Рюрик - Галина Петреченко

Все вскочили со своих мест, заметались по гридне, закричали: послы бросились к Беску, военачальники метнулись к своему князю.

— Не подходить! — крикнул Рюрик так, что все мгновенно отступили от него. — Новгород хочет еще варяжской крови вкусить! Пусть отведает! Ты готов? — почти прорычал он Беску. Тот стоял с мечом наготове.

— Беско, опомнись! — вдруг возопил Вышата, рванувшись в сторону Вадимова посла. — Отрекись от клеветы, пока не поздно.

— Уйди прочь! — яростно выкрикнул посол Вадима.

— Беско, отрекись! — отчаянно взмолился еще раз Вышата. — Рюрик, подожди!

— Поздно! — в один голос ответили разъяренные воители и скрестили тяжелые мечи.

Взметнулась седая прядь на голове Рюрика; вскинулась левая рука, сохраняя равновесие его натренированного тела; молниеносно обрушилась на врага правая рука с верным мечом, который и достал уязвимое место. Беско вскрикнул, схватился левой рукой за шею, не укрепив правого взмаха. Рюрик размахнулся еще раз, и голова Беско покатилась к ногам Вышаты. Тело Вадимова посла рухнуло, залитое кровью.

Лица присутствующих сковал ужас,

Все застыли на своих местах.

Вдруг раздался женский крик. Возле порога гридни лежала бесчувственная Эфанда. Все недоуменно переводили взгляд с князя на неподвижную княгиню и не шевелились.

Рюрик бросил меч. Рукавом отер лицо от кровяных брызг. Пустыми глазами оглядел всех и с огромным трудом, отыскав в мелькавших перед глазами черных точках лицо Дагара, почти беззвучно попросил:

— Возьми послов под стражу как заложников. Остальное — потом… — и, шатаясь, направился к выходу из гридни.

Ромульд поднял Эфанду.

Рюрик оторопело уставился на них.

— Она все видела, — тихо пояснил Ромульд, ожидая княжеского гнева.

— Вальдс! — тихо позвал Рюрик. — Подними слуг, утрой стражу, — и, посмотрев на бледное, бесчувственное лицо жены, судорожно всхлипнул…

А на следующее утро в той же, но выскобленной после ночного происшествия гридне Рюрик проводил спешный военный совет, на который созваны были военачальники всех трех дружин и совет городской ладожской общины. Совещались о дальнейшей жизни варягов-россов на земле ильменских словен.

Рюрик был хмур, но решителен.

— Вальдс, — обратился он к главе дружины Трувора. — Чую, ты хочешь вернуться в Изборск. Обжитое место, знакомые люди — все понимаю. Но сейчас не время нам разъединяться. Вадим опять не даст покоя ни тебе, ни Фэнту. Фэнт, какую думу держишь ты?

Фэнт, не раздумывая, ответил:

— Правда твоя, князь, надо повременить.

— Мне опостылел Новгород с его кознями и вероломством, — резко проговорил Рюрик и, обратившись к главе ладожан, заявил: — Нынче же я и Фэнт двумя дружинами отправляемся в Новгород, там и определим свою судьбу и судьбу всех, кого заманил на свои земли хитрый Гостомысл. Не держи гнев на нас, ладожанин Мирошко, — сурово проговорил Рюрик и поклонился главе городской общины, пожилому словенину с открытым, добрым лицом, который низко склонил голову в ответ на поклон варяжского князя. — Не хотят новгородцы ладить с нами, терпение наше испытывают. Кончилось терпение. Хочу идти войной на Новгород! — зло воскликнул князь. — Но вас, ладожан, как кровных братьев и сестер, мы полюбили. Вас в обиду не дадим. Вальдс с дружиной будет охранять вас, как и прежде, в нашей крепости. Я и жен своих вам доверяю, с вами на время оставляю. Так что верь: вернусь и все миром улажу, торжественно промолвил Рюрик и снова поклонился ладожскому старейшине.

Мирошко слушал князя, кивал головой, а когда Рюрик закончил, он, встав, обратился к нему:

— Позволь речь краткую сказать, не откажи, Рюрик.

— Говори, Мирошко, — разрешил удивленный князь и сел на свое место.

Все настороженно затихли.

— Я давно знаю Гостомысла, — начал Мирошко, ожидавший, что варяги при одном только имени новгородского посадника взбудоражатся. Так и есть. Все заворчали, загудели, но Рюрик прикрикнул;

— Я позволил ему глаголить! Военачальники примолкли и опустили головы.

— Я понимаю ваш гнев, — спокойно продолжил ладожанин, — но не верю, чтобы это Гостомысл злоумышлял противу тебя, Рюрик! Не верю!

Все опять возмущенно загудели.

