Во сне и наяву - Татьяна Александровна Бочарова

– Инфаркт. Мы его забираем.

– Надолго?

Врачиха взглянула на меня с жалостливым презрением.

– Если все обойдется, надолго. Но сначала нужно, чтобы все обошлось.

Они уехали. Я вышла из квартиры, замкнула ее ключом, снесла его на вахту.

– Передайте, когда вернется его семья.

– Бесстыжие твои глаза, – пробормотала вахтерша, забирая ключ. – И Сергей Сергеич тоже хорош гусь. На старости лет дотрахаться до сердечного приступа – это что ж такое! – Она зыркнула на меня исподлобья и пренебрежительно отвернулась.

Я вышла на улицу, моля бога, чтобы Сергей остался жив. Ведь я не хотела убивать его и ничего не делала для того, чтобы ему стало плохо. Просто подчинялась его желаниям, играла роль.

Налетел яростный порыв ветра, хлынул внезапный ливень. Я шла под дождем, моя ветровка промокла насквозь, зубы выбивали дробь от холода.

Я шла и шла, пока не добралась пешком до самого метро. Тогда я спустилась и поехала к Толику через весь город.

10

Через два дня фирма подписала необходимый контракт. По этому поводу состоялась дружеская пирушка в специально снятом зале ресторана, но присутствовать на ней я не смогла – валялась в постели с высоченной температурой. Очевидно, прогулка под проливным дождем не прошла даром.

Толикова бабка ухаживала за мной, поила какими-то отварами, ставила на спину и грудь горчичники. Сам он тоже проявлял заботу по отношению ко мне: раздобыл видеокассету с комедией и приволок из супермаркета здоровенный ананас с веселеньким зеленым хвостом на макушке.

На этом, правда, его интерес к моей персоне закончился.

Я лежала в кровати, тупо уставившись в экран, грызла дольки ананаса, казавшиеся мне совсем безвкусными, и ужасалась себе.

В отличие от того давнего случая с Михой, когда моя совесть спокойно дремала, сейчас я отлично осознавала, что совершила настоящее преступление, злодейство. Счастье еще, что врачихе «Скорой» не пришло в голову вызвать милицию. Конечно, никаких улик против меня не было, но что стало бы, начни они разбираться, кто я такая на самом деле, где прописана, с кем живу?

При одной мысли о том, что Сергей уже мог умереть по моей вине, я холодела с головы до ног. Я ругала себя тварью, выродком, убийцей, желала себе смерти, но если бы в этот момент меня спросили, буду ли еще я ради Толика заниматься чем-то подобным, не задумываясь ответила бы: «Буду».

У меня просто не было выбора. Теперь, окончательно утратив собственную личность, я принадлежала ему целиком и полностью…

Когда я наконец поправилась, в голове Толика уже созревал новый, смелый и хитроумный план.

Я оказалась права: это было лишь начало. А дальше – понеслось, поехало. Появлялись клиенты, их нужно было окучивать, обрабатывать, дожимать до необходимой кондиции или откровенно устранять.

Мы разрабатывали гениальные по сложности и дерзости проекты, Толик щедро финансировал их, а я без колебаний воплощала в жизнь.

Через год Толик полностью вернул кредит, еще через полгода купил новую «Хонду», а спустя семь месяцев мы распрощались с бабкой и переехали в отдельную двухкомнатную квартиру, отделанную по последнему писку моды.

К тому времени я немного свыклась со своей новой ролью и даже стала находить в ней некие привлекательные стороны. Толик одевал и обувал меня с шиком, кормил вкусной и полезной для здоровья пищей, не скупился на дорогие подарки и веселые развлечения.

Ночами, находясь рядом с ним, я была на седьмом небе от блаженства. И лишь когда он, удовлетворив свои желания, крепко засыпал, я, мучимая бессонницей, часами лежала в темноте наедине со своими тайными мыслями.

Тогда, в эти бесконечные, тоскливые ночные часы, я все чаще вспоминала интернат, Жанну, Германа Львовича, Анфису. Последнюю – особенно. Я даже не знала, жива ли она или, может быть, умерла от своих многочисленных болезней. Я закрывала глаза и представляла, что бы сказала Анфиса, увидев, кем я стала.

А ведь она знала обо всем с самого начала, чувствовала, чем закончится моя привязанность к Толику, пыталась предостеречь, помешать. И не могла.

Мне хотелось заплакать, но за последние полтора года я разучилась. Глаза мои были абсолютно сухими, и, как ни силилась, я не смогла выдавить ни слезинки.

Потом я наконец засыпала, но мои удивительные сны мне больше не снились. Да и зачем – все они сбылись и стали явью. Я была красива, богата, запросто болтала на иностранном языке, обсуждала модные выставки и концерты, кружила голову солидным деловым мужчинам – и все это с тяжелым камнем на сердце, с гнетущим чувством собственной вины и низости…

При этом моя любовь к Толику ничуть не уменьшалась, была все такой же неистовой, преданной, как и в детстве, когда истоком ее служила жалость к его одиночеству и обездоленности.

Мне казалось, я изучила каждый его жест, каждый взгляд, каждый вздох. Я могла без труда угадывать по его лицу, когда он только начинал сердиться, знала, что иногда по утрам и вечерам его беспокоят боли в израненной спине, что от холода у него немеют ноги – хоть Толик практически никогда не говорил об этом.

Я каждую минуту боялась, что с ним случится какое-нибудь несчастье: обманут компаньоны, вернется старая, грозная и неотвратимая болезнь. Мне хотелось закрыть его собой, как ребенка, защитить от всех напастей, подставить руки, оградить от негативных эмоций, разочарований, страданий.

Из училища меня давно отчислили за непосещение, и, чтобы не искали, я написала Марине Ивановне письмо – полуправду-полуложь: мол, живу у Толика, работаю в его фирме секретаршей, собираюсь за него замуж.

Та в ответ сухо поздравила меня и сообщила, что суд по поводу моих комнат пока откладывается за неимением нужных документов, но все равно справедливость рано или поздно восторжествует.

На этом мое общение с директрисой закончилось, и я вздохнула с облегчением.

11

Незаметно подкралось совершеннолетие: мне исполнилось восемнадцать. Незадолго до этого я наконец получила однокомнатную квартиру в Бутово, которую мы с Толиком тут же сдали за хорошие деньги.

Летом Толик повез меня отдыхать в Варну, на Золотые Пески.

Было только начало июня, море еще не прогрелось. Мы купались в бассейне с ослепительно-синей водой, а в центре его, на островке, оборудованном под кафе, усатый повар-болгарин жарил блинчики, кидая их на раскаленный противень.

Наш отель стоял на самом побережье. Вечером мы выходили гулять на набережную, а потом до утра сидели в небольшом уютном ресторанчике. Там Толик познакомился с пожилым немцем, которых на Золотых Песках было пруд пруди. Его звали Рудольф, он имел свой бизнес в маленьком городке и мечтал обзавестись российскими партнерами.

Я