Производственный роман - Петер Эстерхази

«Как будто, — продолжал он свои рассуждения о вливании времени в свете теории романа, — как будто из неловко вскрытого пакета с молоком жидкость льется на стол, Мягко, естественно; чтобы почувствовалось даже коровье дыхание. Полировка или жир сгоняет молоко в озерца, можно сказать: его можно заметить то здесь, то там. Спокойно так. Никакой дидактики, одно молоко». Он изволил задуматься, в красивых «грязно-серых» глазах теснились мудрость и сомнение. «Друг мой, роман — субъективная эпопея, в которой автор просит позволения трактовать мир на свой лад. Вопрос лишь в том, есть ли у него тот самый лад; а остальное видно будет».

Автор этих строк, как уже с определенностью стало ясно из прочитанного, подходит к литературе серьезно. Поэтому он купил — когда представился случай — десять литров молока, шестнадцать пол-литровых и два литровых пакета и пошел на кухню неловко их вскрывать. Ему, можно сказать, пришло в голову множество вещей относительно способов. Он разодрал зубами середину, и молоко брызнуло ему в лицо. «Чтобы время… так?» — покачал он испуганно молочной головой. Он дергал, грыз, рвал. Зверские шансы и кондиции. Но сама-то молочная капля, которая уже здесь, ее кроткость бесспорна. Не знаю, вылился ли этот случай в форме вопроса, приходилось ли мастеру видеть такой измочаленный, опозоренный пластиковый пакет? «Приходилось», — сказал он замкнуто, с прохладцей.

23 Мастер торопился на тренировку, на этот раз на электричке. Во владение орловским жеребцом все чаще вступала мадам Гитти. Воздух жутко нагрелся. Мастера — как интеллигента — слегка мучила головная боль; испарения человеческих тел, сырость только ухудшали ситуацию. «В этот момент» к нему повернулся Кальман Миксат (1847–1910, любимый венгерский писатель-классик мастера, он при любом удобном случае ворует (заимствует) у того что-нибудь) и спросил, который час. Мастер сказал. «Спасибо, сынок», — сказал господин Миксат, который сверх всякой меры потел и пыхтел. В его коротких волосах, подобно горному озеру, поблескивали капельки пота («кротко!!!»), усы были влажные, как будто бы он купался, жилеточка топорщилась и ходила вверх-вниз, как кузнечные мехи. «Бедные пуговицы», — подумал мастер обеспокоенно. Из одного кармана выглядывала измочаленная сигара. «Эти мне господа хорошие либералы…» — покачал головой господин Миксат в ритм с движением жилетки. Мастер понурил голову. Ему тяжело давались беседа и молчание. Из господина Миксата wie gewöhnlich[55] струилась красочная сказка.

«Я только что из нижней палаты. Нет, ты это послушай, братец. Достаточно того, что я решил подвести часы по каким-нибудь совершенным часам. В этих целях обращаюсь я в коридоре к Кальману Тисе, который был поглощен беседой с Лайошем Лангом.

— Милостивый государь, который час?

Тиса рассеянно ответил:

— Очевидно только одно, а именно, что полдень уже пробил. — Руководствуясь этим, я, конечно, часы подвести не мог».

Контролер попросил приготовить билеты. Мастер протянул ему проездной, на который получает от своего института дотацию в шестьдесят пять форинтов. Господин Миксат копался до тех пор, пока не пронесло. Тогда они оба — впервые — посмотрели друг на друга, как два… человека.

«Так я продолжу. К счастью, пробегает мимо Хегедюш.

— Который час, не соблаговолите ли сказать?

— Сейчас, сейчас! — восклицает он на бегу и поныне бежит, если до сих пор не остановился. Я повернулся на каблуках, направляясь в комнату министра. По дороге встречается мне Калман Селл.

— Милостивый государь, который час?

Он со скукой отвечает:

— И это теперь я должен говорить?

И с его помощью я не узнал, который час, однако вон в углу сидит Михай Ласло, он-то скажет.

— Который час, Мишка?

Наш друг Мишка с подозрением на меня смотрит.

— Гм, — произносит он, осторожно оглядываясь, — почему ты спрашиваешь именно меня? Спроси у Хорански!»

Электричка подъехала к остановке «Филаторигат». Село много женщин, по большей части с ткацкой фабрики. Ноздри у Миксата, как и у мастера, дрогнули. «Дядя Кальман, ну же», — сказал он тихо, в то время как взгляд его скользнул в пройму ситцевого платья Господин Миксат был невозмутим.

«Я и собирался спросить Хорански, но в группе где слушали Гайари, который рассказывал приключение на охоте, его не увидел.

— Эдэнке, душа моя, который час?

Гайари, вечно внимательный, вежливый Гайари без всяких раздумий отвечает:

— Который прикажешь?

