Железный крест - Камилла Лэкберг

И мысль не заставила себя ждать. Она пришла, причем так быстро, что Эрика не стала дожевывать ириску, а просто-напросто ее проглотила. Конечно, натяжка, но…

Сбежав по лестнице, Эрика схватила ключи от машины и выскочила из дома. Через сорок пять минут она сидела в машине на больничной парковке и не знала, как действовать дальше — только сейчас она поняла, что у нее нет никакого плана. Конечно, ничего не стоило набрать номер уддевалльской больницы и узнать, в каком отделении лежит Герман Юханссон, что она и сделала. Ну а дальше? Как попасть к нему в палату? И пустят ли ее?

Что ж, придется импровизировать. В вестибюле больницы она купила большой букет, поднялась на лифте на нужный этаж и решительным шагом направилась в отделение. Никто не обратил на нее внимания. Тридцать пятая палата. Теперь оставалось надеяться, что у него нет посетителей.

Эрика глубоко вдохнула, выдохнула и открыла дверь. В палате было две кровати. Сосед спал глубоким сном, а сам Герман лежал, уставившись в потолок и симметрично вытянув руки вдоль тела.

— Здравствуйте, Герман, — мягко сказал Эрика и пододвинула стул к кровати. — Не знаю, помните ли вы меня. Я зашла навестить Бритту, и вы на меня рассердились.

Сначала ей показалось, что Герман ее не слышит. Или не хочет слышать.

Но через несколько мгновений он словно очнулся и медленно перевел на нее взгляд.

— Я знаю, кто вы. Дочь Эльси.

— Да, верно. Я дочь Эльси. — Эрика постаралась улыбнуться как можно приветливей.

— Вы и второй раз приходили… — Он смотрел на нее, не мигая. — Ну… когда это случилось.

Эрика вдруг почувствовала к нему острую жалость. Вспомнилось, как он лежал, судорожно обняв свою мертвую жену, а сейчас высокий Герман показался таким маленьким, хрупким и несчастным в этой огромной высокотехнологичной кровати… Это был совсем другой человек — не тот, который накричал на нее и выгнал из дома.

— Да… я была там. С Маргаретой. — Она ожидала, Герман что-то скажет, но он еле заметно кивнул и не произнес ни слова. — Поймите меня… Я пытаюсь узнать хоть что-то о моей маме. Наткнулась на имя Бритты, и мне показалось, она знает гораздо больше, чем рассказала… успела рассказать.

Герман улыбнулся странной улыбкой, но опять промолчал.

— Мне кажется очень странным совпадением, что погибают двое маминых друзей детства, один за другим, за короткое время… — Эрика остановилась и решила дождаться, пока он наконец что-то скажет.

У Германа по щеке скатилась слеза, он механически поднял руку и стер ее.

— Я убил ее, — сказал он, отвернулся от Эрики и опять уставился в потолок. — Я ее убил.

Эрика уже знала эту версию. Патрик к тому же дал юридическую формулировку: нет фактов, доказывающих обратное. Но она догадывалась, что Патрик сомневается. Мартин тоже сомневался, и она не верила, что Герман мог убить Бритту. К тому же в интонации Германа она уловила какую-то странную нотку, которую не могла истолковать.

— А вы знаете, что именно Бритта хотела… или не хотела мне рассказать? Что случилось тогда, в последние годы войны? Хоть что-нибудь вы знаете о моей матери? У меня есть право спрашивать, право дочери! — спокойно, но настойчиво произнесла Эрика.

Она пыталась себя убедить, что не подвергает этого разбитого горем человека непосильной психической нагрузке, хотя сознавала, что это может быть и не так. Эрика понимала — ее желание узнать побольше о прошлом своей родной матери начало приобретать настолько маниакальный характер, что чутье и такт могли и притупиться.

Он не ответил.

— Когда Бритта была не в себе… когда я приходила к вам впервые, она сказала что-то насчет неизвестного солдата, который шепчет. Вы знаете, что она имела в виду? Мне кажется, она приняла меня за Эльси. Я уже не была для нее дочерью, я была самой Эльси. И этот неизвестный солдат — что она имела в виду?

Сначала Эрика не могла понять, что за звук издал Герман. Потом сообразила: он начал смеяться. Это был даже не смех — скорее горькая пародия. Она не могла понять, что смешного нашел он в ее словах. А может быть, и ничего.

— Спроси Пауля Хеккеля! И Фридриха Хюка… Они тебе ответят… они тебе все расскажут…

Герман смеялся все громче и громче, так что кровать затряслась. Его смех испугал Эрику еще больше, чем апатичное безысходное горе.

— Кто они? Где я могу их найти? Какое они имеют к этому отношение? — Она схватила Германа за плечи, но тут открылась дверь.

