Имя нам – Легион - Александр Сивинских

– А вот мы сейчас вам устроим потеху, – сказал Филипп и начал раздеваться. – Гастроли зоопарка устроим. Передвижного. Только помоемся сперва. И выспимся. А бриться не станем. И оружие снимать да прятать не станем. Для антуражу. Поглядим тогда, каким фейерверком вы нас встретите.

Ему почему-то хотелось говорить о себе во множественном числе. Как о полномочном представителе всего земного человечества.

В небольшом, тепловатом и грязноватом ручейке, полном головастиков и пиявок, Филипп прополоскал форму, вымыл волосы и искупался сам. Развесил по кустам вещи на просушку, надул кокон спальника и спокойно, как не спал уже давно, заснул.

Ничего ему не снилось. Совсем ничего.

Филипп проспал весь остаток дня и всю ночь. Проснувшись, легко позавтракал, плеснул в лицо водицей из ручейка и натянул влажную от росы одежду. Причесался, шлем приторочил к ранцу, а рукава закатал.

«Несколько двусмысленно получилось, – подумал он, – ну да ничего, сойдет! Бытие определяет сознание, не так ли? Далеко ли мое бытие отстоит от бытия улыбчивых немецких парней начала сороковых? Вот то-то и оно!»

Он глубоко вдохнул и двинулся к городу.

«Встречайте меня, – подумал он, – товарищи коммунары!»

ГЛАВА 3

И люди там тоже особенные, никогда мне еще такие не встречались; иной раз всего ночь – и вчерашний ребенок становится взрослым, разумным и прекрасным созданием. И не то чтобы это колдовство, просто никогда еще мне такое не встречалось. О, никогда, никогда не встречалось.

Город начинался исподволь, объявляясь то тут, то там среди густой флоры. Где увитым хмелем и пузатым, как чугунок, домишком. Где асфальтовой, или похожей на асфальтовую, дорожкой. А где и стайкой ребятишек (с виду обычных людей, а не тварей, способных вызвать приступ ксенофобии) на велосипедах или роликовых коньках.

Какого-нибудь большегрузного наземного транспорта и взрослых аборигенов мне пока не встречалось. Высоко над головой скользили бесшумно не похожие ни на что летательные аппараты, но некий, по-видимому, определенный законом уровень высоты не пересекали. Я вертел головой и в изумлении посвистывал. Быть может, я опять опился дурмана, и все это мне грезится? Неужели такая благодать может существовать помимо литературных утопий? Не могу не усомниться!

«Сомневайся, – как бы говорил город, постепенно окружая меня своими нежными сетями. – А я все равно существую. Существую вне твоего сомнения или твоей веры. Вот, гляди, каков!» – и он подбрасывал мне новую приманку. И не то чтобы приманки эти были столь уж необычными, столь уж фантастическими – нет. Просто имели в себе что-то притягивающее; безоговорочно располагающее. На простеньких деревянных скамейках, разбросанных там и сям под фруктовыми деревьями, хотелось посидеть минуточку. На травке, что окружала дорожки, хотелось часок поваляться. В пряничные домишки хотелось непременно заглянуть – хотя бы для того, чтоб пожелать хозяевам доброго утра.

Я не удержался и сорвал с нагнувшейся до земли ветки ближайшего дерева янтарное яблочко. Отгрыз здоровенный кусок кисловато-сладкой хрустящей мякоти и повалился боком на изумрудный газон.

Девушку я заметил издалека. Трудно было ее не заметить. Яркая девушка. Желтый топ, желто-черные, в продольную полоску шорты, туго обтягивающие бедра, канареечно-желтые кроссовки. Каштановые вьющиеся волосы были подвязаны черно-желтым витым шнурком.

Черный и желтый… Цвета осы. Цвета опасности.

Формы ее тела тоже напоминали осиные: высокая полная грудь, тонкая талия, тяжелые бедра. И всего в ней было чуть-чуть слишком. Грудь слишком велика, хоть и упруга; талия слишком тонка, хоть и не без мягкой линии живота; бедра слишком округлы, а ноги слишком длинны… Воплощенная сексуальность. Таких девушек любят снимать для мужских журналов, и каждый подобный снимок – всегда попадание в точку. В точку, заведующую мужским вожделением.

Что же говорить о живой модели?!

Но эту девушку, наверное, не взяли бы для съемок. Образ ведь создается не только телом, но и состоянием, аурой человека. А она… Она была слишком свежа и… невинна, что ли? И в итоге сексуальность оборачивалась женственностью, на которую хотелось любоваться – и только.

Она свободно бежала по траве рядом с асфальтовой дорожкой, и все, чему положено у таких красавиц колыхаться – колыхалось. Чересчур густые волосы хлестали ее по круглым плечам, а солнечные лучи, пробивающиеся сквозь полог листвы, рисовали на ее несравненном теле желтые кружева. Чем ближе она ко мне подбегала, тем больше нравилась.

