ОДУРАЧЕННЫЙ ФОРТУНОЙ - Рафаэль Сабатини

Холлс нерешительно взял перчатку, еще сохраняющую тепло и благоухание тела девушки, и задержал в своей руке руку, протягивающую ее.

– Она снова станет талисманом, – мягко произнес он, – позволяющим мне сохранять достоинство, чего не смогла сделать раньше. – Полковник поднес к губам руку девушки. – Прощайте, Нэн, и да хранит вас Бог.

Он попытался отнять руку, но теперь Нэнси вцепилась в нее.

– Рэндал! – воскликнула она, отчаянно пытаясь открыть свои чувства человеку, который не открывал ей своих, несмотря на ее ясное приглашение это сделать. – Неужели вы и вправду хотите оставить меня снова?

– А что же я могу сделать еще? – уныло осведомился он.

– На этот вопрос вам лучше ответить самому.

– Какой же ответ мне дать вам? – Полковник устремил на девушку почти испуганный взгляд серых глаз, обычно спокойных, а иногда суровых и вызывающих. Он облизнул губы, прежде чем заговорить снова. – Неужели я могу позволить вам врачевать из жалости мою искалеченную жизнь?

– Из жалости?! – воскликнула Нэнси и покачала головой. – А если бы это было так? Если я жалею вас, Рэндал, неужели у вас нет жалости ко мне?

– К вам? Слава Богу, вы не нуждаетесь в жалости.

– Разве? А что, кроме жалости, может внушать мое положение? Долгие годы я ждала человека, кому надеялась принадлежать, но он появился лишь для того, чтобы отвергнуть меня.

Холлс невесело рассмеялся.

– Нет-нет! – сказал он. – Меня не так легко обмануть. Признайтесь, что из жалости вы просто играете роль.

– Понимаю. Вы считаете, что та, кто была актрисой, остается ею всегда. Поверите ли вы мне, если я поклянусь, что все эти годы томительного ожидания я противостояла искушениям, которыми всегда одолевают актрис, чтобы встретить вас незапятнанной? А если поверите, то будете ли по-прежнему избегать меня?

– Если бы я не верил этому, то, возможно, согласился бы с вами. Тогда пропасть между нами не была бы такой широкой.

– Никакой пропасти не существует, Рэндал! Мы уже несколько раз ее преодолели.

Холлс наконец освободил свою руку.

– Почему вы мучаете меня, Нэн? – спросил он с болью в голосе. – Видит Бог, вы не можете во мне нуждаться. Что может предложить вам человек, не имеющий ни состояния, ни чести?

– Разве женщина любит мужчину за то, что он может ей предложить? Этому научила вас жизнь наемника? Вы же сами говорили, Рэндал, что вами постоянно играла судьба, и, тем не менее, так и не научились читать ее знаки. Между нами лежал целый мир, и все же мы встретились, пусть при ужасных обстоятельствах, но по воле судьбы. Вы снова покинули меня, побуждаемый стыдом и раненной гордостью – да, гордостью, Рэндал, – намереваясь больше никогда меня не видеть. Но мы встретились опять. Неужели вы хотите искушать судьбу, заставляя ее совершать это чудо в третий раз?

Полковник устремил на нее твердый взгляд человека, которого обрушившиеся на него беды вернули на стезю чести.

– Если я всю жизнь был игрушкой судьбы, то это не основание для того, чтобы помогать вам превратиться в такую же игрушку. Вас ожидают большой свет, ваше искусство, жизнь, полная радостей, когда эпидемия прекратится. Мне нечего предложить вам в обмен на это. Все мое состояние заключено в жалкой одежде, в которой я стою перед вами. В противном случае… О, но к чему тратить слова и мучить себя несбыточными мечтами? Мы должны смотреть в лицо действительности. Прощайте, Нэн!

Повернувшись на каблуках, полковник вышел так быстро, что девушка не успела найти слова, которыми могла бы задержать его. Как во сне она смотрела вслед его высокой худой солдатской фигуре, удалявшейся среди деревьев к аллее. Затем у нее вырвался крик:

– Рэндал! Рэндал!

Однако Холлс находился уже слишком далеко, чтобы слышать ее, а если бы он услышал, то это бы его не остановило.

Глава двадцать восьмая. ШУТЛИВАЯ ФОРТУНА

Однако шутливая Фортуна еще не покончила с полковником Холлсом.

Спустя месяц, ближе к середине сентября, он, не повидавшись снова с Нэнси, в чем ему все равно было бы отказано, так как это свело бы на нет карантинное пребывание вдали от зараженных и имеющих с ними дело, получил свидетельство, дающее ему право вести обычную жизнь.

Обдумывая в течение нескольких дней перед освобождением, куда направить стопы, Холлс вернулся к прежнему решению наняться на судно, следующее во Францию. Но корабль следовало найти быстро, так как у него не было ни пенни. Как полковник сказал Нэнси, он располагал только одеждой, бывшей на нем. Холлс мог бы получить несколько шиллингов от властей лечебницы, но у него вызывала отвращение мысль искать милостыни там, где ему самому следовало бы ее пожертвовать, учитывая полученные блага.

Поэтому спустя час после ухода полковник брел по пустым улицам, направляясь в сторону Уоппинга. Он шел пешком не только из-за отсутствия денег для передвижения иным способом, но и в силу того, что нанять экипаж или лодку было невозможно. Лондон стал вымершим городом.

Сначала Холлса удивляли костры, горящие на улицах, но случайный прохожий объяснил ему, что это делалось по распоряжению лорд-мэра с одобрения герцога Олбемарла в качестве средства очищения зараженного воздуха. Однако хотя костры горели уже неделю, не было никаких признаков желаемого эффекта. За эту неделю смертность, по словам прохожего, достигла восьми тысяч. Чудо заключалось в том, подумал Холлс, что в Лондоне все еще было кому умирать.

Полковник брел в полуденном зное, таком же свирепом, как и в предыдущие месяцы, пока не добрался до Флитского рва. Здесь он вспомнил о гостинице «Арфа» на Вуд-Стрит, где жил некоторое время, и о ее дружелюбном хозяине Бэнксе, который, не боясь риска, предупредил его о сыщиках, идущих за ним по пятам. Если бы не крайняя нужда, Холлс бы не подумал о том, что, поспешно уходя из гостиницы, он оставил там кое-какие вещи, в том числе хороший костюм. Теперь он был ему не нужен – его теперешняя одежда лучше подходила для того, кто искал любую работу на корабле. Но полковник мог обратить оставленный костюм в скромную сумму денег для удовлетворения своих непосредственных нужд. Правда, Холлс очень сомневался, что судьба позволит ему найти «Арфу» открытой, а Бэнкса живым.

Однако как бы ни была слаба эта надежда, в положении полковника ею не следовало пренебрегать, и потому он свернул в сторону Вуд-Стрит.

Холлс нашел ее похожей на другие улицы. Из четырех лавок работала лишь одна, где торговля шла более чем вяло. Знаменитая столовая Проктора под знаком митры стояла запертая с закрытыми ставнями. Полковнику это показалось дурным предзнаменованием. Однако дойдя до «Арфы», он едва мог поверить глазам – дверь гостиницы была распахнутой, окна чистыми и открытыми.