— Что здесь происходит? — В дверях с грозной миной и скрещенными на груди руками стоял врач.

— Простите, я случайно зашла не в ту палату. А пациент захотел со мной поговорить, а потом… — Она не окончила, еще раз извинилась и выбежала из палаты.

Пока Эрика неслась к машине, сердце колотилось так, что, казалось, сейчас разорвется. Два имени… Два имени, которые она никогда не слышала и которые ничего для нее не значили. Какое отношение имеют ко всей этой истории два немца? Может быть, это в какой-то степени касается Ханса Улавсена? Он же состоял в Сопротивлении, сражался с немцами, пока не был вынужден бежать в Швецию.

Всю обратную дорогу она иногда мысленно, а иногда и вслух повторяла: Пауль Хеккель, Фридрих Хюк. Странно, сначала она решила, что имена ей совершенно незнакомы, а теперь начало казаться, будто где-то она их слышала.

— Мартин Мулин.

Несколько минут он слушал не перебивая, задал разве что пару коротких вопросов и сделал кое-какие записи. Повесил трубку и с блокнотом в руках пошел к Мельбергу.

Шеф сидел на полу и пытался достать кончиками пальцев носки вытянутых ног.

— Извини! — Мартин замер в дверях. — Не побеспокоил?

Эрнста он, во всяком случае, не побеспокоил — пес обрадовался его появлению, подошел, вильнул хвостом и приветливо лизнул руку.

Мельберг ответил не сразу — с видимым трудом поднялся с пола и расправил плечи.

— Легкая разминка не повредит, — проворчал он и тяжело двинулся к стулу.

Мартин провел рукой по губам, чтобы скрыть ухмылку. С каждым днем в отделе становилось все веселей и веселей.

— У тебя что-то важное? — недовольно спросил Мельберг и открыл нижний ящик стола, где лежало кокосовое печенье.

Эрнст понюхал воздух, подошел, виляя задом, как французский придворный, уселся рядом и уставился на хозяина влажными преданными глазами. Мельберг попытался придать взгляду строгость, но из этого ничего не вышло, и он кинул хитрецу кокосовый шарик, который пес тут же и проглотил, не вникая в тонкости вкуса.

— Что-то Эрнст поправился, — озабоченно заметил Мартин, — за несколько дней всего.

— Ничего страшного. — Мельберг похлопал себя по животу. — Немного солидности не помешает.

Мартин сел и переменил тему.

— Звонил Педерсен. И Турбьёрн тоже прислал протокол. Все подтвердилось: Бритта Юханссон убита, ее задушили той самой подушкой, что лежала рядом.

— А откуда он знает… — начал было Мельберг, но Мартин поднял руку.

— Минуточку! — Он заглянул в блокнот. — Педерсен, как всегда, наговорил кучу непонятных слов, но в переводе на шведский — у нее обнаружено перышко в гортани. Скорее всего, пыталась вдохнуть. Педерсен нашел также частицы хлопковых волокон, точно таких же, как в набивке подушки. Помимо этого, повреждены хрящи гортани, а это значит, что, кроме подушки, ее кто-то душил. Скорее всего, рукой, но отпечатков пальцев не обнаружено.

— Что ж, более или менее проясняется, — сказал Мельберг. — Как я слышал, она была того… — Он покрутил пальцем у виска.

— Не «того», а страдала болезнью Альцгеймера, — резко поправил Мартин.

— Да-да, продолжай. — Мельберг не обратил внимания на раздражение подчиненного. — Только не выдумывай никаких версий. Все указывает на то, что старик ее и придушил. Скорее всего, так называемое убийство из милосердия.

Довольный своей безупречной логикой, Мельберг вознаградил себя кокосовым печеньем. Эрнст разочарованно проследил траекторию движения шарика из ящика в рот хозяина.

— Да-да… конечно… никаких версий… — бормотал Мартин, листая блокнот. — Но вот на наволочке отпечаток пальца Турбьёрн все-таки нашел. Вернее, не на самой наволочке, а на одной из пуговиц. Четкий отпечаток большого пальца, и этот большой палец никакого отношения к Герману Юханссону не имеет.

Мельберг нахмурился и обиженно посмотрел на Мартина. Но лицо его быстро просветлело.

— Наверняка кого-то из дочерей… Проверь на всякий случай. А потом позвони врачу в отделение… Пусть они накачают мужа чем угодно, но чтобы мы могли его допросить еще до конца недели. Понятно?

Мартин с тяжким вздохом кивнул, даже не кивнул, а медленно наклонил голову. Мельберг прав. Нет ничего, что бы противоречило признанию самого Германа Юханссона. Единственный отпечаток чужого пальца. И если Мельберг прав насчет дочерей, то ему уже крыть нечем…