Она улыбалась. Губы у нее были яркими и пухлыми, а на гладких румяных щеках играли ямочки. Огромные карие глаза смеялись, и мне захотелось засмеяться вместе с ней. И еще, – чтобы она подбежала ко мне.

Она подбежала и остановилась, продолжая улыбаться и сверкая превосходными зубами. Я вскочил и замер. Девушка оказалась на полголовы выше меня.

Она протянула руку и провела пальцами по моему подбородку. Пальцы были мягкие и горячие. Во мне всколыхнулась волна легкого возбуждения. Цунами обожания уже зародилось, но на поверхность его разрушительный вал еще не поднялся.

Почему-то я смутился. Может быть потому, что она слишком пристально изучала меня и, несмотря на ее невинность и свежесть, в глубине глаз скрывалось что-то озорное. Даже, как будто, слегка блудливое.

Девушка снова провела рукой по моей щеке и вдруг приникла к моему рту своим – жарким и сладким ртом. Поцелуй длился вечность. Толчки языка, гладкая твердость зубов, искорки в близких, широко распахнутых глазах, приподнятых наружными уголками к вискам… Цунами обожания вспучило океанскую гладь вершиной будущей колоссальной волны. Наконец она отпрянула, улыбнулась – на этот раз несколько виновато – и сказала:

– Капралов? Приглашаю тебя в наш мир. Идем, я покажу твое жилье.

Произнесено это было по-русски…

Я тащился за ней – дурак-дураком, увешанный своими смертоносным побрякушками. Она, впрочем, не обращала на меня внимания, уверенная, что я не отстану. Прохожие, которые стали попадаться навстречу все чаще, так же не обращали на меня внимания. И даже дети, любопытные в отношении окружающего мира не меньше, чем земные, почти не смотрели на невесть откуда вынырнувшее иноземное чудо-юдо. Словно у них каждый день разгуливают по улицам вояки-оборванцы с лицами экзальтированных идиотов.

А в том, что моя восторженная морда не являлась образцовой для существ с развитым интеллектом, сомневаться не приходилось. Даже пресловутый чукча, впервые гостящий в столичном городе, мог бы вволю потешиться, наблюдая за моей отвисшей челюстью и беспокойной мимикой. Но ничего поделать с собой я не мог. Все меня поражало, и все мне безумно нравилось. Чистота, идеальная чистота улиц (если можно назвать улицами тенистые просторные аллеи, в живописном беспорядке пересекающиеся под неожиданными углами); ажурные мостики над прозрачными ручьями и выложенные мрамором фонтаны там, где ручьев нет. Совершенно лесной запах сладкого, как башкирский мед, воздуха; безупречно вписанные в парковый ландшафт строения. Симпатичные птицы и зверьки, безбоязненно шныряющие вокруг. Ну и люди, разумеется, – жители этого нового Эдема, органично дополняющие всеобщее благолепие.

Мне вдруг страшно захотелось стать их полноправным земляком. Хоть на время. Хоть на недельку. Кормить с руки белок и синиц, плескаться в фонтанах с визжащими молоденькими девчонками, тоненькими, как наяды, и такими же обнаженными. Беседовать с благообразными мудрыми стариками о вечном и соревноваться с мускулистыми загорелыми атлетами в беге и прыжках. Целоваться вечерами со своей спутницей под свист соловьев…

Мог ли я на это надеяться?

– Мадемуазель, – несмело заговорил я. – Позвольте вопросик.

Девушка-оса обернулась ко мне и поощрительно кивнула:

– Да ради бога, Капралов. Спрашивайте, что хотите.

– Ох, не знаю, с чего бы начать… Н-ну, хотя бы так: где это я? (Кажется, за последние месяцы этот набор вопросов стал для меня привычным.) И почему вы говорите со мной по-русски? И откуда вы узнали, как меня зовут? И как, кстати, зовут вас?

– Вы у меня в гостях. Город наш носит имя Фэйр – так же, как вся страна. Ждала я встречи с вами – не с вами конкретно, а с представителем вашей расы – давно, и потому успела выучить некоторые земные языки. На всестороннем изучении которых я, собственно, и специализируюсь в своей работе. О том, что это за работа, я расскажу вам после. Имя ваше, а так же воинское звание я прочитала на нагрудной нашивке. А меня можете звать Светланой. Это имя немного непривычно звучит для ушей здешних жителей, но мне оно понравилось и нравится уже около года, и поэтому так зовут меня все мои знакомые. И так зову себя я сама. – Она приостановилась на мгновение и спросила: – Вы удовлетворены моими ответами, Капралов?