Опальный адмирал - Александр Золототрубов

— Иван Васильевич, мне не нужны подозреваемые, — осадил его нарком. — В свое время я был ими сыт. Мне нужны виновники. — Кузнецов помолчал. — Для тебя, полагаю, не новость, что перед войной у нас расстреляли многих «предателей» и «шпионов» германского империализма. Но так ли это? Погибло немало тех, кто делал революцию, кто свою жизнь связал с Красной Армией и Красным флотом и в борьбе с врагами Республики Советов проявил себя. Хорошо, что нас с тобой не причислили к «врагам народа».

Рогов удивленно взглянул на Кузнецова. Он ли это говорит? Не слишком ли откровенничает?

— Николай Герасимович, я вас давно знаю и уважаю. — Рогов встал. — Но ставить под сомнение политику большевистской партии и товарища Сталина… — Он умолк, подбирая нужные слова. — Не наше с вами дело в чем-то сомневаться. Наше дело — воевать!

Кузнецов пристально посмотрел на генерала.

— По-твоему, надо сносить все безропотно?

— Что именно?

— А то, что умерло немало невинных людей. Назову одного из них — Штерна. Ты его знал? Нет? А я прекрасно знал, видел, как он воевал в Испании, а его сделали предателем. А Василия Блюхера? Я служил с ним на Тихом океане, когда был там комфлотом. Это же прославленный герой! Первый орден Красного Знамени вручен ему, а не мне или тебе. А где Блюхер? Расстрелян! — Кузнецов передохнул. — Скажу тебе как своему заместителю: иной раз хочется пойти к Сталину и спросить, знает ли он, сколько людей погибло? За что их расстреляли? Кто они — шпионы, предатели? Не те и не другие.

— Тогда кто же? — резко отозвался Рогов. — Или, по-твоему, погибли лишь невинные люди?

Кузнецов молчал, а генерал все также сердито и твердо продолжал:

— Я могу ошибаться в людях, ты можешь ошибаться, но только не партия большевиков! Партия не ошибается! — После паузы Рогов официально добавил: — Я прошу вас, товарищ народный комиссар, со мной такие разговоры не вести, и то, о чем вы говорили, я не слышал!

«Вот он и открылся, весь Рогов, — грустно вздохнул Николай Герасимович. — На этот счет у него, оказывается, другая точка зрения. Что ж, надо это учесть».

— На погибшей лодке политруком был Коротаев, — вновь заговорил Рогов. — Он не погиб, но я отдам его под суд военного трибунала.

— Нужно во всем разобраться, а уж потом принимать меры, — подчеркнул Кузнецов.

Рогов шагнул к двери, но вдруг остановился и коротко изрек:

— Я доложу секретарю ЦК партии генералу Щербакову. — И, словно боясь, что нарком его не поймет, добавил: — Я обязан информировать начальника Главпура Красной Армии о таких вещах.

Лицо Кузнецова потемнело.

— Товарищ Рогов, я запрещаю вам это делать! — резко выдохнул он. — Еще неясны подробности ЧП, а вы уже готовы чинить над людьми расправу.

Рогов молчал, о чем-то размышляя. Затем, глядя на наркома, примирительно произнес:

— Пожалуй, вы правы, Николай Герасимович.

«Горячий, как тот рысак!» — усмехнулся нарком, а вслух сказал, что о случившемся он доложит Сталину.

— Не знаю, что он решит, как бы не наказал адмирала Юмашева. — Нарком хмуро сдвинул брови. — На флоте на счету каждый катер, а тут потеряли подводную лодку! Шутка ли? И где? У причала! Прав Галлер, надо серьезно поговорить на Главном военном совете о негативных явлениях на кораблях и в частях, построже спрашивать с Военных советов и с командующих. Подумай, Иван Васильевич, как нам лучше это сделать…

Недолго нарком оставался один. К нему вошел начальник тыла флота генерал-полковник Воробьев. Он неловко застыл у двери.

— Сергей Ильич, что у вас?

— Головко просит отгрузить на Северный флот пятьдесят тысяч тонн леса и дров. Там ведь кругом тундра!

— Грузите и отправляйте. Госплан нашу заявку удовлетворил, так в чем загвоздка?

— У нас нет судов, чтобы все это отправить на флот, — пояснил Воробьев. — Есть английские суда, они стоят в Архангельске в ожидании очередного конвоя, но ими распоряжается Микоян. Я был у него, он требует документ за вашей подписью. Вот такой. — Он отдал наркому листок.

Николай Герасимович пробежал глазами текст.

