Твоя любовь сильнее смерти (сборник) - Мария Садловская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ксению охватила тревога. Не из-за надписи на воротах – она на это давно не обращала внимания! Алексей не появлялся в Зорянске целую неделю, и ее обидчики осмелели. "Что-то случилось!" – твердила женщина и засобиралась в Озерки к свекрови. Может, Алеша там, а приехать за Ксюшей не может, занят. Александра напутствовала на дорогу:
– Будет ехать какая подвода – просись, чтобы подвезли. С ребенком не откажут. А если не подвезут, и так дойдешь, недалеко. Водички с собой возьми. Да в дороге дай сиськи ребенку, чтобы спала. На обочине сядешь где-нибудь на травке, слава Богу, тепло, сухо.
Ксении повезло где-то на половине пути. На развилке, со стороны Дубков выехал старик. Старая кобыла, слепая на один глаз, с натугой везла телегу. Ксюша даже не стала проситься, чтобы подвезли, пожалев животное, но возница сам остановился:
– Если в Озерки, садись с ребенком, поедем!
Старик взбил солому, подготовив место пассажирам, подержал ребенка, пока Ксюша устраивалась, и они тронулись в путь. Ехали молча, возница был неразговорчив. Ксения старалась отогнать от себя самые худшие предположения:
– Приеду, а Алеша – дома. Допустим, Кочубей сломал ногу, может ведь такое быть? Поэтому не смог муж за мной приехать.
Со стороны Озерков по дороге им встретились две женщины. Сами остановились и взволнованно, наперебой стали жаловаться:
– Ой, что творится в Озерках! Лучше сейчас туда не ехать! Немцы озверели. Заходят в каждую хату, перерывают все вверх дном, ищут Бойчука. Он у них был начальником полиции, а склад с оружием отдал партизанам. И сейчас немцы убивают всех его родственников. Говорили, что он якобы в лес убежал, но немцы вернулись из леса, сказали, что нашли Бойчука и убили.
Рассказ женщин неожиданно прервался детским плачем. Ксения выронила ребенка из рук, и он, плачущий, так и лежал на земле под ее свесившимися с телеги ногами. Одна из женщин подняла ребенка и подала его матери…
Старик развернул лошадь, довез Ксению до развилки и поехал обратно. Ксюша без мыслей, с пустой головой, шла по направлению к своему селу. Ребенок не плакал, но и не спал. Еще не определившиеся с цветом младенческие глаза пристально смотрели в лицо Ксении, не выражавшее никаких эмоций.
– Что-то я должна сделать! – мелькнула в голове первая мысль.
Затем Наталя сначала захныкала, потом откровенно зашлась плачем. "Мама говорила – покормить в дороге ребенка!" – наконец догадалась Ксения и присела на траву у обочины. Вокруг было пустынно, ни в одну, ни в другую сторону никого не было видно. Женщина, вынув из-за пазухи теплую сухую пеленку, перепеленала ребенка, девочка уснула.
Постепенно в голову возвращались холодные, будто чужие мысли. То, что ее жизнь оборвалась, это она почувствовала, сидя на телеге. А другая жизнь, которая была у нее на руках, полностью зависела от Ксении. Она посмотрела на ребенка чужим взглядом, будто со стороны. На детском личике, около крохотных губ Ксюша вдруг четко доглядела Алешину черточку… И все вспомнила. Нет, она не будет плакать! Сказал же, что обязательно вернется к нам. Брешут немцы, что убили!
Каково ей будет жить, бывшей жене полицая, старалась не думать. На поле под самым селом стояла скирда соломы. Женщина выбрала солому, сделав углубление, и расположилась там с ребенком до вечера. Явится домой, когда стемнеет. Первое время придется не показываться на люди.
Только поздно вечером зашла Ксюша с ребенком в дом. Коротко рассказала, что знала. Мать запричитала, вытирая слезы. Колька и Лидка с испуганными лицами сидели рядышком на лавке, поперек кровати хныкал распеленутый ребенок. Затем Александра взяла себя в руки и сурово промолвила:
– Видит Бог, я была против такого зятя! Но кто же меня слушает? Видать, доля такая. А немцы когда уйдут – от своих житья не жди! Сиди, Сенька, не показывайся на улицу с ребенком! Пусть думают, что тебя нет.
* * *Через три дня немцы оставили село. Удивительная метаморфоза произошла с дедом Захаром. Несмотря на презрительное отношение сельчан, он, как ни в чем не бывало, продолжал исполнять начальствующую роль на селе. Но при этом ругательски поносил фашистов-захватчиков. Его Настя ходила по соседям, пытаясь обелить мужа. Поджав губы, напустив таинственности в глаза, баба Настя многозначительно изрекала:
– Думаете, легко было моему Захарку служить и нашим и вашим? Для такого дела большой ум нужен. И орден надо давать!
Возмущенные бабы, чьи мужья и сыновья были на войне, в ярости набрасывались на Настю:
– Что ты, Настунька, заливаешь? Предатель он, твой Захарко! Сколько людей отправили в Германию по его доносам! И судить его будут как предателя, когда вернется советская власть!
