Ближе к истине - Виктор Ротов

Надя перевела мне некоторые. Одно называется «Камешек».

Я холодный, я серый, я круглый.

Я всюду на твердой земле…

Мной посыпают дорожки,

По которым снуют пешеходы;

Колеса машин хрустят…

Я всем нужен,

Но в жизни мало что значу,

Потому что живу незаметно.

На одном из рисунков изображен папа Марк в день рождения. Он сидит на стуле, а мама сыплет ему на голову семена для роста волос. На коробке с семенами портреты лысого и волосатого. И надпись: «До того» — под лысым и «После того» — под волосатым. Тут же она, Люся, смотрит, как мама старается. Рисунок, конечно, примитивный. Но когда присмотришься, — все изображенные на нем удивительно похожи на себя.

Она спокойная, несколько даже флегматичная. Но вдумчивая. Играет в шахматы, помогает маме. Учится прилежно. И каждое утро пиликает на скрипочке гаммы в гостиной.

Она поразила меня мужеством, с каким безропотно переносит роль старшей среди детей. Терпит эгоизм младших, жертвует вниманием родителей в пользу младших…

Анна — старшая. Самая любимая моя внучка. Мулаточка. Смугленькая. Проявилось что‑то в ней от дальних предков по линии отца. Живая такая, отзывчивая, немножко легкомысленная. Закончила общеобразовательную школу, теперь в университете. На колледже антропологии и социологии. Мечтает стать актрисой.

Дай Бог тебе удачи, внученька. Ю ар приити! (Ты замечательная!)

Надя родила ее, будучи еще в Ленинграде. Перед защитой диплома журналиста. Мы с Аннушкой возились, пока Надя заканчивала учебу. Муж в это время делал карьеру у себя.

Все хорошо! Только нажил я себе сладкой боли: то хотелось увидеться, теперь скучаю…

6. Три ипостаси бытия. Минус одна?

По Закону Божию — Бог существо триединое: Отец, Сын и Святой Дух. Человек — творение Божие — тоже в трех ипостасях: мозг, душа и желудок. Называют и в другой очередности. Смотря где душа находится. Одни считают, что она где‑то в груди, другие — в ином месте. А есть и такие, которые решили, что ее вообще нет. И прут бездуховность. Прегрешение перед Создателем непростительное. Поэтому не исключено, что он может отказаться от человека — любимого своего творения — и создать нечто, что не будет нарушать законного триединства.

Есть ли тому подтверждение в яви? Есть! Самое свежее — крах супергосударства, народ которого тысячелетие был самым набожным. Нечестивцы сделали его бездуховным, и на него обрушилась кара Божия.

Но рано ликуют. Прагматиков ждет то же. Ведь они только делают вид, что верят в Бога. На самом деле не верят ни в Бога, ни в черта, ни в кузькину мать. И поклоняются только желтому тельцу да дьяволу, имя которому Эго.

Пока им удается милостивить Бога притворным боголепием. Но ничто не вечно.

Помню, в далеком юношестве меня потряс фильм «Последний дюйм». Мальчик с отцом полетели на самолете куда-то на дальнее побережье океана. И там отца «пожевала» акула. Почти до смерти. Мальчик остался один на один с безвыходным положением. Управлять самолетом не умеет. А надо выбираться, иначе гибель.

Он садится за штурвал, включает тумблеры наугад и чудом взлетает. Но предстоит посадка. Самый трудный и опасный этап любого полета. Последний дюйм между колесами и посадочной полосой. И здесь ему удается справиться с самолетом. Он побеждает.

Идея — никто тебе не поможет, если не поможешь сам себе. Хотя если вдуматься, он помогал не только себе, но и израненному отцу.

Фильм сопровождается мрачноватой песней: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня…»

Эта песня произвела на меня неизгладимое впечатление: с одной стороны мужество мальчика, с другой проповедь равнодушия человека к человеку. Что‑то тут не вяжется. Тем более, вокруг себя всю жизнь я видел совершенно обратное: взаимовыручка, участие. А во многих фильмах, песнях, стихах — сам погибай, а товарища выручай.

И я не поверил фильму «Последний дюйм».

Даже когда наши эрзац — реформаторы поставили с ног на голову мораль и нравственность, подражая в эгоцентризме Западу, я не верил, да и не поверю до конца, что равнодушие людей друг к другу имеет долгое будущее. Хотя повсюду нынче оно правит бал.

