Поэзия Серебряного века (Сборник) - Сборник

Ничевоки

Эта литературная группа числилась одной из самых скандальных, превзойдя в этом плане даже имажинистов и ранних кубофутуристов. Она сложилась в Москве в начале 1920 и окончательно оформилась в августе того же года при Союзе поэтов в Ростове-на-Дону. Членами группы были Рюрик Рок (Р. Ю. Геринг), Сергей Садиков, Борис Земенков,[400] Аэций Ранов, Лазарь Сухаребский, Елена Николаева, Дэвис Уманский, Сусанна Map (Чалхушьян) и Олег Эрберг. С ничевоками были связаны и сотрудничали ростовский поэт Владимир Филов и представитель тифлисского издательства “Хобо” в Москве Мовсес Агабабов.

Оценивая состояние литературы, ничевоки признавали жизненным направлением творчества лишь имажинизм; о себе же в своем первом декрете они заявили следующее: “…4. Фокус современного кризиса явлений мира и мироощущений Ничевоком прояснен: кризис – в нас, в духе нашем. В поэтпроизведениях кризис этот разрешается истончением образа, метра, ритма, инструментовки, концовки. (Единственное пока что жизненное течение в поэзии – имажинизм нами принимается как частичный метод). Истончение сведет искусство на нет, уничтожит его: приведет к ничего и в Ничего. Итак, истоки Всего – из Ничего. <…> Отсюда: 5. В поэзии ничего нет; только – Ничевоки. 6. Жизнь идет к осуществлению наших лозунгов: Ничего не пишите! Ничего не читайте! Ничего не говорите! Ничего не печатайте!”,[401] – и указывали на свое кровное родство с дадаистами.

Дадаизм (фр. dadaпsme от dada – бессвязный детский лепет) – авангардистское направление в западноевропейском, преимущественно французском и немецком искусстве, выражающееся в иррационализме, нигилистическом антиэстетизме, художественном эпатаже. Дадаизм возник в 1916 г. в нейтральной Швейцарии, в Цюрихе, после войны центр движения переместился в Париж, а в 1921 г. основная часть дадаистов влилась в новую, куда более влиятельную группировку сюрреалистов.

Поскольку дадаистское движение родилось во время Первой мировой войны, то главная его идея состояла в том, чтобы на абсурд войны ответить таким же абсурдом искусства. Отсюда становится понятной эпатажность ничевоков, их тяга к эстетизации безобразного и дисгармоничного.

В том же 1920 г. ничевоки выпустили еще несколько манифестов, затем в 1921-м вышла их московская Декларация. В следующем своем “декрете” ничевоки провозгласили “отделение искусства от государства”, а свое творческое бюро выдвигали в качестве аппарата по руководству искусством.

Ничевоки известны своими постоянными нападками на Маяковского. 19 января 1922 г. состоялся вечер “Читка Современной Поэзии” в Политехническом Музее с участием ничевоков, осмеявших Маяковского, который, в свою очередь, в долгу не остался. В ответ ничевоки подвергли его заочному суду своего “ревтрибунала” и запретили писать. Это “Постановления ревтрибунала Ничевоков” было напечатано в бесплатном приложении ко 2-му изданию “Собачьего ящика” (С.В.О.Л.О.Ч.). Там же опубликовано открытое письмо Маяковскому от П. Митурича,[402] который обвинил поэта в сознательном укрытии рукописей В. Хлебникова.

За время своего существования (всего около двух лет: 1920–1922) ничевоки смогли выпустить лишь два небольших альманаха: “Вам”[403] и “Собачий ящик”[404] (в двух изданиях), а также два сборника стихов Рюрика Рока.[405]

В 1921 г. Рюрик Рок был обвинен в подделке печати Всероссийского союза поэтов. Понятно, что после такого скандала его организаторская деятельность продолжаться не могла, и лидер ничевоков эмигрировал в Западную Европу. А гибель в 1922 г. С. Садикова, возглавлявшего “Творничбюро”, привела к окончательному распаду группы.

В поэзии ничевоки не оставили заметного следа, ибо даже самые способные из них (С. Мар, О. Эрберг, Р. Рок) благодаря занятой ими позиции занимались подражательством имажинизму. Остались в литературе лишь имена Бориса Земенкова, ставшего позднее известным москвоведом, и Сусанны Map, создавшей большое количество поэтических переводов с английского, польского и других языков.

Судьба остальных ничевоков сложилась довольно курьезно, как, впрочем, и все их творчество. Но если некоторые из группы все же стали пусть небольшими, но писателями, то Аэций Ранов и Лазарь Сухаребский занялись санпросветработой. В рижском журнале “Родник” опубликованы любопытные детали: в конце 1960-х в Челябинске была издана последняя брошюра Аэция (Александра) Ранова “Из истории санэпидслужбы Курганской области”. А Лазарь Маркович Сухаребский, доживший до весьма преклонных лет, делал сценарии учебных лент по всем областям знания. Сперва он присоединял к своему имени титул “доктор”, с конца 1920-х – “приват-доцент”, а с 1957 даже именовался доктором медицинских наук. О его деятельности удалось найти такую цитату: “…Врач-психиатр, доктор медицинских наук Лазарь Маркович Сухаребский, более полувека изучавший лица людей, одним из первых в Советском Союзе ввел в практику лечения психических заболеваний диагностику по лицу…”.

