Последний звонок - Владимир Купрашевич

Она слышит, как он окликает ее и, спохватившись, принимается торопливо навинчивать гайку. Проклятая железяка идет вперекосяк – явно сделана в их любимой стране. Уж в чем явный талант наших, так это погубить самую удачную идею, что уж там болты… С большим трудом ей все же удается зацепить гайку на самом кончике резьбы. Конечно, она преувеличивает, по поводу бестолковости соплеменников, но иногда терпения не хватает… Гайка вроде бы держится, но расслабляться рановато – наживить шестигранник только полдела, теперь надо умудриться удержать его ключом, который к тому времени кажется невероятно тяжелым, но она собирается с остатками сил и каким-то чудом ловит ненавистное крепление. Ветер забирается под задравшийся плащ и ощущение такое, будто она совсем голая и тело вот-вот начнет обрастать льдом. Она слышит прерывистое дыхание мужа, которое тот явно пытается сдерживать, хотя и без того понятно, как он напрягается там, на кромке крыши. Высота хоть и небольшая, но если свалиться в том положении, в каком он там лежит вполне можно свернуть себе шею…

Наконец крепление установлено. Она с облегчением переводит дух, спускается с табуретки и, все еще сжимая онемевшими пальцами ключ, выходит наружу. Муж сползает еще ближе к краю, и, ухватившись за карниз, спрыгивает на землю. Лицо у него розовое, наверное, от напряжения, но, похоже, довольное. Таким оно бывало в первые месяцы их совместной жизни, когда у него уже все получалось… В тот период казалось, что так будет всегда. Она едва не брякает, что сегодняшний секс ей запомнится надолго…, но вовремя спохватывается. Они избегают таких слов и даже намеков на отношения, которыми их означают, хотя сами эти отношения изредка у них все же случаются, правда, при полном молчании, в темноте, без вольностей и воспоминаний о происшедшем по утрам. Независимо от результата. Словно ничего и не происходило.

– Ну вот, остались одни ворота, – повторяется он.– Сегодня больше работать не будем. Ты устала.

– Нет, – неуверенно возражает она, – я не устала. Можно еще…

Муж заглядывает ей в лицо и гладит по голове огрубевшей ладонью.

– Нет, нет, – настаивает он. – Тебе надо отдохнуть. Гараж нам не к спеху. Очередь на машину подойдет не скоро.

– Думаешь, к следующему отпуску мы ее уже купим? – рассеянно спрашивает она.

– Конечно… Я уже не представляю, как мы столько лет жили без машины…

– Не надо, – тихо просит она.

– Прости, – спохватывается он и на минуту замолкает.

Она уже раскаивается что так грубо прервала мужа берет его лицо в свои ладони и прижимается нему губами.

– Не надо, – повторяет она, – ведь у меня, кроме тебя никого нет.

– У меня тоже, – чуть слышно бормочет он.

Или, может быть, ей это показалось? Ветер все слабее шелестит в листьях деревьев. К вечеру, вероятно, стихнет совсем, тогда, может быть, потеплеет. Правда, надежды особой нет – ночи все еще холодные, особенно перед рассветом. Вот и сирень, которая к этому времени должна быть в буйном цвету в этот раз застыла недораспустившимися кистями. В сомнении.

По дороге к трамваю она еще раз оглядывается на пустырь и, наконец, понимает, что показалось ей в этом пейзаже знакомым – если к каждому колышку приделать поперечину получилось бы кладбище. Все кресты один к одному. Как в войну.

Она встряхивает головой и предлагает отломить пару веточек с куста сирени. Дома, в вазе они, может быть, распустятся по-настоящему. Им нужно тепло. И свет. Как и всему живому. Правда, у них в квартире тоже холодновато, но можно подключить отопитель, а окна, хотя и выходят на север, но по утрам в них заглядывает солнце. Правда, всего на несколько минут. Конечно, она не уверена, что отопитель исправен, если нет, то можно отремонтировать. Она вопросительно смотрит на мужа и тот утвердительно кивает. Скорее всего исправен – он редко его включал, даже не потому, что зимой топили хорошо, а, так, привык… Не потому, что экономил… Она делает вид, что не понимает о чем он и спрашивает первое, что приходит в голову – куда бы он хотел поехать в их первый отпуск. На север или по центральной России? Вопрос его озадачивает, он об этом как-то не думал, но, наверное, лучше туда, где потеплее, тем более, что ей нужен южный климат, можно на Кавказ, или куда-нибудь к морю, может быть даже в Крым, правда там свои проблемы – перебраться через пролив можно только на пароме. Теоретически возможно, но как на деле?… Его категоричный ориентир на юг не нравится ей. Она возражает, что готова с ним хоть в Якутию…Он воздерживается от комментария, но его скошенный в ее сторону взгляд и тень какой-то странной улыбки…

Потом речь заходит о палатке. Где-то у них завалялась старенькая, польская, правда тесноватая, да и сохранилась ли она… Он пожимает плечами, куда ей деться, наверное, где-то лежит…только им лучше останавливаться в кемпингах, или, даже на базах отдыха. Особенно, если это будет не на юге…Он-то непривередлив, но с ее здоровьем… Она возражает, в таком путешествии лучше всего дикарями, всегда есть выбор, когда и где остановиться, а вместо палатки можно воспользоваться спальными мешками. К тому же, если машина окажется просторной, может быть и мешки не понадобятся. Много ли им надо места, двоим-то… А здоровье, что оно… Как ни сохраняй когда-нибудь подведет. Кстати, в первое же лето, как у них появится машина, надо будет посетить родителей. Тех и других. Только бы не опоздать.

