Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Я держал статуэтку в руке, сожалея, что у меня нет дома, куда бы ее поселить, и книги, которую она могла бы почитать.

Попытался переложить статуэтку в правую руку (совершенно естественное желание, потому что моя правая рука была на положенном месте, я ее чувствовал), и статуэтка с громким стуком упала на стол. Не разбилась, но Элизабет открыла глаза.

– Дик! Это поезд? Уже был свисток? Объявляли посадку?

– Пока нет, – ответил я. – Поспите еще немного.

– Ты это найдешь на лестничной площадке второго этажа, – сказала она, будто я ее о чем-то спрашивал, и опять закрыла глаза. – Скажи мне, когда подойдет поезд. Меня тошнит от этой станции. И остерегайся большого мальчика. Этот мандализ может быть где угодно.

– Будьте уверены, – ответил я. Правая рука ужасно зудела. Я потянулся к заднему карману, надеясь, что найду там блокнот. Не нашел. Я оставил его в кухне «Розовой громады». От одной кухни мысль перескочила к другой, уже в Паласио. На столике, куда я поставил жестянку из-под печенья, лежал блокнот. Я поспешил на кухню, схватил блокнот, зажал в зубах и чуть ли не бегом вернулся в Китайскую гостиную, на ходу доставая из нагрудного кармана шариковую ручку. Сел на стул с высокой спинкой и стал быстро зарисовывать фарфоровую статуэтку под дробь бьющего в окна дождя. Элизабет спала по другую сторону стола, чуть наклонившись вперед, с приоткрытым ртом. Гонимые ветром тени пальм метались по стенам, словно летучие мыши.

Много времени на это не ушло, но, рисуя, я понял: я выдавливал зуд через шарик ручки, заливал им страницу. Рисовал я фарфоровую статуэтку, но при этом и Пэм. Нарисованная женщина была моей бывшей женой, но при этом и фарфоровой статуэткой. Волосы она теперь носила длиннее, чем при нашей последней встрече, они рассыпались по плечам. И она сидела в

(ДРУГЕ, СТАРИКЕ)

кресле. В каком? В кресле-качалке. До моего отъезда в нашем доме такого не было, но теперь появилось. Что-то лежало на столе у нее под рукой. Поначалу я не знал, что это, но потом из-под шарика появилась коробка с надписью на крышке. «Суит Оуэн»? С надписью «Суит Оуэн»? Нет, с другой надписью. Нет, «Бабушкино печенье». Моя ручка нарисовала что-то рядом с коробкой. Овсяную печенюшку. Пэм обожала овсяное печенье. И пока я смотрел на печенюшку, ручка нарисовала книгу в руке Пэм. Прочитать название я не мог, книга лежала не под тем углом. Ручка уже добавляла полосы между Пэм и окном. Она говорила, что идет снег, но теперь снегопад закончился. И полосы изображали солнечные лучи.

Я подумал, что рисунок закончен, но нет, кое-чего еще не хватало. Ручка, быстрая, как молния, переместилась к левому краю странички и добавила телевизор. Новый телевизор, с плоским экраном, как у Элизабет. А под ним…

Ручка закончила работу и оторвалась от бумаги. Зуд пропал. Пальцы закостенели. По другую сторону длинного стола дремота Элизабет перешла в глубокий сон. Когда-то она могла быть юной и прекрасной. Когда-то она могла быть мечтой какого-то молодого человека. А теперь похрапывала, обратив к потолку по большей части беззубый рот. Если Бог есть, думаю, Ему следовало бы принимать побольше участия в судьбах людей.

viii

Я видел телефонный аппарат и в библиотеке и на кухне, а библиотека располагалась ближе к Китайской гостиной. Я решил, что ни Уайрман, ни Элизабет не сильно разозлятся на меня за междугородний звонок в Миннесоту. Снял трубку, замялся, держа ее на уровне груди. К стене, рядом с рыцарскими доспехами, подсвеченная несколькими лампочками, крепилась коллекция старинного оружия: заряжаемый со стороны длинного ствола мушкет, судя по всему, времен Войны за независимость, кремневый пистолет «дерринджер», который так и просился в сапог какому-нибудь картежнику с речного парохода, карабин «винчестер». А над карабином – штуковина, которая лежала у Элизабет на коленях в тот день, когда мы с Илзе впервые увидели хозяйку острова. С двух сторон штуковину, образуя букву V, обрамляли метательные снаряды. Не стрелы – слишком короткие. Скорее, гарпуны. Наконечники ярко блестели и выглядели очень острыми.

Я подумал: «Таким оружием можно причинить много вреда». Потом вспомнил: «Мой отец был ныряльщиком».

Выпихнул эти мысли и позвонил в дом, который раньше считал своим.

ix

– Привет, Пэм, это опять я.

– Я больше не хочу говорить с тобой, Эдгар. Мы сказали друг другу все, что хотели сказать.

– Не совсем. Но этот наш разговор надолго не затянется. Я присматриваю за пожилой дамой. Она сейчас спит, но я не могу надолго оставлять ее одну.

– Какой пожилой дамой? – из любопытства не могла не спросить Пэм.

– Ее зовут Элизабет Истлейк. Ей лет восемьдесят пять, у нее развивается болезнь Альцгеймера. Ее главный хранитель помогает исправить электрические неполадки в чьей-то сауне, а я присматриваю за ней.

– Хочешь, чтобы я порекомендовала тебя в кандидаты на получение золотой звезды общества «Помогая другим»?

– Нет, я позвонил, чтобы убедить тебя, что я не безумец. – Рисунок я принес с собой, а теперь плечом прижал трубку к уху, чтобы взять его.

– Зачем тебе это?

– Потому что ты уверена, что все началось с Илзе, а это не так.

– Господи, не верю своим ушам. Если бы она позвонила из Санта-Фе и сказала, что у нее порвался шнурок, ты бы тут же помчался туда, чтобы привезти ей новый.

– Мне также не хочется, чтобы ты думала, что я схожу здесь с ума, хотя этого нет и в помине. Поэтому… ты слушаешь?

Молчание на том конце провода, но и молчание меня устраивало. Она слушала.

– Ты десять или пятнадцать минут как вышла из душа. Я думаю, поэтому твои волосы не зачесаны, а свободно падают на плечи. Судя по всему, ты по-прежнему не жалуешь фены.

– Как…

– Я не знаю как. Когда я позвонил, ты сидела в кресле-качалке. Должно быть, купила его после развода. Ты читала книгу и ела печенье. Овсяное «Бабушкино печенье». Вышло солнце, и теперь оно светит в окна. У тебя новый телевизор, с плоским экраном. – Я помолчал. – И кошка. У тебя есть кошка. Она спит под телевизором.

На другом конце провода царила мертвая тишина. У меня дул ветер и дождь хлестал в окна. Я уже собрался спросить, слышит ли она меня, когда она заговорила безжизненным голосом, так непохожим на голос Пэм. Поначалу я решил, что она делает это, чтобы причинить мне боль, но ошибся.

– Перестань шпионить за мной. Если ты когда-то меня любил – перестань шпионить за мной.

– Тогда перестань меня винить. – Голос у меня сел. Внезапно я вспомнил Илзе перед ее возвращением в университет Брауна, стоящую под ярким тропическим солнцем у терминала авиакомпании «Дельта». Она смотрела на меня и говорила: «Ты должен поправиться. Заслуживаешь этого. Хотя иногда я гадаю, веришь ли ты, что такое возможно». – Произошедшее со мной – не моя вина. Несчастный случай – не моя вина, и вот это тоже. Я ничего такого не просил.