О других членах группы сведений не имеется.

Конст. Эрберг

Конст. Эрберг – псевдоним Константина Александровича Сюнненберга, поэта, философа, теоретика искусства, известного своими работами по теории творчества (“Цель творчества”, 1913). Входил в состав многих литературных объединений: “Вольфина” (Вольно-философская ассоциация, созданная при издательстве “Скифы”), “ОПОЯЗ” и др.; был членом группы “Ничевоки”. Выпустил книгу стихов “Плен” (1918).

Гудит огонь, шипят дрова,И вьются искры в дымке,И непонятные словаВновь шепчут невидимки.

– Хоть черен дым, хоть душен дым,Мы в дымных вихрях все ж летим,Летим, летим к планетам.Мы так бледны, едва видны,Мы здесь на смерть обречены,Но там – мы будем светом!

Погас огонь. Конец мечте.Лег траур сажи тонкой.Кто это плачет в темноте?Кто двигает заслонкой?

Сусанна Мap

Поэтесса и переводчица Сусанна Георгиевна Чалхушьян, писавшая под псевдонимом Сусанна Мар, была легендарной “ничевочкой”, женой лидера группы, Рюрика Рока, и подругой Анатолия Мариенгофа (единственный сборник ее стихов “Абен” (1922) является аббревиатурой инициалов Мариенгофа). Мечтавшая стать “имажинистической Анной Ахматовой” (по выражению Шершеневича), Сусанна Мар упорно придерживалась в своих стихах принципов поэтики имажинизма. В дальнейшем она много работала в области поэтического перевода, где добилась определенных успехов.

Доброй нянькой баюкает маятникВремени вкрадчивый бег,Расплескала ковшом из памятиПоследнюю ночь о тебе.

И уже не видеть, не слышатьБелых рук и серебряных строк,Только рифмы взовьются выше,Словно птицы за душный порог.

За любовь, за ласки, за улыбкиВ переплете радостном греха,Расплачусь за все свои ошибкиЗвонкою монетою стиха.

А. Мариенгофу

Осушить бы всю жизнь, Анатолий,За здоровье твое, как бокал.Помню душные дни не за то ли,Что взлетели они, словно сокол.

Так звенели Москва, БогословскийОбугленный вечер, вчера еще…Сегодня перила скользкие —Последняя соломинка утопающего.

Ветер, закружившийся на воле,Натянул, как струны, провода.Вспоминать ли ласковую наволокуВ деревянных душных поездах?

Только дни навсегда потеряны,Словно скошены травы ресниц,Наверное, так деревоРоняет последний лист.

Рюрик Рок

Рюрик Рок (псевдоним Рюрика Юрьевича Геринга) – лидер литературной группы “Ничевоки”, был одной из самых ярких и заметных фигур этого движения. В 1919 г. вместе с Есениным, Ю. Балтрушайтисом, А. Белым, П. Коганом, А. Кусиковым, В. Шершеневичем и др. был избран в состав Президиума Всероссийского союза поэтов. В 1921 г. Рюрик Рок был обвинен в подделке печати ВСП, после чего эмигрировал в Западную Европу и со второй половины 1920-х годов жил в Германии.

Н. Николаевой

1. Не дрогнет бровь и губы стынут строго.Круги черчу.И все ясней в пространствах крышка гробабольшою птицей реет чуть.

2. Я ныне, в царствие антихристово,в годы собачьей любви негвперяю слова на ветра волчий вой,к Матери Божьей взываю: Машине.

3. И к Тебе, и к Тебе, Трояново отродье,с гирями маковых кос,к Тебе, поправшей, как окурки, годыс лаптей сдунувшей их навоз;

к Тебе, не знающей бр. Альшванг скрижалей,ни очереди у Вандрага:гудками бури явись из дали,явись, о явись, Кассандра.

В музыканье аэроплана,в тяжкой походке орудий,в смерти лейтенанта Глана,в женской щекатуренной груди,

и в минаретах слов поэтачую, Кассандра, чую Тебя:руки переломленные закататвой рдяный стяг;

и в этих рдяных кос зигзагкаждый новый день кутает в сон,а трава семафоров глазникогда не звенит “Благополучно”.

И Тебе мяукает рысьи,с головою в листьях осенних,мой любимый Иоанн Крестительотрок Сережа Есенин.

Мать, ива мать,где сын твой махровый?Вижу у него на груди талисман —крест дубовый.

И вы, жены, неверные жены,где свежие сгнили тела мужей?Только бархат ковра травы зеленойпокрыл трупье от червей и от вшей.

Всеми жизнями сжатымис сладкой земли полыни —Кассандра гремела: “Братья,в корявое верьте Имя”– Никого теперь не жаль.

Пулеметами с МетрополяТы стучалась в каждые двери,но могуча забвенья воля,и вы, как всегда, ей не верили.

Осинным жужжаньем ставила к стенке,крякала выстрела самоубийцы комнате,напоминала тиком секундной стрелки,молнией лязгала:“Помните!Помните!Помните”. —

Но вижу, вижу и знаю:как соколы, кружат слова —их Кассандра картавым кварталом пускает,и они бумерангом ковыляют к вам.

Не дрогнет бровь и губы стынут строго.Слова черчу.И все ясней в пространствах крышка гробабольшою птицей реет чуть.

Конструктивисты