Простые радости - Клэр Чемберс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сейчас у нее есть еще пара часов до того, как будет пора сесть на велосипед и ехать в больницу, она как раз успеет покрыть пирог глазурью и принять горячую ванну – среди дня в субботу! Она отмерила сахар, и тут в дверь позвонили. Опять миссис Боуленд, подумала она, и у нее упало сердце. Она покорно растянула рот в улыбке и открыла дверь.
На пороге стояла Маргарет, глаза красные, пальто странно вздулось, руки вцепились в воротник. В кудрях, как роса в паутине, запуталась тонкая пелена дождевых капель.
– Маргарет! Что ты тут делаешь? – воскликнула Джин, пытаясь разглядеть, где же Гретхен или какой-нибудь еще сопровождающий.
Она наконец заметила, что девочка вся вымокла и испачкалась, а бугор оказался пытающейся вырваться Джемаймой.
– Я сбежала, – объяснила Маргарет, громко шмыгая носом, и подняла крольчиху повыше, чтобы было удобнее держать. – Я не знала, куда еще пойти. Папа на работе.
Джин не видела Маргарет несколько недель и вновь поразилась ее сходству с Гретхен и кукольной красоте ее лица.
– Заходи скорее, – ответила она, лихорадочно пытаясь осмыслить новый поворот событий. – Ты сама добиралась?
– Да. С Джемаймой. Она сначала тихо сидела, но потом начала немножко вырываться. А потом пошел дождь.
– Как же ты умудрилась найти дорогу?
– Мама каждый день возит меня в школу, поэтому я умею ездить на поезде, и я помнила, что ты живешь недалеко от станции, с того раза, как я приходила делать вулканическую карамель. Адрес я знаю, я же посылала тебе открытку. И я спросила даму в газетном киоске на станции. Тебя она не знает, но знает Нолл.
За время разговора они не продвинулись дальше прихожей.
– Давай куда-нибудь посадим Джемайму, и ты расскажешь мне, почему убежала, – предложила Джин, гадая, что бы стала делать Маргарет, не окажись ее дома – а ведь так чуть было не случилось. От этой мысли ей стало дурно.
Они пошли на кухню, и пока Джемайма скакала по линолеуму, исследуя новые владения и гнушаясь сморщенной морковкой, которую Джин выдала ей из оскудевшей кладовки, Маргарет сняла мокрый плащ и с облегчением покрутила усталыми руками. Еще у нее была с собой сумка через плечо, и она стала выкладывать на стол ее содержимое, а именно бисерный кошелек, зубную щетку, блокнот и мешочек сухого кроличьего корма. Этот набор для побега растрогал Джин своей нелепостью.
Она налила стакан горячего молока, отрезала кусок пирога, а потом принесла самое целое кухонное полотенце и набросила ей на плечи.
– Так что у тебя стряслось? – в конце концов спросила она, пытаясь высушить полотенцем волосы девочки.
– Ненавижу Марту, – сказала Маргарет, и ее хорошенькое личико скривилось в хмурой гримасе.
– Ненависть – очень сильное слово, – сказала Джин, внутренне ликуя.
– Ну, она меня тоже ненавидит.
– Это вряд ли. Разве можно тебя ненавидеть?
– Она говорит, что у нее аллергия на мех, и даже на минуточку не разрешает приносить Джемайму в дом. И мне приходится с ней играть на заднем дворе. А там даже нет травы и холодно. Просто ужас.
– О боже…
– И я сплю на раскладной кровати в той комнате, где Марта рисует, а там ужасный беспорядок и пахнет краской. А если я за собой не уберу, она меня ругает.
– А ты сказала об этом маме?
– Она не понимает. Когда она дома, Марта вся такая миленькая. А как только мама уходит, она совсем не обращает на меня внимания.
Маргарет отхлебнула молока и утерла верхнюю губу рукавом.
– Один раз, когда мы были вдвоем, я ей сказала: “Ты меня не любишь, да?” И она сказала: “Я еще пока не решила. Я тебя не не люблю”.
Она так точно, почти жестоко изобразила низкий голос и интеллигентный выговор Марты, что стало жутковато.
– Ох, Маргарет, не знаю, что и сказать. Как тебе помочь?
Девочка отчаянно заморгала, пытаясь сдержать горячие слезы, которые уже щипали глаза.
– Я хочу, чтобы все просто вернулось, как было, – выпалила она. – С папой. Раньше было лучше.
Джин осторожно положила руку ей на плечи и, не встретив сопротивления, сжала всхлипывающую девочку в объятиях. Она чувствовала под шерстяной кофтой хрупкие, птичьи косточки ее спины.
– Не надо плакать, – сказала она умоляюще, зная, что не в ее силах принести настоящее утешение. – Все будет хорошо.
Но кто она такая, чтобы давать такие обещания? Она чувствовала их пустоту, хотя сама она как раз выиграла от того, что брак супругов Тилбери распался.
В конце концов Маргарет выплакала все слезы и согласилась промокнуть свое пылающее лицо прохладной салфеткой. От потока чувств и влаги окна в кухне запотели.
– Господи боже, – сказала Джин, – если так дальше пойдет, придется построить Джемайме плот.
Маргарет уже пришла в себя и смогла захихикать между всхлипами и шмыганьем.
– Ты кому-нибудь сказала, куда едешь?
– Нет. Я просто тихонечко ушла.
Джин представила себе, как Гретхен, обнаружив пропажу, лихорадочно прочесывает улицы. В какой-то момент надо будет позвонить ей и успокоить, но вообще-то поделом ей, пусть поймет, какую цену она платит за свое освобождение.
В результате она позвонила Говарду и предоставила этот другой, более сложный звонок ему. Маргарет была непреклонна: она хочет домой, на Бердетт-роуд. Решили, что Говард за ней заедет после работы; воскресенье и так его день. Обо всем остальном надо будет договариваться с Гретхен.
Маргарет больше всего волновалась за Джемайму.
– А где она сегодня будет спать? Клетку я не смогла с собой взять.
Говард пообещал принести домой из магазина крепкую картонную коробку; за вечер он соорудит крольчихе какое-нибудь временное безопасное жилье. Маргарет вертелась рядом и поминутно вставляла реплики, так что Джин не могла говорить открыто, и мучительные паузы в разговоре были полны невысказанных сожалений о планах, от которых пришлось отказаться.
Джин заметила, что Маргарет начинает дрожать в мокрой одежде, и предложила ей горячую ванну – ту самую, которую собиралась принять сама, но которая теперь ей не понадобится. Она наполнила ее немножко больше, чем на скупые три дюйма, которые обычно себе позволяла, и выудила из сушильного шкафа еще одно старенькое полотенце. Только в такие моменты, когда она видела свои пожитки глазами другого