— Надо кое-что поправить. Микоян ведь заместитель председателя ГКО? Зайдите ко мне через час…

Но начальника тыла нарком пригласил раньше, о чем тому сообщил адъютант:

— Товарищ генерал, зайдите, пожалуйста, за документом…

Воробьев удивился: текст был другой, более убедительный, чем тот, который он написал. Нарком ВМФ отметил, что большинство крупнотоннажных судов Северного бассейна переключено на завоз грузов Норильскстрою, в Дудинку — на вывоз угля из Дудинки и Нарьян-Мара, а Главснаблес при СНК СССР не может предъявить к перевозке лес в плотах, так как нет такелажа и рабочей силы для сплотки древесины. Поэтому Наркомат ВМФ просит разрешения использовать английские транспортные суда, находящиеся в Архангельске в ожидании обратного конвоя.

«Умница наш Николай Герасимович», — с теплотой подумал генерал Воробьев. Письмо было отправлено в Кремль нарочным, а на другой день Микоян позвонил начальнику тыла флота:

— Сергей Ильич, вам разрешается взять английские транспорты…

— Спасибо, Анастас Иванович, — ответил генерал Воробьев.

Нарком ВМФ сидел как на иголках в ожидании звонка из секретариата Сталина. Время тянулось мучительно медленно, и не было никакой гарантии, что ему позвонят. В кабинете было душно. Он открыл форточку, налил в стакан боржоми и выпил. Вроде полегчало. Наконец дал о себе знать Поскребышев:

— Николай Герасимович, товарищ Сталин вас ждет!

— Еду! — бросил в трубку Кузнецов.

Верховный стоял у стола, опершись на его край правой рукой. Лицо осунувшееся, какое-то неприветливое. «Видно, все еще переживает поражение наших войск в Крыму, — подумал нарком. — А кто будет спокоен? Ведь Красная Армия по-прежнему отступает!» Он поздоровался. Верховный ответил ему и вышел из-за стола.

— Что там у Юмашева случилось, лодка погибла?

«Берия, наверно, доложил…» — пронеслось в голове Кузнецова.

— На подводной лодке произошла диверсия со взрывом торпед, и тот, кто это сделал, застрелился… — И Николай Герасимович рассказал подробности.

Сталин пососал трубку, выпустил облачко сизого дыма.

— Погибла новая подводная лодка. Кто-то за это должен отвечать. Может, накажем Юмашева?

— В гибели лодки виновен командир, но он погиб. А командующего я бы наказывать не стал.

— Ну что ж, товарищ Кузнецов, вам виднее. — Верховный снова выпустил колечки дыма. — О чем хочу вам сказать? Враг рвется к Сталинграду. Есть ли у вас возможность послать туда еще военных моряков-добровольцев?

— Людей на флотах найдем, — заверил Верховного Николай Герасимович и после недолгой паузы спросил: — Если не секрет, кто вам сообщил о ЧП на подводной лодке?

— Те, кому положено это делать, — уклончиво ответил Сталин.

«Ясное дело, Берия, кто же еще», — подумал Кузнецов.

Вернувшись в Наркомат, он поручил адмиралу Алафузову проработать вопрос о направлении в район Сталинграда еще одного отряда моряков-добровольцев, а сам взял папку с последними донесениями с флотов и углубился в чтение. Он так увлекся, что не сразу услышал звонок телефона.

— Это вы, Николай Герасимович? — прозвучал в трубке звонкий женский голос.

— Я. А кто звонит?

— Не узнали? — В трубке раздался смешок. — Это Исакова.

— Вот теперь узнал вас, Ольга Васильевна. Что беспокоит супругу адмирала в такой поздний час?

Жена адмирала Исакова сказала, что от мужа давно нет вестей и, может быть, он, нарком, свяжется с ним и передаст ее просьбу позвонить домой или черкнуть письмецо.

— Хорошо, Ольга Васильевна, я свяжусь с ним и дам вам знать.

— Спасибо, Николай Герасимович…

Адмирал Исаков, заместитель командующего Северо-Кавказским фронтом по военно-морским вопросам, на днях звонил в Главморштаб из Краснодара. Но где он теперь? Наверное, в штабе фронта. Кузнецов позвонил туда по ВЧ.

— Буденный слушает! — Голос у маршала громкий и четкий, будто он сидел рядом.

— Семен Михайлович, здравия желаю! Это Кузнецов. Как у вас там? Горячо?

— Привет, моряк! «Горячо» не то слово. Терзают нас свинцовые вихри. Немцы бьют из всех видов оружия, на бойцов бросают танки, а мы держим оборону. Знаешь, что я сейчас делаю? Нет? А я тебе скажу. Пишу телеграмму командующему Азовской военной флотилии контр-адмиралу Горшкову. Моряки Темрюкской военно-морской базы на две недели сковали две вражеские кавалерийские дивизии, нанесли по ним чувствительные удары, и теперь немцы не смогут использовать эти дивизии на новороссийском направлении. Хочу от души поблагодарить твоих орлов.

— Моряки будут рады услышать похвалу от легендарного Буденного, первой шашки революции, — отозвался Николай Герасимович.