Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь - Жорж Сименон

— Вы были ее любовником?

— Нет. Собственно, да. Я хочу сказать, что это не могло быть причиной. Это было слишком давно. Понимаете?

Слова его следовали за мыслью, но он отдавал себе отчет, что все-таки они за ней не поспевают. Вот если бы рассказать все по порядку, не торопясь, с подробностями, объяснить, что…

— Мы уже почти год, как… Меньше года… С Рождества…

— Ваша связь началась год назад?

— Наоборот. Окончилась.

— Совсем?

— Да.

— Это вы ее прервали?

Ален отрицательно покачал головой. Впервые в жизни он осознал, как трудно, даже невозможно все объяснить. Объяснить то, что было между ним и Адриеной. В отчаянии он чуть не обхватил голову руками.

— Это не была связь.

— Как же вы это назовете?

— Не знаю… Это произошло…

— Расскажите же, как это произошло…

— Почти случайно… Мы с Мур-Мур тогда еще не были женаты, но жили уже вместе.

— Когда это было?

— Лет восемь назад… Еще до того, как стал выходить мой журнал. Я тогда зарабатывал газетными репортажами, статьями… Писал песенки. Мы жили в отеле близ Сен-Жермен-де-Пре… Мур-Мур тоже работала…

— Она была тогда студенткой?

Комиссар снова заглянул в досье, чтобы освежить в памяти историю, а Ален подумал: что там еще написано у него в этой папке?

— Да. Она занималась на втором курсе филологического факультета.

— Продолжайте!

— Однажды…

Шел дождь, как сегодня. Возвратившись домой в конце дня, он вместо жены застал в комнате Адриену.

«Жаклин не вернется к обеду. У нее интервью с каким-то американским писателем в отеле «Георг V».

«Что ты здесь делаешь?»

«Забежала к ней поболтать. Но она меня бросила, и я решила дождаться тебя».

В то время ей еще не было двадцати лет. Насколько сестра ее была живой и энергичной, настолько Адриена казалась холодной, даже вялой.

Комиссар ждал, почти не скрывая нетерпения. Он закурил сигарету, протянул пачку Алену, тот тоже закурил.

— Это случилось так просто, что не расскажешь.

— Она вас любила?

— Вероятно. Два часа назад я безусловно сказал бы «да». Но теперь… я бы не осмелился…

Слишком все изменилось с той минуты, когда стеснительный и вежливый инспектор подошел к нему у подъезда и попросил разрешения подняться с ним наверх.

— Я думаю, что все сестры… Нет, пожалуй, не все, но многие… Даже среди моих знакомых я знаю ряд случаев…

— Ваша связь продолжалась примерно семь лет?

— Это не была связь… Я хочу, чтобы вы меня поняли… Мы никогда не объяснялись друг другу в любви… Я продолжал любить Мур-Мур и через несколько месяцев на ней женился…

— Что вас заставило решиться на этот шаг?

— Что заставило? Но…

А в самом деле, что его заставило? По правде сказать, в ту ночь, когда Ален сделал ей предложение, он был чертовски пьян…

— Вы ведь и так жили вместе… Детей у вас не было…

Он сидел за столом в пивной, окруженный такими же захмелевшими, как он, приятелями, и вдруг заявил:

«Через три недели мы с Мур-Муркой поженимся».

«Почему через три?»

«Столько требуется для оповещения о браке».

Разгорелись споры. Одни утверждали, что брак заключают уже через две недели после оповещения, другие уверяли, что через три.

«Ладно, увидим! А ты, Мур-Мур, что об этом думаешь?»

Она прижалась к нему и ничего не ответила.

— После женитьбы вы встречались с вашей свояченицей?

— Обычно вместе с женой.

— А кроме этого?

— Да, мы иногда встречались. Был период, когда мы виделись еженедельно.

— Где?

— В ее комнате. Она осталась там жить после того, как Мур-Мур вышла замуж…

— Адриена работала?

— Слушала лекции по истории искусств.

— А после того как вышла замуж?

— Сначала уехала с мужем на месяц в свадебное путешествие… А когда вернулась, позвонила мне и назначила свидание… Мы отправились на улицу Лоншан, и я снял там меблированную квартиру.

— Ваш зять ни о чем не подозревал?

— Конечно, нет…

Ален был поражен таким вопросом. Ролан Бланше был слишком занят своими финансами и слишком уверен в себе, чтобы хоть на минуту допустить, что его жена может иметь связь с другим мужчиной.

— Надеюсь, вы не задали ему этого вопроса?

— Разве недостаточно того, что случилось? — довольно сухо ответил полицейский. — А ваша жена?

