Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Но тут взгляд его упал на Прияну. Она смотрела на него горящими глазами, и в них отражалось скорее негодование, чем одобрение.

Это сейчас Святослав не женат. Но он приехал именно затем, чтобы жениться. На ней.

Если он, Равдан, поддастся уговорам и поможет убить Святослава – пусть даже у них получится, что не наверняка, – делить его наследство станут чужие люди. А если оставит все как есть, то уже скоро станет Святославу свояком. Сестра его жены Ведомы сделается великой и светлой княгиней русской, ее дети – будущими владыками Руси. И вот какой дурак станет своими руками рушить подобное родство?

– Вы еще забыли про Витьбеск, который стоит между Свинческом и Полоцком, и в нем сидит воевода с дружиной, охраняющий волоки. Он не даст соединиться нам, вздумай мы начать такую войну. К тому же, если Святослав погибнет, никто не прикроет вас от варягов с низовьев Двины. Мы с вами не можем год держать войско у Креславля – нашим людям надо пахать и косить. А у руси есть дружины, которые воюют так, как наши пашут. И тем живут. Мы не можем послать послов к князьям свеев и попросить их отозвать своих людей – там про нас даже не слышали и только насмеются. А Святослава знают как человека, в руках которого пути к шелкам, соболям и серебру. Он может и погубить вас, и спасти. Вы еще не видели, как горел ваш городец, а потом как хоронили вашего князя вместе с женой в одной могиле. А я видел. И как Коростень горел – тоже видел. А ведь тогда Святославу исполнилось лет двенадцать-тринадцать! Хотите попробовать – дело ваше. Но если мы поссоримся с ними еще раз… я не много дам за смолянских кривичей.

Прияна немного успокоилась: Равдан правильно понял ее взгляд. Так или иначе, но Святослав предлагал ей стать русской княгиней. Раз уж он вспомнил уговор и явился, ей вовсе не хотелось, чтобы он погиб и ей опять остался только старик Всесвят с его жалким городцом, зажатым между голядью и русью.

Вспоминая судьбу своего рода, она предвидела судьбу Всесвята. Он сейчас находился в том же положении, что когда-то ее дед, смолянский князь Ведомил. Пока тот терпел присутствие русских воевод и делился с ними властью, все как-то держалось. Попытавшись от них избавиться, Ведомил погиб. Но потом к смолянской руси пришла более сильная русь – киевская. Ее отец, Сверкер, женился на княжне Гостиславе, чтобы получить право на наследство ее рода. Она, Прияна, соединяет в себе права Велеборовичей и смолянской руси. Теперь Святослав берет ее в жены, получая в приданое права уже нескольких знатных родов. Все туже и туже стягивается узел, привязывающий земли кривичей к Киеву. Уже не разорвать эти путы. А теперь и Всесвят, вынужденный отдать дочь за Святославова брата, попадает в то же положение, в котором был Ведомил. Вбирая в себя племена и роды, будто ручьи и речки, русь неумолимо увлекает их за собой…

– Все из-за тебя, – прошептала рядом с ней Звенислава. – Не приехала бы ты к нам – и русь бы не пришла за тобой. Жили бы мы себе, как деды наши…

– Не ссорься со мной, – покосилась на нее Прияна, чувствуя себя умудренной опытом поколений, будто бабка перед внучкой. – Мы с тобой родня теперь – за братьями будем.

Не в первый раз Эльга осталась летом в Киеве почти одна, не считая Мистины и ближних женщин, но никогда, казалось, со смерти Ингвара она так не томилась одиночеством. Теперь, когда все решили и обо всем условились, время тянулось слишком медленно. Опостылели привычные дела, привычные лица. Принимая торговых гостей и старейшин, Эльга с трудом сохраняла приветливый вид. Все как год назад, и десять лет, и даже двадцать лет назад. Хотелось чего-то по-настоящему нового. Была бы лет на десять помоложе – решила бы, что снова замуж тянет. Подумав однажды об этом, Эльга расхохоталась, удивив внезапным приступом веселья старую Ростиславу и ее дочерей – слабая здоровьем боярыня на Святую гору выбиралась редко. Но рассказать им, чего смеется, Эльга не решилась. Подумают, с ума сошла – после стольких-то лет вдовства! К ней не раз сватались: и угорский князь, и свеи приезжали, от Эйрика сына Бьёрна, и от чехов. И свои, разумеется: и Анунд, и Кольфинн, и Грозничар черниговский примеривались к освободившемуся месту светлого князя. Даже ходили по Киеву слухи, будто княгиня отвергает женихов, ожидая сватов от самого василевса. Но болтали глупые бабы, Эльга же знала: у христиан можно иметь лишь одну жену, а оба нынешних царьградских соправителя, Константин и сын его Роман, уже женаты.

Не о себе она думала. В ее жизни, в ее-то годы, ничего нового случиться уже не могло. Кроме того, о чем мечтает всякая баба, вырастившая детей: чтобы появились внуки.

