Во сне и наяву - Татьяна Александровна Бочарова

– Но… ты что… хочешь, чтобы я пошла домой к этому… этому… – От волнения и ужаса я никак не могла подобрать нужного слова и мялась, точно заика.

– Конечно. – Толик насмешливо ухмыльнулся. – На улице такие дела не обстряпывают.

– Но… ведь он… – Я замолчала, беспомощно глядя ему в лицо.

– Захочет спать с тобой – ты это имеешь в виду? – Толик весело потрепал мои волосы. – Разумеется, на это и весь расчет. Для чего еще тебе шикарные тряпки, хорошие манеры, знание иностранного языка и общая эрудиция? Будешь играть роль гейши, знаешь, что это такое?

– Да.

– Ну вот. Какие еще вопросы? – Он выпрямился, слегка придерживаясь за ручку кресла.

– Толик! – взмолилась я. – Не надо! Я не смогу! И, кроме того, я люблю тебя и не хочу ложиться в постель с чужим мужиком.

– А свое обещание? – жестко произнес Толик.

– Разве я предполагала такое?

– А что ты предполагала? Я позволю тебе торчать здесь за то, что ты будешь жарить мне картошку? – Он рассмеялся, коротко и зло. – Нет, девочка, ты сделала свой выбор. Не хочешь выполнять, что тебе велят, убирайся вон. В том, в чем пришла, в своей юбчонке и стираной майке! Ну! – В его словах звучала настоящая, неприкрытая угроза, и я поняла, что шутить Толик не намерен. Или я добуду для него клиента, или никогда его больше не увижу.

– Как я могу с ним познакомиться? – спросила я мертвым голосом.

– Вот это уже лучше. – Лицо Толика сразу же потеплело. – Этот хмырь только что отправил к Средиземному морю жену и двоих детишек, а сам обожает делать утреннюю пробежку в близлежащем парке. Я думаю, ты выскочишь из-за деревьев ему навстречу, и он собьет тебя с ног. Случайно. – Толик выделил последнее слово язвительной интонацией.

– Хорошо, – устало проговорила я. – Что дальше?

– Дальше наш многоуважаемый гражданин придет в ужас оттого, что едва не убил такой нежный цветочек. Окажется, что у тебя растяжение, ты попытаешься идти, но не сможешь. Он отнесет тебя к себе домой, предложит необходимую помощь. Ну а все остальное, Василек, дело техники, не находишь?

– Да, конечно. – Я чувствовала себя замороженной, точно рыба из рефрижератора.

Вот, оказывается, к чему вели все мои сны. Ведь это только начало! Дальше их будут десятки, этих незнакомых, чужих мужчин, которых надо уламывать, объегоривать, компрометировать – ясно, что Толик не собирается ограничиться одним-единственным разом, а рассчитывает поставить нашу деятельность на поток. Потому и вложил в меня такие огромные средства.

– Я рад, что ты все правильно поняла. – Толик расслабленно потянулся и щелкнул пультом. Вспыхнул экран телевизора, во всю его ширину возникло лицо Натальи Андрейченко в черной шляпе с вуалью.

«Ах, какое блаженство,

Знать, что я совершенство,

Знать, что я совершенство,

Знать, что я идеал…» —

запел красивый грудной голос.

Это была «Мэри Поппинс».

– Встань-ка, Василек, – мягко попросил Толик. – Отойди от окна. Вон туда, на середину. Голову выше, вот так, замечательно. Улыбайся. Улыбайся, тебе говорят! Умница. Молодец.

«Леди Мэри!» – ворковал телевизор.

– Скажи мне что-нибудь по-английски, – потребовал Толик.

– I love you, my darling. – Я стояла в центре комнаты, высоко подняв голову, и не отрываясь смотрела ему в глаза.

«Ле-ди Мэ-ри!»

Толик покосился на экран и усмехнулся.

– Знаешь, кто ты у меня, Василек? Ты – само совершенство, как леди Мэри.

В его голосе было столько цинизма и ехидства, что я невольно содрогнулась. И тут же вспомнила слова Жанны.

– Собирайся, – сказал Толик. – Я покажу тебе его дом и парк, где он бегает.

7

Ровно через сутки, во вторник, в девять утра, я стояла на окраине парка позади толстого тополя и наблюдала за узкой тропинкой, вьющейся между деревьев.

Ждать пришлось недолго: минут через десять вдалеке показался одинокий силуэт. Он приближался, и вскоре я уже могла хорошо разглядеть мужчину лет пятидесяти, полноватого, с едва наметившейся лысиной и приятным, хоть и несколько обрюзгшим, лицом.

Я догадалась, что передо мной именно тот, кто мне нужен: накануне Толик продемонстрировал фотографию, большую, цветную, изображавшую нашего клиента по пояс.

На мужчине был добротный спортивный костюм ярко-голубого цвета и светло-серые кроссовки.

Бегун поравнялся с тополем, и в этот момент я выскочила на тропинку. Мы столкнулись лоб в лоб, у меня из глаз брызнули цветные искры, и я с негромким стоном опустилась на землю.

– Куда ж вас несет! – выругался мужчина. – Так и покалечить друг друга можно.

– Простите, пожалуйста, – пробормотала я, стискивая зубы от настоящей боли в набухающей на лбу шишке.

Мужчина глянул на меня внимательнее, и лицо его немного разгладилось.

– Давайте помогу подняться. – Он протянул мне ладонь, крепкую, квадратную, с холеными, гладкими ногтями.

Я благодарно кивнула, вцепилась в его руку и сделала вид, что пытаюсь встать, но тут же вскрикнула.

– Что такое? – встревожился мужчина.

– Нога, – ответила я сдавленным голосом. – Больно шевельнуться.

– Растяжение? – предположил мой новый знакомый. – Это вас научит впредь не вылетать навстречу людям, будто реактивный двигатель.

– Честное слово, я не виновата, – проговорила я жалобно. – Там, в кустах, какой-то бесхозный злобный пес. Залаял на меня, начал набрасываться. Я себя не помнила от страха, побежала от него, выскочила на тропинку, а тут вы.

Мужчина слушал меня, все больше проникаясь сочувствием.

– Верно, здесь последнее время много диких собак развелось, – проговорил он значительно мягче, – администрация парка давно должна была принять меры. Придется на досуге зайти к ним, побеседовать. Что ж, давайте попробуем еще раз, вдруг выйдет. – Мужчина наклонился, обхватил меня за плечи и потянул вверх. Я выпрямилась, держа правую ногу на весу.

– Ну-ка, наступите, – велел мой спаситель.

– Не могу. Ужасно болит.

– Точно растяжение, – вынес диагноз бегун, – со мной такое было в прошлом году. День лежал, потом еще неделю хромал.

– И это называется каникулы, – с грустью проговорила я.

– Вы студентка? – поинтересовался мужчина.

– Да. Перешла на второй курс.

– А чего такая симпатичная и без спутника? – просто, по-отечески полюбопытствовал мужик.

– У меня проблемы со спутниками, – доверительно призналась я. – Кому нравлюсь я, те не нравятся мне. И наоборот. Поэтому предпочитаю одиночество, до поры до времени.

Мужчина слушал и улыбался.

– Говорите в точности как моя дочка. Ей недавно стукнуло двадцать. Совсем вы, молодые, другие, чем мы когда-то были.

– Разве? – Я удивленно распахнула глаза. – А мне казалось, люди одинаковы во все времена. И мысли у всех одинаковые, и желания.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился мой собеседник, – интересно. Какие же это у людей одинаковые желания?

– Наверное, перестать быть одинокими, встретить понимание, найти