Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя выслушала и ужаснулась:
— Ну все!.. Если она такая… сильно принципиальная, — ничего не надо, Жень. Никакого показа.
— Какая тут связь?
— Потому что артель «Напрасный труд». Потому что боюсь я ее! Ты или вообще на меня наплюй, или давай толкаться в какой-нибудь другой институт. В плодово-консервный, к примеру. На косточковое отделение!
— Слушай меня. — Женя держал ее сейчас за пальцы обеих рук. — Ксения Львовна — человек действительно трудный. Но это по отношению к себе самой. Для себя трудный. А к другим она умеет быть снисходительной… Пастернака знаешь?
…Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
— Жень, зачем ты со мной связался? — невпопад спросила Катя тихо и тоскливо. Сразу он выпустил ее пальцы из своих и буркнул нахмурившись:
— Так… «из общих соображений». Работать мы будем сегодня или как?
— Только не здесь — здесь я боюсь. А по дороге — в бар зайдем, хорошо? Он уже открылся…
Женя покрутил головой, взъерошил свои волосы и взял со стула пиджак. Но надевал его заторможенно, нехотя… Поразмыслил и объявил:
— Нет, Катя, иди одна. Не хочу я там появляться… там вечно эта компания, и мне не нравится, как они смотрят на нас. У тебя с собой денег нет? — Он полез в карман.
— Вот еще, свои есть. А если я угощаюсь на твои, значит они правильно смотрят! Жень, ну скажи просто: зачем я тебе? Нравлюсь, что ли?
— Не без этого, — мрачно сказал он и пошел на балкон, затянувшись не очень умело бабушкиной сигаретой.
— Наконец-то! — засмеялась Катя.
— Но развивать этот мотив мы не будем, я уже сказал! — раздалось с балкона.
— Да почему же, почему?! Вот глупенький философ мне попался…
Она влетела к нему на балкон, но он осадил ее вопросом:
— Смотри, мама твоя… С кем это она?
У газона внизу Катина мать говорила с угрюмым рослым парнем, одетым в кожанку и держащим в руке мотоциклетный шлем. Заметно было, что мать робеет и не может дать парню каких-то объяснений, которых тот домогался.
— Это по мою душу, — прикусив палец, прошептала Катя. — Пойдем отсюда… заметит! — потащила она Женю в комнату, и глаза ее были напряженными, узкими, недобрыми, без признаков того света, который сиял в них еще минуту назад.
— Да кто он такой?
— Контролер чертов! Специально ко мне приставленный! Женечка, уехать мне надо отсюда! Мне сейчас тошно объяснять, только мне надо уехать… Помоги, а? Поможешь?
Она повисла на нем. Он боялся обжечь ее сигаретой, совершенно ненужной сейчас, а пепельницы рядом не было. Впервые Женя чувствовал физически вес ответственности, ее тепло, ее дрожь…
16
Горничная, бренча связкой ключей, искала нужный. Замятина говорила:
— Извините, Айна, я думала, внук мой дома… Надо все-таки под ковриком оставлять ключ, а не внизу, а то пол-отпуска прокатаешься в лифтах…
Отпирая номер, Айна улыбнулась таинственно:
— Там маленький презент для вас…
Через секунду Ксения Львовна смотрела на громадный шоколадный набор и вазу с фруктами.
— Это кто принес?
— Я принес. — Айна, не искушенная в повадках русских глаголов, улыбалась скромно.
— От кого?
— От Тамары Филипповны.
Замятина вздохнула, придвинула к себе телефон.
17
Внизу, за стойкой администратора, Катиной маме пришлось обороняться от телефонного нагоняя:
— А почему я права не имею? У меня одна дочка, и к ней такое от вас внимание… Нет, Ксеня Львовна, я обижусь… я прошу, мне самой будет сладко, если вы и ваш внук это покушаете! Он столько времени уделяет, прямо совестно… Нет, конечно, никто не обещал ничего, понимаю… А только я молюсь на вас и на вашего внучека, вот ей-богу. Что-что-что? Моя Катя? В артистки? Не поняла… Показываться вам она будет? — Тамара Филипповна изменилась в лице. — Ну вот видите, совсем уж мозги набекрень поехали… Нет, я-то знаю, что артистов, да, вот именно… перепроизводство… и что удачников мало — тоже знаю… Так тем более, золотая моя! Объясните этой угорелой кошке! Что ей надо в какой-нибудь дельный техникум. Легкой промышленности, например…
— А еще лучше — легчайшей, — вставила Замятина.
— Вот-вот, — поддакнула Тамара Филипповна, не поняв. — Ой мама моя, это я виновата, ей нельзя было ошиваться на моей работе, возле отдыхающих! Да не в артистки хочет она, а вот именно что в контингент отдыхающих!
Спустился в этот момент лифт, из него вышла горничная Айна с тем самым шоколадным набором, с той самой фруктовой вазочкой. Поставила перед Тамарой Филипповной и развела руками сокрушенно.
— Вернули, значит… побрезговали? Ксеня Львовна, королева вы моя, да я не конфеты, я персидский ковер притащу, я сама расстелюсь ковром… только сделайте что-нибудь, чтоб она в разум вошла, Катя моя!..
Ей приходилось говорить все это тихо и плакать незаметно — ведь по вестибюлю сновали люди. Тем больше надсады вкладывала она в приглушенные свои слова…
18
Серию уроков, полученных Катей Батистовой от ее добровольного репетитора, лучше представить в виде «комикса», что ли, или «клипа», укороченного и ускоренного. И без слов! Хотя сам Евг. Огарышев возражал бы, конечно. Ну да бог с ним; нельзя же, в самом деле, поманить читателя или зрителя «курортной историей», обозначенной на титульном листе, а потом насильно потчевать сухомяткой учености, курсом нескольких гуманитарных наук!
Итак, наш философ говорил, Катя слушала. (А нам в эти минуты лучше бы музыку, какую кто любит…)
Иногда местом действия был замятинский полулюкс, иногда — спасательная станция; случалось им выбраться и в парк деревянной скульптуры, было и в лодке собеседование, и на какой-то коряге, и в беседке со столом для пинг-понга: Катя сидела на этом столе, ее учитель перед ней расхаживал…
Поднять на уровень предмета Катино внимание и удержать его там — задачка почти та же, что и с камнем Сизифа! То знакомое лицо мелькнет в отдаленьи, то она божью коровку увидит, то собственный ноготь озаботит ее серьезно, а то вдруг наставник чувствовал, что она разглядывает его самого, а вовсе не то умозрительное, что ему надо рассмотреть с нею вместе…
Без