— Тоже нет… Она считала нас добрыми друзьями… Как-то раз, вначале, еще до замужества сестры, Мур-Мур сказала мне: «Как жаль, что мужчинам нельзя жениться на двух женщинах…» Я понял, что она имеет в виду Адриену…

— А потом? Она не изменила своего мнения?

— После того что произошло, я и сам не знаю, что вам ответить. Случалось, что мы с Адриеной не виделись по два-три месяца… У нее было двое детей… У нас рос сын… Их загородный дом находился в другой стороне, в Орлеанском лесу.

— Что же произошло на Рождество?

— Это было за день до сочельника… Мы встретились…

— По-прежнему на улице Лоншан?

— Да… Мы оставались ей верны… Праздники нам предстояло провести врозь, и мы решили распить бутылку шампанского до встречи в новом году…

— По чьей инициативе произошел разрыв?

Алену надо было собраться с мыслями.

— Вероятно, по ее… Понимаете, мы встречались уже только по привычке… Я все чаще и чаще бывал занят… Она сказала что-то вроде: «От нашего чувства уже ничего не осталось, ты согласен, Ален?»

— Вам тоже хотелось покончить с этой связью?

— Быть может… Вы задаете мне вопросы, которых сам я себе никогда не задавал…

— Да, но поймите, что еще два часа назад я и не подозревал о существовании вашей жены или вашей свояченицы, и если мне знакомо ваше имя, то только благодаря журналу…

— Я пытаюсь ответить…

Ален словно просил прощения, а это было вовсе не в его характере. Да и вообще, с той минуты, как он переступил порог сыскной полиции, все его поведение, мысли, чувства, слова были не в его характере.

— Помнится, я хотел приласкать ее в последний раз.

— Она уступила?

— Она предпочла, чтоб мы расстались добрыми друзьями…

— А потом?

— Все было в порядке… Мы с Мур-Мур не раз у них ужинали… Встречали ее с мужем в театре, в ресторане…

— В поведении вашей жены никаких перемен не произошло?

— Нет… Не знаю… Простите, что я так часто произношу эти слова, но мне, право, нечего больше сказать…

— Вы с женой всегда ужинаете вместе?

— Почти каждый вечер…

— Вдвоем, без посторонних?

— Нет, вдвоем — редко… У нас много друзей, и часто приходится присутствовать на всевозможных ужинах, коктейлях…

— Как вы проводите конец недели?

— Суббота у нас обычно спокойный день. Но на Мур-Мур почти всегда висит какая-нибудь недописанная статья… Случается, что я уезжаю, а она остается в Париже до воскресенья, чтобы закончить работу. Мур-Мур набила себе руку на интервью с приезжими знаменитостями… Но, может быть, вы мне скажете, наконец, почему она все-таки убила сестру?

Его вдруг охватило негодование, он сам себе удивился. Так обнажаться перед каким-то полицейским, который от усталости слушает его вполуха! Выворачивать перед ним наизнанку свою семейную жизнь, свои интимные отношения!

— По-моему, как раз это мы оба и пытаемся с вами выяснить.

— Нет, невероятно…

— Что невероятно?

— Чтобы она вдруг ни с того ни с сего приревновала меня к Адриене и из ревности…

— Вы с женой очень любили друг друга?

— Я вам уже сказал…

— Вы мне рассказывали о начале вашей совместной жизни в Сен-Жермен-де-Пре… А с тех пор?

— Нет, мы друг друга любим…

Разве его теперешнее состояние не доказательство? Он настолько подавлен, что самого себя не узнает. Каких-нибудь полчаса или час назад Мур-Мур, наверно, сидела в этом же самом кресле, и та же самая лампа под молочно-белым абажуром освещала ее лицо.

— Вы у нее тоже об этом спрашивали?

— Она отказалась отвечать на мои вопросы…

— А она призналась?

У Алена появился луч надежды.

— Только в том, что убила свою сестру.

— Но почему? Она объяснила?

— Нет. Я предложил ей вызвать адвоката по ее выбору.

— Что она ответила?

— Что вы сами, если хотите, можете нанять адвоката, а ей все равно, будет адвокат или нет.

Ей все равно… Неужели Мур-Мур так сказала? Эти слова не вяжутся с нею, с ее манерой говорить. Она, наверно, выразилась иначе.

— Как она держалась?

— На вид спокойно. Даже удивила меня. Посмотрела на часы и вдруг сказала: «Мы с Аленом должны были встретиться дома в половине восьмого. Он будет беспокоиться».

— Она была взволнована?

— По правде сказать, нет. У меня в этом кабинете перебывало немало людей, только что совершивших преступление. Но я не помню, чтобы кто-нибудь из них так владел собой, был до такой степени спокоен.