Убежище. Дневник в письмах - Анна Франк

А тем временем здесь у нас становится все чудеснее. Знаешь, Китти, возможно, здесь, в Заднем Доме, нас еще посетит настоящая любовь. Так что все эти подначки, мол, если мы еще долго просидим в Убежище, не миновать нам с Петером свадьбы, были не таким уж вздором. О свадьбе я не помышляю, я не представляю, каким он станет потом, когда совсем вырастет, не знаю даже, полюбим ли мы друг друга так сильно, чтобы нам захотелось пожениться.

Я теперь не сомневаюсь, что Петеру я тоже нравлюсь, только не знаю, в каком смысле. Может, он хочет лишь дружить со мной как с товарищем, а может, я привлекаю его как девочка, или же он видит во мне сестру, – в этом я пока еще не слишком разобралась. Его слова, мол, я ему всегда помогаю, когда его родители ссорятся, меня ужасно обрадовали, и я уже готова была поверить в его дружбу. Вчера я у него спросила, что бы он сделал, если бы здесь была не одна Анна, а целая дюжина и все они приходили к нему. Он ответил: «Если бы все они были похожи на тебя, я бы ничего не имел против».

Меня он встречает очень радушно, и я думаю, что он действительно рад, когда я к нему прихожу. Между тем он очень усердно занимается французским, даже в одиннадцатом часу, в постели.

Ах, вспоминая субботний вечер, наши слова, наши голоса, я впервые довольна собой: это значит, что и сейчас сказала бы то же самое, а не что-то совсем другое; обычно-то я задним числом всегда жалею, что сказала не то и не так. Он такой красивый и когда смеется, и когда у него спокойный взгляд, он такой милый, хороший и красивый. По-моему, его больше всего ошеломило, что я совсем не пустая девчонка, а такая же мечтательница, как и он сам, которой так же трудно жить.

Вчера вечером после мытья посуды ждала, что он попросит меня остаться наверху, но он не попросил, я ушла, он спустился вниз позвать Дюссела слушать радио, надолго застрял в ванной, но Дюссел все не шел, и Петер поднялся к себе. Он ходил у себя в комнате из угла в угол и очень рано лег спать.

Весь вечер я была в такой тревоге, что то и дело бегала в ванную сполоснуть лицо холодной водой, пыталась читать, но отвлекалась и погружалась в мечты, каждую минуту смотрела на часы и все ждала, ждала, ждала и прислушивалась к тому, что происходит у него в комнате. Я рано улеглась в постель, совершенно измочаленная. Сегодня вечером моя очередь купаться, а что будет завтра?

До этого еще так далеко!

Мой ответ:

«Милая Марго!

По-моему, нам следует выждать, посмотреть, что из всего этого получится. Долго так продолжаться не может, в скором времени решится, как будет у нас с Петером: как было всегда или как-то по-другому. В этом деле я не мыслю дальше своего носа.

Но если мы с Петером будем дружить, я обязательно расскажу ему, что тебе он тоже нравится и ты будешь готова помочь ему, если это понадобится. Ты вряд ли этого захочешь, но я приму решение сама; я не знаю, что он о тебе думает, но я у него спрошу. Я уверена, что не плохо, совсем наоборот! Ты можешь не стесняясь приходить на мансарду или присоединяться к нам, где бы мы ни были, честное слово, ты нам не помешаешь, потому что мы, как мне кажется, без слов уговорились, что говорить о серьезном будем только вечером в темноте.

Не падай духом! Я тоже держусь, хотя это часто бывает нелегко, возможно, твое время придет скорее, чем ты думаешь».

Милая Китти!

У нас все понемногу снова входит в свою колею. Тех, кто доставал нам продовольственные карточки, выпустили на свободу, вот счастье так счастье!

Со вчерашнего дня Мип снова здесь. Зато сегодня свалился ее супруг. Озноб и жар, обычные симптомы гриппа. Беп поправилась, хотя все еще кашляет, Клейман еще долго просидит дома.

Вчера неподалеку отсюда сбили самолет, летчики успели выпрыгнуть с парашютом. Самолет упал на школу, где в это время не было занятий. Вспыхнул небольшой пожар, несколько человек погибли. Немцы открыли ужасную пальбу по парашютистам, наблюдавшие за происходящим амстердамцы были вне себя от бешенства при виде такой подлости. Мы, то есть женское население Заднего Дома, еще и перепугались до смерти. Бррр, ну и мерзкая же вещь стрельба!

Теперь о себе.

Когда я вчера была у Петера, речь у нас, уж не помню как, зашла об отношениях мужчины и женщины. Я уже давно собиралась спросить у него о некоторых вещах. Он знает все; когда я ему сказала, что мы с Марго в этом вопросе почти полные дуры, он ужасно удивился. Я подробно рассказала ему о Марго и о себе и о наших родителях и сказала, что в последнее время я вообще не решаюсь их спрашивать. Тогда он вызвался просветить меня, и я с благодарностью воспользовалась этим предложением: он рассказал мне о противозачаточных средствах, а я набралась храбрости и спросила, как мальчики замечают, что они уже взрослые. Он ответил, что над этим ему надо подумать и он расскажет мне вечером. Среди прочего я рассказала ему историю про Жак и добавила, что девочки не могут сопротивляться сильным мальчикам.

– Ну, меня ты можешь не бояться, – сказал он.

Когда я вернулась вечером, он рассказал мне о мальчиках. Нам было немного неловко, но все же было очень здорово, что мы об этом говорим. Ни он, ни я и не представляли, что девочка и мальчик могут так откровенно обсуждать самые интимные вещи. Я думаю, что теперь я знаю все. Много он рассказывал мне о том, как нужно предохраняться, о «присервативах». По-немецки.

Вечером в ванной мы с Марго говорили о Браме и Треес.

Сегодня утром меня ожидала большая неприятность. После завтрака Петер сделал мне знак подняться с ним наверх.

– Хорошо же ты заманила меня в ловушку, – сказал он. – Я слышал, о чем вы говорили с Марго в ванной, теперь я понял: ты просто хотела выяснить, что я знаю об этом деле, чтобы потом посмеяться с Марго!

Я была совершенно убита и постаралась, как только могла, заставить его выбросить из головы нашу пошлую болтовню; я так хорошо понимаю его чувства, а ведь на самом деле ничего подобного не было!

– Ну что ты, Петер, – сказала я, – неужели, по-твоему, я такая низкая обманщица, я обещала тебе держать язык за зубами и не нарушу слово. Разыграть такой спектакль, нарочно так подло обманывать – нет, Петер, это уже не смешно, это не шутка, не развлечение, это просто непорядочно. Я никому ничего не рассказывала, честно, ты мне веришь?

Он стал убеждать меня, что верит, но надо будет еще раз с ним поговорить, целый день я только над этим и ломаю голову. Хорошо еще, что он прямо высказал то, что думал, а представь себе, что он бы ходил и держал это в себе? Милый Петер!