Перед самой Купалой Святана Мистиновна родила дитя. Ута первой из них, двух сестер, обзавелась внуком. Но это понятно: матери дочерей бабками делаются раньше. Эльга радовалась, почти как если бы это был ее собственный внук, и с нетерпением ждала, пока ему исполнится три месяца и можно будет устроить имянаречение. Хотя и надеялась, что к той поре и ей будет чем похвалиться.

– Как долго лето тянется, – жаловалась она Уте.

– И не говори! – соглашалась та. – Мне мнится, мы с тобой женихов так не ждали, как теперь невесток ждем.

Женихов они в свое время не ждали. Замужество обеих случилось слишком внезапно и не как у людей.

– Опять ты вперед меня выскочила! – в шутку попрекала Эльга сестру. – Первой замуж вышла, дочь выдала, внука родила, невестку тебе раньше привезут. А мне ждать до осени!

– Не хочешь – не жди. Ты пока здесь единственная княгиня русская. Надоело ждать – возьми да и пошли за ней прямо сейчас.

– Думаешь, стоит? – оживилась Эльга.

И обнаружила, что именно этого ей все время хотелось. Поскорее увидеть свою новую, уже взрослую дочь. Познакомиться с той, что станет судьбой Святши. Тем же, чем стала она сама для Ингвара. И постараться сделать так, чтобы первая встреча суженых прошла поладнее, чем вышло у них.

– Да и хорошо бы, – продолжала Ута. – Сама подумай, каково ей, бедной: от матери оторвут, привезут в чужой город, да с коня прямо на рушник поставят! Даже оглядеться не дадут. Лучше же, если приедет не спеша, с нами познакомится, на Киев посмотрит, обживется, по хозяйству поучится… Мы ее разглядим хорошенько. Если что у молодых не заладится – поможем, подскажем.

– А давай! – Эльга решительно махнула рукой.

В тот же день она велела послать гонца в Овруч, где жил со своим семейством Олег Предславич. Было немного совестно, что не дотерпела до уговоренного срока, но Ута права: самой девушке же будет лучше, если она к приезду жениха успеет попривыкнуть к его матери и прочей родне. С мужниной-то родней бывает посложнее, чем с мужем.

– Может, ей у меня пока пожить? – предлагала Предслава, старшая дочь Олега. – Хоть мы с ней и не видались, а все же я ей сестра. У меня хозяина дома нет, ей будет спокойнее…

– У тебя да спокойнее! – Эльга всплеснула руками. – Это где твои бешавы[19] целый день друг на друге верхом скачут?

– Я их уйму. – Предслава несколько смутилась.

– Алдан, может, уймет, как приедет. А невеста от вас пешком домой побежит на другой уже день.

Шесть лет назад Предслава приехала из Деревляни с двумя детьми: Добрыней и Малушей. Теперь им исполнилось одиннадцать и десять лет, и они верховодили оравой из четырех младших, родившихся у Предславы уже от нового мужа. Еще одно дитя умерло, в последний раз сама Предслава чуть не умерла после родов, но в целом она не жаловалась на судьбу, пополнела и цвела у себя на дворе. Однако забот у нее находилось столько, что она редко выбиралась из дома. Эльга звала ее, только если требовалось общество самых знатных родственниц. Предстоящей женитьбе Святослава на ее же младшей сводной сестре Предслава очень радовалась и стремилась помочь ей чем-нибудь.

– Дайте боги, чтобы она и в этом оказалась твоя сестра! – вырвалось у Эльги. – А мне – дожить, пока у Святши в доме семеро таких бешав резвиться будут!

Две трети жизни она прожила в беспокойстве из-за того, что судьба рода русского зависит от ее единственного сына. Родилось бы три сына, три витязя – кто на нас?

Жарким колесом катилось лето, назначили день зажинок. Сама Эльга уже много лет не ходила зажинать первый сноп. Поначалу, как это делала перед ней Мальфрид, она ездила то к одним, то к другим, бралась за серп, сжинала рядок, натирая рукоятью мозоли на непривычной к такому ладони. Не имея сноровки, очень трудно жать быстро – чтобы не затянуть всю жатву, – но ни в коем случае не пораниться. Пройдя один рядок, она уставала не меньше, чем обычная баба за целый день работы.

Через несколько лет Эльге эта хлопотня надоела и она объявила: каждая большуха сама зажинает первый сноп и привозит его на Святую гору, а здесь уж княгиня сразу освящает все снопы и серпы. И никому не обидно. Так и повелось: уже десять лет в назначенный день на Святую гору поднимались большухи со всей земли Полянской – в высоко намотанных намитках, в ярких плахтах, с блестящими ожерельями из серебряных шелягов на могучей груди. Каждая держала в объятиях копенку, обвитую вышитым рушником, и серп. Серпы клали на жертвенник, копенки – у подножия; Эльга брызгала молоком на орудия, медом – на колосья, призывала благословение богов на нивы, просила сил для жниц, доброй погоды – чтобы без грозы, без дождя, сохрани Перун, без града.