Волею судьбы я оказался в стране, где как раз исповедуют идею эгоцентризма. Правда, в несколько смягченной форме. И в некотором отношении совсем наоборот. Например, фанатичная забота о дебилах и уродцах. К ним такое отношение, как у нас на Руси к блаженным. С той только разницей, что на Руси блаженному лишь подавали, кормили, не обижали; а англичане заботятся как о себе и даже пуще. Я видел в Лондоне, в других городах какую-нибудь сердобольную, вылинявшую от воздержания и аскетизма леди с никелированной коляской, отражающей блеск всех ламп в магазине, в которой сидел уродец с тонкими, как у паучка ручками и ножками, одетый в моднейшие шорты, майку, кроссовки и кепи. Сама же одета бо

лее чем скромно. Что это? Своеобразные виригн за прегрешения перед Всевидящим? Гуманное движение души?. Скорее всего предубеждение, что наказанный Богом ближе всех к Богу.

С первых же дней моего пребывания в Англии я обратил внимание, что дворы отгорожены друг от друга высо кими глухими заборами. «Мой дом — моя крепость» в наглядности.

Однажды я лег отдохнуть под развесистыми ивами. В соседнем дворе собралась компания, очевидно, молодых. людей. Что они там делали, я не знаю. Только оттуда то и дело доносился взбалмошный лай собаки, которую явно дразнили. И смех девушки. Странный какой‑то, терзаю щий слух и душу. Этот смех достал меня: я встал и ушел в дом.

Вечером вышел поливать цветы — за забором тот же лай и тот же смех. Но уже не во дворе, а перед домом. Я глянул через забор. Возле дома несколько автомашин и компания молодых людей. Они что‑то договаривали друг другу, очевидно, прощаясь. Одна пара стояла чуть в сторонке — прыщавая девушка и фитилистый парень. Возвышаясь над ней, он что‑то говорил ей в прыщавое лицо. Она смеялась, а собачонка, уже полуохрипшая, все лаяла и лаяла на нее. Видно, собачке тоже не нравился смех девушки. Я подумал, неужели она не понимает, что смех ее неприятен и надоел? Но какое мне дело до вас до всех?..

Мы готовили с Надей обед, кинулись, а соль кончилась.

— Надо бежать в магазин! — сказала Надя, снимая фартук.

— А может, у соседей перехватить? А потом купим — отдадим.

— Что ты! Здесь не принято. Здесь каждый выплывает как может.

И я вспомнил тот фильм: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня…»

— …Здесь не принято плакаться в жилетку, — продолжала просвещать меня Надя, — как у нас, у русских. Если я встречу знакомую и поплачусь, — она будет обходить меня десятой дорогой. Все должно быть о' кей, хотя на душе, может, скребут тысяча кошек.

У меня больно сжалось сердце: вот так живут в цивилизованном мире! А случись что с ней, не дай Бог! мы далеко — помочь не сможем…

И во мне как бы переключилось восприятие всех здешних прелестей с плюса на минус. Я стал смотреть на все совершенно иными глазами. И ужасался про себя, глядя на встречных людей: неужели?!!

Вот идет человек, на лице спокойствие, довольство. Если вы случайно встретитесь с ним глазами, вы заметите в них желание улыбнуться вам, даже раскланяться. Странное ощущение от этих четвертьулыбок, четвертьпоклонов. И первая мысль — какие приветливые люди! Но не обольщайтесь приятностью встречных глаз: это чисто внешнее проявление культуры. Не больше. На самом же деле — всем глубоко наплевать, кто вы, что вы! У каждого свой замкнутый мирок, в котором он благоденствует. А за ним, за забором этого мирка, хоть сгори оно все. Лишь бы через забор огонь не перекинулся.

В одном из парков, на безлюдной глухой аллее, нам навстречу попалась маленькая девочка. Одна, без родителей. Бежит куда‑то, широко распахнув глаза. Очевидно, потерялась. Надя остановила ее, стала расспрашивать: кто она? почему одна?.. Русская сердобольная душа! Остальные смотрели с любопытством; может, с легким участием. И только. Девочка побежала дальше одна. Я до сих пор испытываю угрызения совести. За себя и за всех нас. И все думаю, что удержало меня, Надю от желания проводить девочку к ее родителям? Неужели атмосфера традиций мира, в который я попал? Пожалуй. Здесь к бедам других и даже близких относятся спокойно, чтоб не сказать — равнодушно. Когда советские публицисты писали об эгоистичности западного мира — это не были пустые слова. И когда говорят, что Великобритания отгородилась от Европы Ла — Маншем и благоденствует, то это сильно похоже на правду. И что она наиболее эгоистична, чем вся остальная Европа, в этом тоже есть доля истины. Как и в шутке, что вся нация находится в родственных связях разной степени: столетиями страна живет, отделенная от остального мира, без вливания сторонней крови. Теперь на кого ни глянь — на лице, в общем облике витают некие признаки. Не решаюсь сказать вырождения, но потускнения.