— Не гудите! Дайте сказати мне все, что я должен вам сказати, — без обиды потребовал тишины Мирошко. — Ведь Гостомысл рисковал своею головою, когда позвал вас сюда, — искренне сказал он и в наступившей тишине убежденно добавил: — Но все же позвал! Ох, как много у нас еще буйных голов, и со всеми он пытается рядиться! — горячо проговорил ладожанин и, видя, что все понемногу заинтересовались и слушают его, с болью в сердце продолжил: — Ему приходится быть лисом, а порой и волком; но вот с Вадимом ему миром не поладить. Тут застрельщик всех бед, ясное дело, — Вадим! — горестно вздохнул Мирошко. — Я тебя вот о чем просить буду, Рюрик, — взволнованно продолжил он. — Не губите понапрасну новгородцев, кровь зря не проливайте! Возьмите лишь Вадима! Он ныне стоит того, — с горечью признал Мирошко и грустно добавил: — Хоть и бывал зело храбр в боях со кочевниками и славу завоевал себе немалую…

Все затихли и уставились на Рюрика. Князь молчал. Со склоненной головой слушал он Мирошко и очень бы хотел поверить его простым, сердечным словам, но в душе был такой мрак, что ничему хорошему не верилось.

— Коли хочешь чего выведать о новгородском посаднике, то допроси Вышату, — тихо посоветовал Мирошко Рюрику, понимая и сочувствуя ему. — Он много лет с ним во друзьях…

Рюрик поднял голову, хмуро посмотрел на ладожанина и глухо проговорил:

— Дагар, пусть введут Вышату.

Посол вошел осунувшийся, с черными кругами под глазами от бессонной ночи.

Он как-то дико посмотрел на всех и отрешенно стал ждать своей участи.

Рюрик понял его состояние, но спросил жестко:

— Вышата, вспомни, после того как убили Сигура и Триара, не проговорился ли Гостомысл, что знал об этом.

Вышата недоумевающе уставился на князя варягов и никак не мог сообразить, что от него требуется. Ноги едва держали его.

— Сядь, — догадался предложить ему Рюрик. Посол сел на складной табурет и вытер слабой рукой пот со лба.

— Пусть принесут ему отвар наперстянки, — распорядился князь.

Вышата дрожащей рукой взял ковш с теплым отваром и сделал несколько жадных глотков.

— Ты понял, о чем я тебя спросил? — обратился к послу Гостомысла Рюрик, когда тот немного ожил.

— Да, — слабо отозвался тот.

— Сможешь говорить? — тихо и с неподдельным участием вдруг спросил его Рюрик: он вспомнил, что он сам переживал, увидев убитых братьев.

— Да, — уже чуть тверже ответил Вышата и, не дожидаясь дальнейших расспросов, медленно и тихо заговорил: — Гостомысл в те годы был на перепутье. — Все недоуменно переглянулись, но смолчали. — Да-да! — тихо заверил всех посол и пояснил: — Ни Синеус, ни Трувор не пожелали миром раскрыть тайны машин нашим воинам. Они подозревали всех нас в коварстве.

— А разве сие не так? — жестко спросил Рюрик, глядя Вышате в глаза.

— И так, и не так, — отозвался Вышата, не опустив перед князем своего взора.

Все возмущенно загудели, но князь взмахом руки восстановил тишину.

— Дале! — хмуро потребовал он.

— Я ведаю только одно: к твоим братьям многажды мы обращались с миром и просили поведать тайны их машин, они отказали… — горько сказал посол и безнадежно махнул рукой. Он опустил голову, сложил ладони лодочкой и зажал их меж колен.

— И Гостомысл не скорбел, узнав о расправе с моими братьями? — с болью спросил Рюрик, наблюдая за беззащитными движениями новгородца.

— Скорбел! — глухо ответил Вышата. Он поднял голову и глянул на Рюрика. — И многажды бранил за это Вадима, — вырвалось у Вышаты. — Он даже заказал Ведуну поминальный камень поискать по рекам, — Тяжело вздохнув, вспомнил посол Гостомысла.

Рюрик слегка вздрогнул.

— Они бы не тайничали со своими машинами, ежели бы вы повременили со своими требованиями, а вы вот уже который раз заставляете нас обороняться или биться с вами, — медленно, четко выговаривая каждое слово, молвил князь.

Вышата промолчал, приняв долю вины и на себя. Он опустил плечи, голову и, поникнув, ждал следующих вопросов.

— Что было потом?

— Потом Гостомысл с Вадимом вынуждены были скрываться от твоего справедливого гнева, чтобы не выдать в твои руки тех, кто убил Синеуса и Трувора, — с досадой ответил посол, не поднимая головы и не глядя на князя. Он чуял, что Рюрик и так все ведает, и рассердился на его лишний, как ему показалось, вопрос.

Рюрик понял его досаду, но, идя своим ходом в этой беседе, зло спросил Вышату:

— А почему теперь им понадобилось чернить меня?

— Сие не им, а ему — Вадиму! — резко поправил Вышата князя, вскинув голову, и, не дав хода его поднимающемуся гневу, быстро добавил: — Гостомысл долго уговаривал Вадима смириться, но тот оказался глух.