Утро без рассвета. Сахалин - Эльмира Нетесова

— Значит, на допросе я должен буду…

— На каком еще допросе? Что ты выдумал? Да Яровой из тебя все, что нужно вытянет. Ему «баки не зальешь». Он тебя враз расколет. Словам не верит. Слишком много улик.

— Значит, вы хотите, чтоб я его убил? — дрогнул голос Трубочиста.

— Тебе это не по силам. Со Скальпом не сладил сам. Яровой тебе не по зубам. Это не по тебе, — рассмеялся Муха.

— А что тогда надо?

— Тебе надо умереть! — тяжело упали слова Клеща, как приговор, как давнее обдуманное решение.

— Мне? Умереть? — зазвенел натянуто Вовкин голос.

— Да, Трубочист. Именно так. А что тебя удивило? Ты по нашим законам должен умереть. Но это еще не все. Я перечислю тебе и другое. Ты ел со Скальпом одну пайку. А тот, кто ел хлеб «суки» — сам «сука». И не должен жить. Тем более, что ты зарабатывал на Скальпе, продавая его кентам, и должен сдохнуть еще раз. И вот почему. Скальп, деля с тобой свою сучью пайку, считал тебя своим и доверял как «суке». Любой честный вор должен был по закону либо отказаться от пайки, либо не закладывать того, с кем поделил пайку. Стучать на того, кто делит с тобой пайку, наказывается по нашему честному воровскому закону — смертью. И еще. Ты не вернул ему пайки, какие он тебе давал, не заплатил за хлеб, чем ты дал бы понять, что рвешь с ним дружбу. Нет! Ты остался должником Скальпа и взял за его смерть. Ты не мог брать эти деньги, пока ты оставался его должником. За одно за это мы могли убить тебя в ту же минуту, когда взял плату за Скальпа. Сам знаешь, должник не имеет права поднять руку на того, кому он должен. Покуда ты был должником Скальпа, не ты, он имел все права на твою шкуру. И еще, когда ты взял плату за смерть Скальпа и не сделал это, ты знаешь, что должен был вернуть взятое у меня. Не мне, так кентам, знавшим мой адрес: они знали, как вернуть мне плату. Но ты не отдал, даже получив дополнительный срок. А значит, пообещал, пусть без слов, закончить свое дело. Убить Скальпа. Но, в этом случае, ты должен был сообщить свой адрес — мне или кентам. И дать знать о своих намерениях. А ты молчал. Молчавший и невыполнивший условий считается вором у вора. За это по нашему закону тебе тоже полагается смерть. Тем более, что за смерть Скальпа я заплатил тебе при свидетелях. И наше с тобою соглашение не было тайной. Принявши соглашение, ты обманул своим невыполнением не только меня, а и кентов, в присутствии которых я заплатил тебе. И за это тебе полагается смерть, — говорил Клещ.

— Да что ты падлу уговариваешь, он обосрался по всем условиям. Убить Скальпа должен был он. Сам. Мы это сделали. А коль дело валится, он обязан по закону принять все на себя. Ведь он за это получил. Так положено, что уговаривать? — злился Муха.

— Ты знаешь, на каком режиме я был. Все письма проверялись. И содержание, и получатель, — оправдывался Трубочист.

— Брось городить. Тут не дурней тебя. Содержание всем до жопы. Важен был твой адрес. А ты его умолчал. И не виляй! — прикрикнул Муха.

— К тому же не забывай, что мне известно, как ты— падла — смотался с приемки. От меня! И знай, что мы тебе последний шанс даем — возможность умереть честным вором. Если ты откажешься, знай, мы уже кой-кому из кентов о тебе сообщили. Сдохнешь хуже, чем Скальп! Это уж точно.

Трубочист молчал.

— Ну что? Нам долго ждать некогда. Время у всех на счету, — торопил Муха.

— Что я должен сделать? — упал голос Вовки.

— Давно бы так. А то ломается. Иного выхода ведь нет. Давай обговорим, что известно Яровому и слепим «темнуху», — предложил Клещ.

— Какую? — обрадовался Вовка.

— Посмертную твою ксиву. Что ж еще, — оборвал его Муха.

— Посмертную… — дрогнул голос Трубочиста.

— А ты как думал? Просто так сдохнуть? Нет. Не выйдет. И давай сюда, ближе! Плакать по тебе некому и некогда.

Поселенцы притихли. Потом заговорил Вовка.

— Он знает о телогрейке. И сказал, что он ее нашел. Это та телогрейка, где я деньги и перстни прятал. Надыбал. Значит, утаивать ни к чему. Не знаю, известно ли ему о содержимом доподлинно. Но искал неспроста. Сам сказал, что в шести километрах нашел от того места, где она была выброшена.

