Поэзия Серебряного века (Сборник) - Сборник

Александр Введенский

(1904–1941)

Ярчайший представитель поэтического авангарда, Александр Иванович Введенский в начале своего творческого пути относился к футуризму скорее иронически. Однако влияние футуризма, в частности “заумная” поэзия А. Крученых, а также сотрудничество с футуристом И. Терентьевым сыграло большую роль в его последующем творчестве.

С середины 1920-х годов судьба тесно связала Введенского с Даниилом Хармсом. Вместе с А. Туфановым они в 1925 г. организуют “Орден заумников”, затем кружок “Чинарей”, позже создают группу ОБЕРИУ. Поэзия Введенского, проникнутая элементами алогизма и абсурда, была чужда рабоче-крестьянской власти. В 1932 г. поэт был отправлен в ссылку, после нее вернулся в Ленинград, а в 1936-м переехал в Харьков. Лишенный возможности печататься, он на протяжении этих лет писал (для заработка) исключительно детские стихи. В начале войны был арестован вторично, подвергнут принудительной эвакуации и погиб по дороге.

Гость на коне

Конь степнойбежит устало,пена каплет с конских губ.Гость ночнойтебя не стало,вдруг исчез ты на бегу.Вечер был.Не помню твердо,было все черно и гордо.Я забылсуществованьеслов, зверей, воды и звезд.Вечер был на расстояньиот меня на много верст.[485]Я услышал конский топоти не понял этот шепот,я решил, что это опытпревращения предметаиз железа в слово, в ропот,в сон, в несчастье, в каплю света.Дверь открылась,входит гость.Боль мою пронзилакость.Человек из человеканаклоняется ко мне,на меня глядит как эхо,он с медалью на спине.Он обратною рукоюпоказал мне – над рекоюрыба бегала во мгле,отражаясь как в стекле.Я услышал, дверь и шкапсказали ясно:конский храп.Я сидел и я пошелкак растение на стол,как понятье неживое,как пушинкаили жук,на собранье мировоенасекомых и наук,гор и леса,скал и беса,птиц и ночи,слов и дня.Гость я рад,я счастлив очень,я увидел край коня.Конь был гладок,без загадок,прост и ясен как ручей.Конь бил гривойторопливой,говорил —я съел бы щей.Я собранья председатель,я на сборище пришел.– Научи меня Создатель.Бог ответил: хорошо.Повернулся боком конь,и я взглянулв его ладонь.Он был нестрашный.Я решил,я согрешил,значит, Бог меня лишилволи, тела и ума.Ко мне вернулся день вчерашний.В кипяткебыла зима,в ручейкебыла тюрьма,был в цветкеболезней сбор,был в жукененужный спор.Ни в чем я не увидел смысла.Бог Ты может быть отсутствуешь?Несчастье.Нет я все увидел сразу,поднял дня немую вазу,я сказал смешную фразу —чудо любит пятки греть.Свет возник,слова возникли,мир поник,орлы притихли.Человек стал беси покудабудто чудочерез час исчез.

Я забыл существованье,я созерцалвновьрасстоянье.

(1931–1934)Элегия

Та к сочинилась мной элегия

о том, как ехал на телеге я.

Осматривая гор вершины,их бесконечные аршины,вином налитые кувшины,весь мир, как снег, прекрасный,я видел горные потоки,я видел бури взор жестокий,и ветер мирный и высокий,и смерти час напрасный.

Вот воин, плавая навагой,наполнен важною отвагой,с морской волнующейся влагойвступает в бой неравный.Вот конь в могучие ладоникладет огонь лихой погони,и пляшут сумрачные конив руке травы державной.

Где лес глядит в полей просторы,в ночей неслышные уборы,а мы глядим в окно без шторына свет звезды бездушной,в пустом сомненье сердце прячем,а в ночь не спим томимся плачем,мы ничего почти не значим,мы жизни ждем послушной.

Нам восхищенье неизвестно,нам туго, пасмурно и тесно,мы друга предаем бесчестнои Бог нам не владыка.Цветок несчастья мы взрастили,мы нас самим себе простили,нам, тем кто как зола остыли,милей орла гвоздика.

Я с завистью гляжу на зверя,ни мыслям, ни делам не веря,умов произошла потеря,бороться нет причины.Мы всё воспримем как паденье,и день и тень и сновиденье,и даже музыки гуденьене избежит пучины.

В морском прибое беспокойном,в песке пустынном и нестройноми в женском теле непристойномотрады не нашли мы.Беспечную забыли трезвость,воспели смерть, воспели мерзость,воспоминанье мним как дерзость,за то мы и палимы.

Летят божественные птицы,их развеваются косицы,халаты их блестят как спицы,в полете нет пощады.Они отсчитывают время,Они испытывают бремя,пускай бренчит пустое стремя —сходить с ума не надо.

Пусть мчится в путь ручей хрустальный,пусть рысью конь спешит зеркальный,вдыхая воздух музыкальный —вдыхаешь ты и тленье.Возница хилый и сварливый,в последний час зари сонливой,гони, гони возок ленивый —лети без промедленья.

Не плещут лебеди крыламинад пиршественными столами,совместно с медными орламив рог не трубят победный.Исчезнувшее вдохновеньетеперь приходит на мгновенье,на смерть, на смерть держи равненьепевец и всадник бедный.

