Повесть о юности - Григорий Медынский

— А молодежь наша, кстати, не очень-то и учиться хочет, — не сдавался Дмитрий Иванович. — Они какие-то практики, и нет у них этого учительского огонька!

— Неправильно! Всякие есть, это верно! И без огонька есть, службисты, — тоже верно! А есть и золотые люди, Дмитрий Иванович! Есть! А вот если огонек под зонтиком прятать…

— Ну ладно, ладно! Вы этак меня совсем заклюете! — примирительно улыбнулся Дмитрий Иванович. — Я знаю, вы не такая! Блажен, кто верует… Ну что ж, Полина Антоновна! Веруйте! Работайте! Желаю вам много сил и здоровья. А меня, старика, не судите: душа изболелась!

Дмитрий Иванович опять протянул ей руку и пошел, шаркая калошами по мокрому после дождя тротуару.

Полина Антоновна не разделяла старческого пессимизма Дмитрия Ивановича. Не согласна она была и с примитивной педагогикой той воинственной и в основе своей обывательской части учительства, которая в двойке видела спасение от всех зол и бед. Метод террора — не метод воспитания. Однако и бесхребетная слабость тоже не метод. Но еще менее она была согласна с теми ревнителями благополучия, которые боятся и чураются двойки во имя этого самого благополучия. Это они стоят над душой учителя и мерят его многогранный и ювелирный труд мерою старой китайской пословицы: «Лучший врач тот, у которого меньше покойников». Это они, действительно как счетоводы от педагогики, превращают оценку в бухгалтерскую единицу измерения, точно речь идет о производстве каких-то деталей или надое молока, и забывают, что за мертвой цифрой стоят живые дети, их растущие и очень разные характеры.

Нельзя смотреть на характер подростка или юноши упрощенно, как на объект, как, положим, на механизм патефона, а на работу учителя, как на работу механика: там подвинтил, там смазал, заменил пружину, и патефон будет прокручивать любую пластинку. Ученик — субъект, у него своя воля и свой характер. Учитель влияет на него, но и он влияет на учителя и на весь класс. И одним односторонним улучшением работы школы, работы учителя нельзя покончить с неуспеваемостью, нельзя покончить с плохой дисциплиной, если не будет поднята и ответственность самих учащихся за их работу. Покончить с нейтральностью родителей и с безответственностью, ненаказуемостью учеников — это пусть не единственное, но обязательное условие, без которого школа не сможет вылечиться от своих недугов. Да и можно ли отказываться от принуждения? Как, в какой форме его применять? Как, в какой степени его сочетать с интересом и с убеждением?

Да и не в недугах одних только дело. Это нужно по существу для самих детей и для того будущего, ради которого они растут. Нельзя воспитывать человека, не воспитав в нем чувства ответственности, — на нем зиждется общество. А коммунизм предполагает это чувство вошедшим в самые глубины глубин человека, ставшим его натурой и совестью. Так как же мы можем подменять воспитание ответственности лишь разговорами о ней?

И, наконец, еще одно, что выходит за границы педагогики, но без чего нет педагогики, — средства, материальная база! Нельзя, отказавшись от принуждения, строить дисциплину на одном слове педагога. Слово есть слово, от частого употребления оно теряет силу. Ребятам нужно дело, — дело, пробуждающее в них интерес. Но такое дело требует материальных средств, мастерских, клубов.

Вопросов много, вопросы разные, сложные, лежащие в различных плоскостях жизни, их нужно решать обдуманно, энергично и комплексно. И оттого, что люди, которые должны их решить и привести в систему, не задумываются над ними, и не решают, и не хотят по-настоящему, по-педагогически глубоко и всесторонне разобраться во всей их сложности, — от этого хотелось протестовать и с кем-то спорить…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Еще в прошлом году, в восьмом классе, Полина Антоновна, потолковав с родителями и договорившись с соседней женской школой, организовала кружок танцев совместно для своих питомцев и для девочек. Получилась уморительная картина. Прежде всего, не все согласились участвовать в этом кружке. Лев Рубин, например, считал себя слишком серьезным для такого легкомысленного времяпрепровождения. Сухоручко, наоборот, заглядывал в зал, где происходили занятия, лишь затем, чтобы кинуть насмешливую реплику, — сам он умел танцевать все, как он говорил, и западные и восточные танцы.

Но и тех, кто согласился, приходилось тянуть чуть не на аркане: они боялись подойти к девочкам, пригласить их, боялись проронить слово. Глядя в сторону, они неуклюже выполняли необходимые движения танца, а потом бежали кто куда.

Полина Антоновна как-то раз остановила Бориса Кострова, когда он выскочил из зала, с занятия кружка.

