности древнерусских княжеских “знамен” в парадном варианте, тамга Владимира на этом наконечнике превращена в изображение птицы. Таким образом, трапециевидные подвески со знаком Ярослава и фигуркой птицы, сопоставленные с тамгой на ножнах из Кримулдас, констатирует существование на Руси в X — первой половине XI в. традиции, связывающей в представлении людей княжеский знак и птицу воедино. С развитием социальных отношений и изменением религиозных представлений тамги — реальные изображения родовых тотемов — постепенно схематизируются и приобретают все большее значение знаков собственности. Однако прежний смысл изображений предков-покровителей они сохраняют долгое время. (…) Таким образом, происхождение знаков киевских князей от еще более древней родовой тамги подтверждается как данными этнографии, так и археологическим материалом. Сюжетом этой тамги служило изображение неизвестной нам хищной птицы»{697}. Отметим, что латвийский могильник Кримулдас связан, скорее всего, не с балтами, а рассмотренными выше прибалтийскими венедами. Вызывает сомнение и утверждение «неизвестности» птицы, связанной со знаком Рюриковичей, — в «Слове о полку Игореве» русские князья постоянно называются соколами. Именно в сокола учится оборачиваться в былине Вольга Святославич, историческим прототипом которого, по мнению исследователей, являлся сын Святослава Игоревича Олег:

Как стал тут Вольга ростеть-матереть,Похотелося Вольги много мудрости:Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,Птицей-соколом летать ему под оболока,Серым волком рыскать да по чистыим полям{698}.

Аналогичный мотив превращения в сокола встречается и у полоцкого князя Волха Всеславьевича.

Таким образом, русские князья X–XI вв. устойчиво соотносятся героическим эпосом именно с данной птицей, что позволяет уверенно констатировать, что именно сокол был тотемом рода Рюриковичей. Подтверждает это и то обстоятельство, что княжеский знак совмещен с изображением сокола и на деревянном цилиндре (рис. 23), которым опломбировали собранную мехами дань в мешках: «Еще один деревянный цилиндр XI в. был найден в Польше при раскопках поморского города Волина. На волинском цилиндре вырезан княжеский знак, находящий ближайшие аналогии на русских трапециевидных привесках того же времени…»{699} В других работах этот же цилиндр датируется уже X в.{700}

Все эти факты заставляют более внимательно обратиться к образу сокола в славянской традиции. Об использовании славянами в языческую эпоху соколов перед боем говорит рассказ Козьмы Пражского о сражении между чехами и лучанами. Князь последних перед боем сказал своим воинам: «Пусть ваши ноги растопчат их, как хрупкую солому. Бойтесь осквернить (ваши) смелые копья кровью трусов; лучше вы пустите (на них) птиц, которых несете. Пусть соколы спугнут, как голубей, ряды трусливых (врагов)». Когда это так и было сделано, поднялось такое множество различных птиц, что крыльями они затмили небо, «точно туча во время дождя или сильной бури»{701}. О значимости образа сокола у западных славян говорит и изображение всадника с этой птицей на серебряном диске из захоронения IX в. в Старо Место. Как отмечал С.А. Гедеонов, имя Сокол встречается в чешских дворянских родах, а в сербском Дубровнике-Раусие, название которого, как было показано мною в исследовании о «римской» генеалогии Рюриковичей, было связано с Русью, существовала крепость Сокол. Интересно, что западнославянское обозначение этой птицы выходит за пределы собственно славянского ареала: в Молдавии в 1527–1546 гг. правил господарь Петр Рареш. В отечественном памятнике XIV в. сокол упомянут в качестве угрожающему злому началу силы: «Татемъ песъ, воронамъ соколъ»{702}. Еще в одном памятнике эта птица прямо связывается с принципом верховной власти: «Соколъ молвить: “Я князь над князьямы”»{703}.

Однако сокол был не просто связан с княжеской властью, а в ряде случаев рассматривался как мифологический предок. Бытование представления об этой птице как о предке подтверждается южнославянским фольклором, в котором герой прямо говорит:

Что ж стрелять мне в серого сокола,Если сам сокольего я рода?{704}

При этом данный предок явно обладал сверхъестественной природой, как это следует из дальнейших примеров. Уже в средневековой Палее мы встречаем загадку, где сокол отождествляется с ангелом: «Въ тоже время Дарей царь перскiй приела къ Соломону царю загаткоу, написавъ: стоить шитъ, а на щите заець, и прилетевъ соколъ взялъ заець, и тоу седе сова». Загадку разгадывает один бес: «И рече бусъ объ одномъ оце: щитъ — земля, а на щите заець — правда, а иже взя соколъ заець, то взялъ ангелъ правдоу на небо, и тоу седе сова, сиречь кривда…»{705} Притом что в «Слове о полку Игореве» Рюриковичи сравниваются с соколами более десяти раз, текст поэмы дает основание заключить, что ее создатель имел в виду не обычных соколов. В одном месте он заменяет сокола другим необычным названием: «Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци!»{706} Часть исследователей полагает, что здесь речь идет о том, что у трех соколов в сумме шесть крыльев или об особенностях анатомического строения крыла этой птицы. Однако само это слово в средневековой Руси, да и во всем христианском мире, имело другой, весьма определенный контекст. Шестью крылами наделялись серафимы — высший ангельский чин, наиболее приближенный к Богу. В Библии, в Книге пророка Исайи, содержится следующее описание этих мифических существ: «Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал» (Ис. 6: 2). Само их обозначение пришло в христианство из древнееврейского языка, в котором слово «сараф» означало «пылающий, огненный»; «змей, летающий змей, змееподобная молния»; «летающий дракон или грифон». В новогреческом и, вероятно, южнославянских языках слова «шестокрил, шестокрильц» обозначали библейского серафима, быстрого сокола и удалого витязя. Памятники древнерусской литературы показывают, что интересующее нас понятие относилось только к библейскому образу: «Действительно, в “Материалах” Срезневского мы найдем начиная с XI в. целый ряд примером на слова: “шестокрилатый, шестокрильный, шестокрилъ, шестокрилство”, которые все применяются лишь к серафимам. Особенно значительно, что в Изборнике Святослава 1076 г. находится и существительное “шестокрильць”. Все эти примеры взяты из церковных книг: но легко можно допустить, что в просторечии “шестокрылыми” называли и хищных птиц, и витязей»{707}. Поскольку «Слово о полку Игореве» создавалось в «двоеверную» эпоху, нет ничего невозможного в том, что слово «шестокрыл» было использовано в его тексте в соответствии со своим наиболее распространенным в тот период значением. Если это так, то данный фрагмент говорит о том, что, отождествляя Рюриковичей с соколами, его автор имел в виду не обычных птиц, а огненное мифическое существо, более всех приближенное к Богу.

«Народное» православие в этом отношении пошло еще дальше. В свое время А.Н. Афанасьев привел лужичское предание о том, как спасающаяся от евреев Богородица с малюткой Иисусом проходит мимо крестьянина, сеявшего ячмень при дороге, после чего тот сразу вырос и крестьянин начал его жать. Аналогичный сюжет был зафиксирован и на Украине, но с одной характерной заменой: «Малорусская колядка, передавая тоже предание, дает Пречистой Деве вместо младенца Христа птицу-сокола, что указывает на древнее представление новорожденного (восходящего) солнца птицею и на суеверное смешение богини Лады (Зори) с Богородицею: пашет убогий селяни…