На что я, не удовлетворившись, поворачиваюсь к угрюмо прохаживающемуся взад-вперед Имре Вестеру, дескать, который час.

— Черт его знает, — бурчит он огорченно.

Увидел я, что и здесь ничего не добьюсь, и хватаю в коридоре Аппони:

— Который же теперь час?

Алпони вынимает часы и говорит так:

— Принимая во внимание то, что позавчера в десять часов двадцать минут я установил часы по часам Политехнического института, однако уже вчера в одиннадцать часов пополудни проявилась дифференция в девять минут, предположив теперь, что эта дифференция носит перманентный характер, на данный момент еще нет часа; но поскольку дифференция, вероятно, прогрессирует, поскольку дифференции способны к развитию, по моему мнению, беря конкретный случай, результат ultima analysi[56] получается тот же: еще нет часа.

И здесь я ничего не добился; все-таки лучше, наверное, обратиться к старому либералу. А вот ковыляет Карой Флугер.

— Который час, старик?

Его хищные усы обвисли, он печально машет рукой:

— Нам ужо и того не говорят!

Оставляю и пасмурного саксонца и отыскиваю Йокаи, который зашел из верхней палаты перекинуться парой слов.

— Который час, дядя Мориц?

Йокаи настроен шутливо:

— Я что, по-твоему, часы? Ног нет, а хожу, рта нет, а скажу.

С этими словами он крепко хлопнул меня по спине и пошел дальше. В этот момент земля, казалось, задрожала. Из Зала заседаний вышел Дежэ Силадьи, отдуваясь, пыхтя, как зубр из чащи.

— Милостивый государь, позвольте узнать, который час?

Он бросил на меня уничтожающий взгляд и рявкнул:

— Что за идиотский вопрос?

Я стал незаметно пробираться оттуда, и среди множества равнодушных, холодных субъектов один только Пал Кишш-Немешкэрский смотрел на меня ласково, как знакомый.

— Милостивый государь, который час?

Он подумал, вытащил свои часы, посмотрел на них, затем вдруг захлопнул крышку.

— Если уж тебе так хочется знать, — произнес он с сомнением, — я могу спросить у Дараньи».

24 Любезный Петер!

Вот куда забросил меня Господь! Я довольно сильно ударилась при падении, многие места все еще «болят», но сильнее всего сердце. Болит от окружающей меня красоты и от одиночества. Как бы я хотела, чтобы здесь были вы и милая Гитта.

Проведя десять часов в поезде, я оказалась здесь. Долина чудесна! Дикие каштаны, рододендроны. Солнце садится в 1/2 9-го. Я только что с ним попрощалась. В парке все еще слышно кукушку. На рассвете я просыпаюсь под воркование диких голубей и пересвист жаворонков. Цветные окна здесь совершенно как пионы. Пылают от изобилия красного. Завтрашнюю торжественную мессу в сопровождении музыки и хора будут транслировать по радио. На одной торжественной мессе, которую проводил Папа, я уже была. Вам известно, что в папских водах пиратствовать[57] неприлично, но вы спокойно пиратствуйте!

Библейский Теологический Словарь я выслала. Боже мой, нам нужно быть благодарными за столько вещей. Я это не о Словаре говорю. Вчера, 20 августа, я мысленно была в Будапеште; успешно ли прошел и когда был проведен «день хлеба»! Был ли фейерверк? Его хорошо было от вас видно? Какая у вас работа? Попалась на глаза фотография Густи Бучаньи. Сколько шику придают человеку усы! А сейчас он дряхлый старик.

Храни вас Бог, сынок.

25 Любезный Петер!

Посылаю вам в этом письме два забавных документа, о процессе Карлы в пятидесятом. Вас тогда еще и на свете не было. Но, может быть, вам будет интересно. Без всякого на то повода, сидя в саду санатория (не на солнце!), я почувствовала себя плохо и громко стала звать на помощь. В прошлом у людей было больше вкуса, чем сейчас. Официанты очень обходительны, только, как я посмотрю, экономят на лимонах. Думают, что я настолько стара. Сегодня в полдень я поинтересовалась насчет лимонов. Хитро так спросила, как будто ничего дурного не замышляю. Парень официант не покраснел, а ведь я была уверена. Каталин хныкала.

P. S. Бумаги не афишируйте. А вообще, как хотите, меня это уже не интересует. А Карле все равно. Если найду еще, пришлю. Вы в цифрах разбираетесь и наверняка догадаетесь, достаточно посмотреть на даты. 7 апреля был оправдательный приговор, 8-го (!) интернирование, а для окончательного оправдательного решения (24 окт.) потребовалось три года. Бедный Карла. Неудивительно, что он предвзято настроен, хотя это раздражает до смерти.