— Вы куда? — спросила она его.

— А ну их! — решительно махнул рукою Борис.

— Подождите, подождите! Что значит «а ну их»?

Что это значит, она от него так и не добилась, как не добилась потом и от других, хотя эту пренебрежительную реплику слышала не раз.

— Они какие-то цацы! С ними и поговорить не о чем! — сказал Саша Прудкин.

— А по-моему, как вы изволите выражаться, это вы «цацы»! — заметила Полина Антоновна. — Вы с ними и не разговариваете.

— Да нет! Я пробовал. Да что!.. — и опять пренебрежительный жест рукою и соответствующая мина на лице.

Яснее всех выразился Сухоручко:

— Одна — кривая, другая — косая, третья — ни то ни се!..

Но это было слишком нагло, и Полина Антоновна отнесла такую оценку за его личный счет.

Однако, так или иначе, а с девочками у ее птенцов контакта не получилось, кружок распался, и каждый раз, когда возникал вопрос о приглашении девочек на какой-нибудь вечер, в классе разгорались жестокие споры.

Разгорелись они и теперь. Полина Антоновна предлагала пригласить на предстоящий октябрьский вечер тех же девочек: соседняя школа, вместе учились танцевать и в конце концов девочки как девочки. Полина Антоновна поговорила с Борисом и заручилась его поддержкой. Попробовала поговорить с Игорем, но тот сказал, что он вообще против приглашения девочек — «ни к чему это». К его мнению стали склоняться и другие.

— Тогда лучше никого не надо! Чем тех, лучше — никого! На что они?

В самый разгар споров, на большой перемене, к Борису подлетел запыхавшийся Валя Баталия.

— Девочки пришли!

— Какие? Те?

— Нет! Другие! Совсем другие!

Борис, в сопровождении Вали и хлынувшей вслед за ними толпы ребят, пошел вниз, в вестибюль, и там действительно увидел двух девочек. Одна была высокая, полная, не то с гордым, не то с капризным выражением лица. Другая, наоборот, хрупкая, изящная, у нее тонкие, точно дымящиеся волосы, нос в веснушках и голубые безоблачные глаза. Они поздоровались, назвали свою школу и сказали:

— Девочки нашего класса решили пригласить вас, ваш класс, к себе на октябрьский вечер.

Говорила высокая, а другая, с безоблачными глазами, молчала, хотя молчать ей, как видно, было нестерпимо трудно.

— А почему именно наш класс? — спросил Борис.

— А просто так. Вы — девятый «В», и мы — девятый «В». А в других соседних школах «В» нету.

— По букве? — улыбнулся Борис.

— По литере! — наоборот очень серьезно ответила девушка.

— Ну что ж! Я поговорю с ребятами.

— А вы разве можете отказаться? — удивленно взметнула бровями другая, тоненькая.

— Да нет, что ты! — вмешался Валя, толкнув локтем Бориса. — Ребята пойдут!

Борис посмотрел на своих ребят, которые с невинным видом прохаживались на почтительном расстоянии, и за их невинным видом почувствовал самую горячую заинтересованность.

— Хорошо! — решил он. — А как нам пройти?

— У нас билеты! — сказала опять тоненькая и достала из маленького коричневого портфеля перевязанную ленточкой пачку билетов.

Ленточка эта, кстати сказать, почему-то особенно тронула ребят. И когда потом Сухоручко, стараясь изобразить на лице томное выражение, стал завязывать из нее бантик на своей шее, Витя Уваров вырвал ленточку у него и, что с ним не часто случается, выругался.

— Ну что ж, будем знакомы! — сказал Борис, назвал себя и представил возбужденно поблескивавшего глазами из-за своих очков Валю Баталина.

— Это Нина Хохлова, наш секретарь комсомольского бюро, — представила свою подругу тоненькая. — А я Юля Жохова.

— Староста? — спросил Борис.

— Нет. Просто так. Представитель масс.

Так кончились все споры. Ребята, окружавшие место переговоров, все слышали, все поняли и все сразу решили.

— Конечно, идем! Что за вопрос? — зашумели они, едва только за девочками закрылась дверь.

— Ну, идем так идем! А тогда их нужно приглашать!

— Ну и пригласим!.. А как же?.. Конечно, пригласим!

Никаких разногласий не было. Главный вопрос был в другом — как преподнести девочкам пригласительные билеты? Перевязывать их ленточкой было бы явным и совершенно недопустимым подражанием, а чем заменить ленточку, никто не мог придумать. Наконец Витя Уваров принес из дома конверт из плотной розовой бумаги, и ребята решили, что так будет очень даже хорошо: никаких ленточек, а положить билеты просто, по-деловому — в конверт.