— Что ты об этом думаешь, Клещ? — спросил Муха.

— Раз искал, значит знал, что в ней есть, — угрюмо отозвался тот.

— А что еще он знает? — спросил Муха.

— О совхозе, где на поселении был, — мрачно ответил Трубочист.

— Я по делу тебя спрашиваю?

— Он знает, что я должен вам.

— А знает, за что?

— Не понял. Он как сказал про телогрейку, что там все сохранилось, так я и сознание потерял.

— Это к лучшему, — заметил Клещ.

— Ну, а у меня он ни хрена не узнал. Но о Карагинском, где я раньше на поселении был, тоже знает все.

— Выходит, что у меня он спрашивал больше, чем у всех у вас. Даже, когда клифт достали, тот, что от костюма, спросил — где пуговица? А я и сам не знаю. Сказал, что тебе, Трубочист, давал, и, верно, во время приступа ты ее потерял. Стемнил насчет денег Гиены. Сказал, что сама отдала, что жениться на ней хотел. А про смерть ее ничего не знаю. Ответил, что до гостиницы довел. А дальше не интересовался.

— Много он тебя спрашивал, — озадаченно проговорил Муха.

— Много и знает! — обрезал Клещ.

— Ладно, хватит мусолить без толку. Давай к делу. Двигайся, Вовка. Пиши ксиву. Предсмертную и покаянную, — потребовал Муха.

— Вот, возьми бумагу, — послышался голос Клеща.

— А ручка?

— Карандашом своим пиши, — зажег фонарь Муха и сказал Клещу: — Диктуй!

— Я думаю, что это письмо должно быть адресовано прокурору района, — сказал Беник.

— Почему не Яровому? — не понял Муха.

— Мы на него «бочку покатим», как же ему будем адресовать?

— Ну, давай. Диктуй.

— Пиши! — приказал Клещ Трубочисту. — Прокурору Ногликского района от поселенца Владимира Журавлева, проживающего в селе Ноглики.

— Написал, — тихо сказал Вовка.

— Пиши дальше. Я вынужден покончить самоубийством свою и без того нелегкую жизнь, какую мне здесь, на поселении, непомерно усложнил следователь Яровой. И я вынужден писать это письмо перед смертью затем, чтобы не допускали вы подобных моему случаев с другими поселенцами.

Я отбывал немалые сроки наказания и остался жив даже в тех нечеловеческих условиях. А когда начальство выпустило меня на поселение, зная меня не менее, чем любой следователь, здесь меня вынудил именно следователь Яровой — покончить жизнь самоубийством.

Возможно, я в чем-то и виноват. О том я скажу вам, человеку, знающему поселенцев, и пользующемуся среди них авторитетом. Вам, прокурору, я доверяю все, что могу считать своей ошибкой или закономерным требованием.

— Написал, — сказал Вовка. Клещ обдумывал недолго:

— Я задолжал двоим заключенным, отбывавшим свои сроки вместе со мной. С нами отбывал наказание и человек, из-за которого я получил незаконное дополнительное наказание сроком на десять лет. Из- за этого заключенного, по кличке Скальп, я лишился всего. И прежде всего — своего здоровья. Именно из-за него я перенес нервное потрясение. Из-за него я остался получеловеком.

— Хотя и был говном и паскудой, — вставил Муха.

— Не сей, Сенька. Он ведь почти «жмур», с разницею в минуты. А о «жмуре» паскудно не говорят. Замолкни! — отчитал Клещ и продолжал диктовать:

— И когда стал подходить к концу срок моего поселения, я задумался о своем здоровье, какое нуждалось в лечении. А лечение стоит денег. И я решил, что человек, повинный в утрате его, поможет и восстановить мне его. К тому же я задолжал, как уже говорил, двоим моим друзьям…

— Друг! Туды его мать! Я б таких друзей…

— Не мешай! — уже прикрикнул Клещ. И продолжил: — Естественно, что я обратился к ним за помощью. Найти адрес Скальпа для того, чтобы я мог потребовать с него компенсацию за здоровье. Разумеется, об этом я сказал моим друзьям. Что не имею других намерений, кроме, как тихо и мирно получить свое — за моральный и физический ущербы. Один из моих друзей решил помочь мне найти адрес Скальпа, послав свою знакомую. Вскоре я приехал в Ереван, где проживал этот Скальп, вместе с моими друзьями. Им эта поездка не была нужна. И поехали они лишь из-за меня, сочувствуя мне, зная о моем плохом состоянии здоровья. Из-за моих приступов. Они, эти друзья, еще и раньше помогали мне. И здесь не захотели подвергать опасностям пути.