Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Обласкать, что ли? – прикидывал Махоня, спускаясь с вышки.
А сзади на сером норовистом жеребце подскакал Лучка Старицын, едва не ударившись в полуотворённые ворота. Подхватив на лету Фетинью, разбойно свистнул:
– Лапушка! – И унёсся. Только их и видели.
Тихи, медоточивы Гарусовы, хитры и увёртливы. А этот не в их породу удался: приёмыш, чужая кровь. Как коршун на Фетинью рухнул. Схватил, унёс. Остался с носом Махоня.
А Лука скакал в лесу, прижимая к себе Фетинью.
Пиналась, билась, царапала его испещрённые шрамами щёки, потом сдалась, придушенно выкрикнула:
– Отпусти, змей! Теперь всё одно уж...
В город вернулись под вечер. Фетинья – у всех на виду – сошла с коня, толкнула бедром зазевавшегося Махоню:
– Чо рот раскрыл, сторож? Ворону проглотишь!
У ворот сцепились Илья с Лукой.
Жеребец, заступив повод, выгнул шею и, вскидывая зад, боком отмеривал вдоль улицы.
– Два даурных жеребца дерутся. Третий поумней – ускакал, – пробурчал Махоня, глядя, как катаются в пыли сводные братья.
- А четвёртый мерин облизывается, – Фетинья брезгливо обошла братьев.
- Иван-то за всё с тебя спросит! – грозил ей Махоня.
– Мой грех, и ответ мой, – бездумно отмахнулась она.
Дома встретили неожиданные гости: сын с какой-то узкоглазой бабёнкой. Вцепилась взглядом в неё, но сын не дал слова молвить. Кинулся к матери, припал к груди, заплакал.
– Явился, блудень? – целуя Ваську в голову, взволнованно прошептала Фетинья. – Куда ты без мамки-то? А это что за чуда?
– Нюкжа, жена моя.
– Лихо. Ни меня не спросил, ни отца.
– Спросил бы... нету отца, – густым, незнакомым басом проговорил Васька и зарыдал ещё громче. – Уби-илиии...
– Уби-или? Иванушку моего убили? О-ох! Бедная я! – заголосила Фетинья, испытывая вместе с горечью облегчение. «Вот теперь, – подумала, – с меня уж никто не спросит».
И жалко ей было не столько Ивана, сколько себя, не знавшую с мужем счастья и теперь овдовевшую.
42Однажды, проснувшись, воевода увидел: посад нижний, где обитали старообрядцы, исчез. И люди исчезли. Острог жил всё той же обычной несуетной жизнью. Необычно было лишь это огромное чёрное пятно, тучи золы, пепла, раздуваемого ветром. Над пожарищем каркало вороньё, рычала грызущая кость собачонка.
– Эт... эт-то что? – икая от изумления, тыкал он трясущимися от долгого запоя пальцем. – Кто сотворил?
– Кто, как не сами, – усмехнулся Гарусов, сопровождавший его всюду. – Устроили пожар... в леса утекла. Да я уж говорил тебе, Петра Петрович!
– Найти! Вернуть! Скоро делай!
– Я?! Да где мне, воевода-свет? Человек я робкий... те отчаянные. Живьём не сдадутся. – Перепуганный сотник подавал жене знаки: «Заступись». Та зевала, не замечая его.
- Всех вороти! Пускай заново строятся. Государеву службу справляют! – исходил пеной воевода. Зрелище пожара его бесило.
- Верно, верно, Петра Петрович! Верно, христовый! Не одному же тебе воз в гору тянуть, – поддержала Зинаида, которой всё опостылело: и воевода, и муж. Да и сама себе надоела. А более всего – тоскливая пьяная обыденность. И – никакого просвета. Провались оно всё в тартарары! И самой туда же дорога. На-до-елооо!!!
– А ежели Луку пошлём? Он уж бывал там, – страшась предстоящего похода, выкручивался сотник.
– Возьмёшь и Луку. Проводником, – отрубил воевода, и Гарусову пришлось покориться.
Но в тот же день с нарочным Гарусов отправил в Тобольск донос, обвиняя Зиновьева в лихоимстве. «Да и разумом слаб... на вине помешался. Довёл народ до того, что половина города в леса сбежала. А воевода и там не даёт покоя, посылает меня, верного слугу государя, жечь их», – писал Гарусов, зная, что такое письмо без ответа не останется. Намекнул и на то, что на дальних рубежах неспокойно и потому здесь нужен муж умный и сильный. Письмо вручил Махоне и велел отправляться тотчас же.
На старообрядцев всё же пришлось идти. Хорошего от похода не ждал, но думал поладить с ними миром. Хотя вряд ли это удастся.
«Может, покружать близ Якутска и – домой? Той порой уберут воеводу», – мелькнула увёртливая мыслишка. Но знал, что это неосуществимо. Кто-нибудь сразу же донесёт – и пойдёшь на правёж.
«Ладно, – решился наконец, – как-нибудь выкручусь». Наказал Илье следить за домом. Дом строил с немалым трудом, хитрил, изворачивался, наживая всеми правдами и неправдами богатство. А жизни нет в нём. Сын давно отделился. Жена – полюбовница воеводина. Всё нажитое – а нажито немало – оказалось никчёмным. Считал раньше: деньги дают власть и силу. Есть деньги, но ни силы, ни власти нет. Даже сын и тот не признаёт отца. Стакнулся с гулящей, с Феткой Отласихой. Дрался из-за неё с Лучкой, опозорив
