Во сне и наяву - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленькая девочка лет шести с голубым бантом, напоминавшим бабочку, прыгала по расчерченному мелом асфальту.
От нечего делать я стала наблюдать за ней. Малышка поскакала еще минут пять, затем прервала свое занятие, вынула из кармашка леденец, освободила его от обертки и сунула в рот.
Окошко на третьем этаже распахнулось, из него высунулась кудрявая женская голова, и звонкий голос крикнул:
– Маша! Обедать. Живо!
Девочка отрицательно помотала головой, не вынимая изо рта чупа-чупса.
– Я кому говорю? – возмутилась женщина. – Хочешь, чтобы я позвонила папе на работу?
Девчонка с сожалением оглядела нарисованные «классики» и вприпрыжку направилась к подъезду.
Больше следить было не за кем, и я решила немного прогуляться вдоль дома. Встала с лавочки, сошла на тротуар и сразу же увидела Толика. Он шел от автобусной остановки и уже поравнялся с крайним подъездом.
Сердце у меня в груди сделало бешеный скачок. Я сразу позабыла всю свою уверенность и намерение стать независимой и надменной. Руки у меня похолодели и взмокли.
Толик заметил меня, и лицо его скривилось от досады. Он слегка ускорил шаг и вскоре оказался рядом.
– Это еще что? Ты как сюда попала? Не хватало тебе дежурить возле моего дома!
Он смотрел на меня сурово и требовательно, ожидая объяснений и оправданий.
– Я больше не живу в интернате, – тихо сказала я.
– А где же ты живешь?
– В общежитии. Я поступила в училище, швейное. Буду учиться на мотористку.
– Поздравляю, – проговорил Толик язвительно. – Учись себе на здоровье, хоть на сантехника, только меня оставь в покое. Не смей шляться сюда, слышишь?
– Слышу, – прошептала я, опуская голову.
Все мои планы шли прахом. Он прогонял меня, я была в роли униженной просительницы, и никакой надежды на то, что это положение вещей когда-нибудь изменится.
– Вот и давай, топай, – сердито произнес Толик и хотел было пройти мимо. В следующее мгновение ноги мои сами собой подкосились, и я упала перед ним на колени.
Умом я понимала, что поступать так, как я сейчас, нельзя. Это верх унижения, предел позора, а главное – мои действия все равно не заставят Толика изменить свое решение.
Однако сердце не желало слушать никаких логических доводов. Я стояла на асфальте, вцепившись руками в край его небесно-голубых джинсов, и повторяла как заведенная:
– Не прогоняй меня. Пожалуйста, не прогоняй. Разреши мне видеть тебя, хотя бы иногда.
Его лицо нервно задергалось.
– Ты что?! Встань сейчас же! Люди кругом! Что о нас подумают?
– Плевать мне, пусть думают что хотят. Я умру без тебя.
– Чокнутая! – Толик схватил меня за плечи и попытался поднять с земли. Я не поддавалась. Он удвоил усилия.
Я вдруг испугалась, что такое напряжение вредно для его позвоночника, недавно перенесшего сложнейшую операцию, и поспешно вскочила на ноги.
Мы стояли друг напротив друга и тяжело дышали, точно после жестокой драки.
Неожиданно Толик усмехнулся:
– Красивая же ты, зараза. Красивая и хитрая. – Он сплюнул себе под ноги и вытащил из кармана сигареты. – Как только тебе удалось провернуть фокус с училищем!
– Не прогоняй меня, – как попугай, в сотый раз повторила я.
Толик зажег сигарету и надолго задумался.
– Ладно, – произнес он наконец. – Черт с тобой. Оставайся. Можешь даже жить у меня, если хочешь. Только при одном условии. – Толик глянул на меня сурово, пристально, и замолчал выжидающе.
– Каком? – спросила я, не смея верить своему счастью.
– Если мне понадобится твоя помощь, будешь делать все, о чем я попрошу. Поняла? Все! – Он выразительно подчеркнул последнее слово.
– Конечно, – прерывающимся от радостного волнения голосом проговорила я. – Я сделаю все, что ты захочешь. Все, что угодно.
– Смотри, – Толик прищурился, – ловлю тебя на слове. Идем. – Он довольно грубо подхватил меня под руку и повел в подъезд.
4
У Толика был свой ключ от квартиры. Он отпер им дверь, подтолкнул меня в темную прихожую и щелкнул выключателем.
– Гляди, как тебе?
Я застыла в немом восхищении. Никогда прежде не видела такой роскошной обстановки. Коридор был широким и просторным, раза в два шире, чем в нашей коммуналке. Стены, отделанные деревянными панелями, украшало множество картин, красивых, дорогих, в блестящих полированных рамках. Под ногами лежал пушистый узорчатый ковер.
В глубине прихожей стояло огромное трюмо, заставленное всевозможными склянками, коробочками и флаконами.
– Это все твое? – шепотом спросила я Толика.
– Родителей, – пояснил он коротко. – Все, что осталось после конфискации.
– А было что-то еще? – наивно поинтересовалась я.
– Дура, – беззлобно бросил Толик и прошел по коридору в одну из комнат.
Я робко последовала за ним.
На диване сидела бабка и смотрела телевизор. Рядом с ней на журнальном столике дымилась чашка кофе и лежал на блюдечке бутерброд с дырчатым сыром.
– А, это ты, – равнодушно заметила бабка, почти не глядя на Толика. – Обедай. Суп на плите, котлеты в холодильнике. Разогреешь сам?
– Зачем сам? – Толик хитро улыбнулся. – Мне разогреют.
Тут только старуха оторвалась от экрана и уставилась на меня цепкими, густо подведенными глазами.
– Девку притащил, – презрительно пробасила она. – Зачем она тебе? И так тесно.
– Заткнись, – невозмутимо произнес Толик и, взяв со стола радиотелефон, приказал мне: – Пошли в кухню.
Кухня тоже оказалась что надо: чистая, уютная, со светлым сосновым гарнитуром во всю стену. На плите действительно стояла никелированная кастрюля, прикрытая прозрачной крышкой.
– Чего стоишь – хозяйничай, – велел мне Толик, а сам принялся набирать чей-то номер.
Я осторожно включила газ, залезла в шикарный холодильник, отыскала там сковородку с котлетами, поставила ее на плиту рядом с супом.
Вскоре еда согрелась. Толик вполголоса беседовал по телефону, я разбирала отдельные слова, но смысл разговора оставался мне непонятен. Кажется, речь шла о каких-то радиодеталях, которые необходимо было продать, но вполне возможно, что я ошибалась.
Я терпеливо дожидалась, пока Толик закончит свои дела. Наконец он отложил трубку и сел.
– Тарелки вон там, на верхней полке. – Он кивнул на навесной застекленный шкафчик.
Я достала тарелку, ложку, вилку, налила суп из кастрюли, поставила его перед Толиком. Я была на седьмом небе от счастья.
– А сама? – произнес Толик удивленно.
– Что – сама? – Я непонимающе уставилась на него.
– Есть будешь? Или так и будешь стоять и смотреть, пока я не подавлюсь? – Он недовольно нахмурился.
– Спасибо, я не хочу.
Это была правда. Я совершенно не чувствовала аппетита, хотя шел второй час дня, а во рту у меня с утра не было ничего, кроме ванильного
