Во сне и наяву - Татьяна Александровна Бочарова

– Нормально.

– Выбрала училище?

– Да, швейное.

– Пойдет, – одобрила Светка, – верный кусок хлеба. Ты Базарихе когда говорить будешь?

– Не знаю, – растерялась я. – Надо заранее, наверное?

– Надо, – согласилась Светка. – Иди прямо сейчас, чего откладывать! Вот, хлебни для храбрости. – Она вынула из-за пазухи плоскую бутыль с коричневым содержимым.

– Коньяк? – догадалась я.

– И причем хороший. – Светка кивнула и отвинтила металлическую крышечку. – От сердца отрываю. Пей. – Она сунула бутыль мне под нос. Я ощутила резкий, неприятный запах, от которого меня сразу же замутило.

– Гадость!

– Дура ты! – возмутилась Светка. – Не хочешь, не надо. Это ж для уверенности, чтобы голос не дрожал, когда с Базарихой ругаться будешь.

– Ладно, давай. – Я, зажмурившись, глотнула из горлышка. Язык и нёбо обожгло, будто я откусила кусок зажженной свечки, на глазах выступили слезы.

Я поперхнулась и натужно закашлялась.

– Непривычная ты, – сочувственно проговорила Светка, хлопая меня по спине. – Давай еще глоток, и хорош.

Я глубоко вдохнула и отпила еще. В голове стало пусто и легко, руки и ноги налились приятным теплом.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно заметила Светка, закрывая пузырек. – Иди теперь. Только за перила держись, не то еще упадешь, не ровен час.

29

Я спускалась, по Светкиному совету, крепко обхватив перила обеими руками. Мне было отчаянно весело и спокойно.

Навстречу мне попалась Жанна. Я широко улыбнулась ей и подмигнула.

– Ты куда? – с недоумением спросила она.

– Туда! – Я боком протиснулась мимо нее и продолжала спуск.

Жанна немного постояла за моей спиной, затем я услышала стук ее каблучков.

Марина Ивановна говорила по телефону, держа в одной руке трубку, а в другой блестящую авторучку.

– Нет, мы не можем. Никак не можем. Почему? Потому что у нас на весь интернат единственная машина, и ту приходится почти ежедневно ремонтировать. Да, нужно. Еще как нужно. – Она глянула в мою сторону, кивнула на диванчик в углу кабинета и, прикрыв трубку ладонью, произнесла вполголоса:

– Сядь пока. Я сейчас закончу.

Я сидела и слушала ее разговор. Заканчивать Марина Ивановна не собиралась, тон ее делался все более резким и категоричным.

– Нам никто не помогает. Никто. Если бы не германские спонсоры, не знаю, что бы мы делали. Те присылают вещи, медикаменты, игрушки. Да, игрушки: у нас двадцать малышей в возрасте до восьми лет, им надо во что-то играть. А вы как думали? – Она снова загородила трубку и произнесла с недовольством: – У тебя что-то важное? Может, потом зайдешь?

Я отрицательно помотала головой.

– Ну, жди, – велела директриса.

Она проговорила еще минут пятнадцать, если не больше, и рассталась с собеседником, явно не найдя взаимопонимания. Вид у Марины Ивановны был сердитый и раздраженный.

– Чего звонят? – проговорила она, обращаясь сама к себе. – Все равно ничего предложить не могут, только от дел отрывают. Говори, Василиса, что там у тебя, только побыстрее.

– Я хочу поступить в училище, – сказала я.

– В какое училище? – переспросила Марина Ивановна с недоумением.

– В швейное. В Москве.

Она отложила ручку, которую до этого нервно вертела в руке, и посмотрела на меня внимательнее.

– Так. Поподробней, пожалуйста, я что-то не понимаю. Когда ты собираешься идти учиться на швею?

– Прямо сейчас. Экзамены в июле.

– А десятый класс?

– Я не хочу больше жить в интернате.

Марина Ивановна оперлась локтями о столешницу.

– Вот как. Это кто ж тебя так настропалил? Небось все та же Караваева? Неймется ей, хочет напоследок гадостей наделать побольше!

– Караваева тут ни при чем, – нахально заявила я.

– А кто тогда? Волков? За ним вдогонку собралась?

Я ничего не ответила, стараясь глядеть ей прямо в глаза.

– Никуда ты не поедешь. – Марина Ивановна коротко и резко пристукнула кулаком по столу. – Никуда, слышишь? Тебе не в швейное училище надо, а в институт. Ты у нас одна такая на весь интернат, а может быть, и на всю область. Я из тебя эту блажь выкину! Ишь, чего придумала – в ПТУ! – Марина Ивановна встала из-за стола и приблизилась ко мне.

Я тоже вскочила с диванчика. Мы стояли друг напротив друга, и я впервые заметила, что мы почти одного роста, я даже капельку повыше.

– Не валяй дурака, – твердо проговорила директриса.

Во мне вдруг точно что-то взорвалось. Я ощутила такой бешеный прилив ненависти, что едва сдержалась, чтобы не вцепиться в лацканы ее накрахмаленного халата.

– Я не валяю дурака! – произнесла я тихо и очень отчетливо. – Я хочу уехать отсюда. И вы ничем не сможете мне помешать. Ничем!

– Ну зачем ты так? – Лицо Марины Ивановны из сердитого и злого внезапно сделалось просто усталым. – Зачем, Василиса? Разве тебе здесь плохо жилось? Тебя не любили, о тебе не заботились? Подумай, что будет с Анфисой Петровной, когда она узнает, – ты же ей как дочь.

Я почувствовала, как болезненно сжалось сердце. Никакое действие коньяка не могло полностью заглушить сказанное Мариной Ивановной. Мысль об Анфисе была как острый нож. И все-таки я упрямо мотнула головой:

– Не хочу ни о чем думать. Вы не имеете права задерживать меня.

Марина Ивановна посмотрела на меня с жалостью, как на тяжелобольную.

– Ты права, не имеем. Что ж, – она опустила голову, – хочешь идти в училище – иди. Юля завтра позвонит туда, узнает, какие экзамены нужно сдавать. Документы мы тебе оформим. Еще вопросы есть?

– Нет.

– Тогда выйди, пожалуйста.

Я кивнула и, не попрощавшись, вышла из кабинета.

Часть вторая

Само совершенство

1

Три месяца пролетели в сплошной суете.

В начале июля я в сопровождении Жанны уехала в Москву и сдала экзамены в училище на все пятерки. Меня зачислили на первый курс, дали койку в общежитии, снабдили комплектом учебников и даже спецодеждой.

Когда все формальности остались позади, мы с Жанной отправились на мою квартиру. Я немного волновалась, предвкушая скорую встречу с Макаровной – за все эти годы мы с ней так ни разу и не повидались, но я не была зла на старуху, прекрасно понимая, что проделать путь до загородного интерната ей не под силу.

О родителях своих я знала следующее: отец умер год назад, а мать находилась на принудительном лечении в психиатрической больнице. Обе комнаты должны быть записаны на меня, и Марина Ивановна поручила Жанне убедиться в том, что все в порядке.

Я шла и не узнавала ничего вокруг. Двор изменился: исчезли сиреневые заросли в дальнем углу, вместо них теперь была огороженная площадка, на которой увлеченно гоняла мяч компания подростков. Возле подъездов вереницей тесно стояли новенькие машины, на заново покрашенных дверях