Он согласно кивает, отходит к кусту сирени, мимо которого пролегает их тропа, выбирает две веточки попышнее, обламывает и протягивает жене. У нее розовеют щеки. Она уже и забыла о своей просьбе, да и брякнула-то не подумав… Вообще-то цветы ей больше нравятся живые, на газоне, или даже на природе, хорошо если бы им удалась задумка обменять квартиру в центре города на другую, поближе к гаражу, к природе. Их не пугают необжитые микрорайоны, пусть другие рвутся в центр, в эту суету, зато, если вариант, который наметился, выгорит, они получат новую квартиру в десяти минутах ходьбы до ближайшего леса. И столько же до гаража. Маршрут не долгий, но с возрастом расстояния увеличиваются и, когда оба будут на пенсии такой, не очень длительный променаж станет им просто необходим, чтобы сохранить силы… Тогда у них будет возможность чаще прогуливаться на природе туда и обратно, бродить по лугам… А в центр, к театрам и крупным магазинам их домчит такси. Хотя, зачем такси, когда у них теперь будет своя машина…

В трамвае освобождаются места, но они продолжают стоять у окна, где их, сквозь стекло согревает закатное солнце. Оно еще достаточно яркое и она чувствует неловкость оттого, что слишком освещена. С возрастом яркий свет почему-то нравится меньше. Мужа это обстоятельство, похоже, не волнует, он лишь немного щурится, когда свет попадает в глаза, но не отворачивается. Она замечает, что у основания его волос, на висках, уже совсем явно просматриваются серебристые прядки. Ее озадачивает, почему у основания? Может быть, он тайком подкрашивает волосы? Она помнит их наощупь – жестковатые непослушные, с ними не могла совладать никакая расческа. Да и сейчас ему можно позавидовать – они все еще достаточно густые, слегка волнистые – даже время не смогло распрямить их. У нее волосы существенно хуже, хотя все еще мягкие и податливые, но уже заметно поредели. Наверное от частых завивок и перекрашиваний… Да и кожа на лице потеряла свою шелковистость, стала какой-то пористой, смотришь в зеркало, словно сквозь увеличительное стекло… Она с завистью проскальзывает взглядом по свеженьким лицам девчушек, столпившихся у задней двери. Пичуги беззаботно щебечут о чем-то, их не заботит, как выглядят их мордашки. В этом возрасте она тоже щебетала и так же с неприязнью косилась на отчаянно размалеванных стареющих баб, лишь добавляющих себе возраста непомерным количеством косметики. Они пока даже представить не могут, что эта проблема и у них не только не только не за горами, но тут же, сразу за порогом… и счастливы в своем неведении. Наверное и счастье само по себе в неведении… Сама то она хоть и проводит немало времени у зеркала, но старается не злоупотреблять косметикой, тем более, что ему это не нравится. Он никогда не говорит об этом, но она то видит, каким напряженным становится его лицо, особенно глаза, в них появляется какое-то смятение… Тогда она отходит от зеркала и принимается оправдываться, что снова обнаружила на коже пятнышко, наверное появится прыщик – она так боится проблем с кожей… Актриса из нее никакая и уловка ее как бревно в глазу, но муж делает вид что верит, хотя и сам талантом не блещет – подходит к окну и что-то рассматривает за стеклом. Наверное, женщин помоложе, попорядочнее, у которой в голове кроме проблем своей внешности еще бы что-то было. У нее нет сил и слов объяснить ему, что для женщины ее внешность это соломинка, без которой уходишь ко дну безвозвратно. Попытаться из последних сил полюбить себя, или, хотя бы убедить себя, что ты не самая-самая и что еще что-то осталось …А может быть он и прав и они, женщины, изощряясь в искусстве произвести впечатление подсознательно рассчитывают на удачную охоту и все их ухищрения только и направлены на конечный результат. Но тогда в этом вовсе не их вина – претензии к создателю, хотя, если дружить с головой можно было бы не подставлять создателя… И тогда она раскаивается в том, что впала в прострацию у дурацкого зеркала, снова подтолкнула его к омуту, из которого он с таким трудом выкарабкивался…Она могла бы сгладить свою забывчивость уверениями, что по-прежнему любит его, но эти слова приводят только к дурному результату – взгляд его становится жестче и недоверчивее. Наверное, она не те подбирает слова, может быть неправильно выстраивает их, или произносит не с той тональностью…