(1940)

Даниил Хармс

(1905–1942)

Даниил Иванович Хармс (наст. фамилия Ювачёв) – поэт, прозаик, драматург, детский писатель. Первые его литературные произведения написаны в 1922 г. Уже в то время Хармс избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним. В начале 1925 г. Хармс знакомится с поэтом А. Туфановым, основавшим “Орден Заумников”. Его идеи об особом восприятии пространства и времени, и вследствие этого – особом языке современной литературы, были близки Хармсу и оказали на него сильное влияние. Тогда же он сблизился с А. Введенским и вошел в созданную тем группу “чинарей”. Их союз продолжился в организованной Хармсом “Академии левых классиков”, преобразованной затем в ОБЭРИУ.

Произведения Хармса обэриутского периода озорны и причудливы. Но несмотря на их юмор, в центре внимания серьезные размышления о земном и небесном, о предназначении человека в реальном мире. Алогичность, абсурдность произведений Хармса во многом были предтечей несостоявшегося русского сюрреализма. После разгрома объединения последовал арест, затем ссылка; Хармсу пришлось уйти в сферу детской поэзии, в этот период его все больше привлекает проза. Вторично Хармс подвергся аресту в августе 1941-го, был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 года.

Стих Петра Яшкина

Мы бежали как саженина последнее сраженьенаши пики притупилисьмы сидели у кострареки сохли под ногоюмы кричали: мы нагоним!плечи дурые высокиморда белая востра

но дорога не платочеки винтовку не наточишьмы пускали наши взорыверсты скорые считатьнебо падало завесойопускалося за лесомкамни прыгали в лопатумесяц солнцу не чета

сколько времени не знаюмы гналися за возамитолько ноги подкосилисьвышла пена на устанаши очи опустелимох казался нам постельюно сказали мы нарочночтоб никто не отставал

на последнее сраженьемы бежали как саженикак сажени мы бежали! пропадай кому не жаль!

1927* * *

Все все все деревья пифВсе все все каменья пафВся вся вся природа пуф

Все все все девицы пифВсе все все мужчины пафВся вся вся женитьба пуф

Все все все славяне пифВсе все все евреи пафВся вся вся Россия пуф

Октябрь 1929* * *

Ходит путник в час полночный,прячет в сумку хлеб и сыр,а над ним цветок порочныйвырастает в воздух пр.Сколько влаги, сколько негив том цветке, растущем издлинной птицы в быстром бегеиз окна летящей вниз.Вынул путник тут же сразупулю – дочь высоких скал.Поднял путник пулю к глазу.Бросил пулю и скакал.Пуля птице впилась в тело,образуя много дыр.Больше птица не летелаи цветок не плавал пр.Только путник в быстром бегеповторял и вверх и вниз:“Ах, откуда столько негив том цветке, растущем из”.

17 апреля 1933Постоянство веселья и грязи

Вода в реке журчит, прохладна,и тень от гор ложится в поле,и гаснет в небе свет. И птицыуже летают в сновиденьях.И дворник с черными усами[486]стоит всю ночь под воротамии чешет грязными рукамипод грязной шапкой свой затылок.И в окнах слышен крик веселый,и топот ног, и звон бутылок.

Проходит день, потом неделя,потом года проходят мимо,и люди стройными рядамив своих могилах исчезают.А дворник с черными усамистоит года под воротамии чешет грязными рукамипод грязной шапкой свой затылок.И в окнах слышен крик веселый,и топот ног, и звон бутылок.

Луна и солнце побледнели,созвездья форму изменили.Движенье сделалось тягучим,и время стало как песок.А дворник с черными усамистоит опять под воротамии чешет грязными рукамипод грязной шапкой свой затылок.И в окнах слышен крик веселый,и топот ног, и звон бутылок.

14 октября 1933Что делать нам?

Когда дельфин с морским конемигру затеяли вдвоемо скалы бил морской прибойи скалы мыл морской водой.Ревела страшная вода.Светили звезды. Шли года.И вот настал ужасный час:меня уж нет, и нету вас,и моря нет, и скал, и гор,и звезд уж нет; один лишь хорзвучит из мертвой пустоты.И грозный Бог для простотывскочил и сдунул пыль веков,и вот, без времени оков,летит один, себе сам-друг.И хлад кругом, и мрак вокруг.

15 октября 1934Физик, сломавший ногу

Маша моделями вселенной,выходит физик из ворот.И вдруг упал, сломав коленныйсустав. К нему бежит народ.Маша уставами движенья,к нему подходит постовой.Твердя таблицу умноженья,студент подходит молодой.Девица с сумочкой подходит,старушка с палочкой спешит.А физик все лежит, не ходит,не ходит физик и лежит.

23 января 1935Неизвестной Наташе

Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригуГрызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.

Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.

23 января 1935* * *

Шел Петров однажды в лес.Шел и шел и вдруг исчез.“Ну и ну, – сказал Бергсон, —Сон ли это? Нет, не сон”.Посмотрел и видит ров,А во рву сидит Петров.И Бергсон туда полез.Лез и лез и вдруг исчез.Удивляется Петров:“Я, должно быть, нездоров.Видел я – исчез Бергсон.Сон ли это? Нет, не сон”.

(1936–1937)Из дома вышел человек

Из дома вышел человекС дубинкой и мешкомИ в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком.

Он шел все прямо и впередИ все вперед глядел.Не спал, не пил,Не пил, не спал,Не спал, не пил, не ел.

И вот однажды на зареВошел он в темный лес.И с той поры,И с той поры,И с той поры исчез.

Но если как-нибудь егоСлучится встретить вам,Тогда скорей,Тогда скорей,Скорей скажите нам.

1937

Поэты вне течений