Утром следующего дня Александра ворчливо начала выговаривать Ксюше:
– Всю одежду отнесла к свекрови! И явилась домой, как липка, ободранная. В чем ходить будешь?
– Мам, ну куда же мне идти, если не домой? Не думала я, что так все обернется!
Александра сердито воскликнула:
– Ты же говорила, что твой Бойчук во всем поможет! Где он? Вон, в люльке лежит вся его помощь!
Ксения старалась не заплакать. Как могла, благодушно ответила матери:
– Я уже надумала, мама. Завтра мы с Колей раненько, в пять утра, выйдем и через два часа будем в Озерках. А там огородами незаметно подойдем к дому. Немцев уже нет, особо бояться нечего. Если удастся – расспрошу соседей, что и как. А ты с Наталей побудешь день. Я молока сцежу в стакан, и там еще есть хлебушек. Пожуешь его и в узелке дашь ей пососать, она любит.
Александра не выдержала, заворчала:
– Ты еще поучи меня, а то я не знаю!
* * *Ксюша с братом, как настоящие лазутчики, сразу не стали заходить в дом, а спрятались в бурьяне понаблюдать, что и как. Двор был разгромлен, никого не было. Заваленная на бок, лежала пустая собачья будка… На кустах и в траве хлопьями снега белели птичьи перья. Взгляд Ксении наткнулся на вытоптанные цветы. Весной она посеяла грядку цинний, в народе их называли "майорами". Они только начали цвести, да как! Всеми красками радуги. Соседи приходили специально полюбоваться: ни в одном дворе такой красоты не было. Сейчас на грядке стоял единственный, чудом уцелевший, стебель без листьев с однобоким цветком на макушке, напоминающий вопросительный знак… Ксения взяла за руку брата и, уже не скрываясь, зашла во двор. Она никак не могла отвести глаз от уцелевшего цветка, так напоминающего ее саму. На какое-то мгновение даже захотелось его сорвать и затоптать…
На входной двери висел знакомый замок, но открыть его было нечем. Когда Ксения уходила отсюда последний раз, в доме оставались все родные, и брать с собой ключ было ни к чему. Она вспомнила: Павлинка когда-то показала место под собачьей будкой, где в углублении лежал запасной ключ.
– Коля, пойди поищи, где стояла собачья будка. Там должен быть ключ!
Брат с тревогой в голосе спросил:
– Сеня, а Шайтан где? Вон цепь лежит, видно отсюда, а собаки нет!
– Наверное, мать с Павлинкой с собой его забрали. Я так думаю, они все у дяди Антона.
Пока Колька искал ключ, Ксения от нетерпения пыталась заглянуть в окна. Яркие лучи от начинавшего подниматься солнца блестели на стеклах, мешая что-либо разглядеть. Брат задерживался, Ксюша не выдержала, спросила:
– Коля, нашел? Если нет, придется идти к дяде Антону!
Парень подошел и, отвернувшись, чтобы не глядеть на сестру, протянул ключ.
– Ты чего, Коль? В чем дело? Плачешь, что ли?
А Колька не выдержал и в открытую зарыдал. Сквозь всхлипы Ксения расслышала:
– Там… там лежит Шайтан! Убитый! И кровь засохшая, а глаза не закрыты-ы!
Ксюша прижала к себе мальчика так, чтобы заглушить его рыдания и, приглаживая растрепанную голову, напомнила:
– Ты мужчина, забыл? Если так плачешь, что мне остается делать, как думаешь?
Колька, вытирая кулаками глаза и нос, оправдывался:
– Он мне уже лапу давал, я научил. Но слушал всегда только дядь-Лешу. Знаешь, как жалко Шайтана?
Ксения с грустью привычно ответила:
– Знаю. Возьми лопату в сарае и около будки схорони его.
– Хорошо, Сеня, ты иди в дом, я сам все сделаю!
Зайдя в дом, Ксюша поняла, откуда во дворе перья: все перины и подушки были вспороты. Полы и мебель покрыты пухом. Женщина зашла в спальню, усыпанную перьями так, что ничего не было видно. Лишь в углу, над кроватью, под потолком виднелся Божий образ. Расшитый красным и черным крестиком рушник обвивал икону со всех сторон. Ксения остановила взгляд на Божьем лике – единственном предмете, которого не коснулся погром.
Обложенный вокруг блестящей фольгой, святой равнодушно взирал на нее. Ксения перекрестилась, глядя на икону. Потом, подумав, еще два раза осенила себя крестом, вспомнив, что мать учила креститься трижды. Затем стала судорожно придумывать, как бы попросить Бога о самом сокровенном? С чего начать? Стала говорить то, что думала:
– Боже, прости, что не молюсь Тебе! Я умею "Отче наш", мама научила. Приду домой и обязательно помолюсь. А сейчас прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы мой муж Бойчук Алексей Гаврилович был живой. Ты же знаешь, он никому зла не сделал! А люди этого не знают и говорят о нем что ни попадя, а все – неправда!.. И даже, Господи, если он не будет рядом со мной жить, а где-то в другом месте, все равно, пусть будет живой!
