Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там шли приемные экзамены. Во дворе, в коридорах сновали озабоченные юноши, девушки. Толпились возле окон, что-то обсуждали, спорили. Склонившись над тетрадками, сидели перед аудиториями, ерзая на стульях, заглядывали в замочные скважины. Вера была здесь впервые и растерялась. Куда идти, к кому обратиться? Все, у кого она спрашивала, отрешенно пожимали плечами — им было не до нее, хватало своих забот. Равнодушие оскорбляло Веру, девушки и юноши казались черствыми, непонятными. Мысли снова обращались к сыну: а понимает ли она его? Знает ли, чем он живет? Да и живет ли?..
Едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, Вера побрела по коридору, надеясь, что увидит хоть какую-нибудь спасительную табличку.
В комитете комсомола деловитый, но видимо истомленный вот такими посещениями, юноша в роговых очках заверил ее, что причин для паники нет, и дал адрес Юрия.
— Вы сегодня, кстати, не первая,— сказал он, посматривая под обшлаг на часы.— Быстро это у нас разносится. Хотя многие знают, что слухи — вранье, если не больше…
Недовольная всем на свете, Вера подошла к своему коттеджу и чуть не столкнулась возле калитки с Лёдей Шарупич. На девушке было новое с золотистым отливом муаровое платье, которое шло к ее русой косе, видимо, нарочно перекинутой через плечо на грудь. «Вырядилась перед тем, как идти сюда,— догадалась Вера, враз заметив всё, и оглядела девушку с ног до головы.— Чего ей нужно? И так тошно!»
— День добрый,— тихо поздоровалась Лёдя.
Вера Антоновна не ответила, но остановилась.
— Юра прислал мне письмо,— с трудом произнесла Лёдя, потупясь.
— Юрик? Письмо? — вспыхнула Вера Антоновна, сама замечая, как краснеют лицо, шея, грудь.
— Он просит, чтобы я передала вам, что у него все в порядке.
— Передала? А при чей тут, собственно, вы?
— Мы по-прежнему дружим с Юрой…
— Не понимаю.
— Тогда лучше спросите у него самого, когда приедет…
— Я знаю, у кого и что мне спрашивать. Откуда это у вас? Где вы научились так разговаривать со старшими? Неужели в школе? Распустились совершенно!..
Ревность и обида толкали Беру Антоновну на ссору. Ненавистной стала эта стройная, со вкусом одетая девушка — ее лицо, на котором сквозь смущение начала проступать упрямая гордость, ее вызывающая русая коса. Если бы Лёдя растерялась и выглядела беднее, Вера Антоновна, возможно, сейчас отнеслась бы к ней не так враждебно. Теперь же злили сама Лёдина выдержка, ее желание быть равной.
Лёдю тоже подмывало повернуться, рывком откинуть косу за спину и уйти. Но перед нею стояла не просто ослепленная неприязнью эгоистка, а мать Юрия — женщина, которая тоже любила его и желала ему добра.
— Он просит, если можно,— пересилила себя Лёдя,— выслать ему ботинки. У меня как раз нет денег, а то я сама купила бы в магазине.
— Этого еще не хватало!
— Почему?
— Не расписались ли вы уже? Сейчас всего можно ждать, Однако, где ваша девичья скромность?
Неожиданно даже для нее самой из глаз Лёди брызнули слезы. Она торопливо достала из-за обшлага носовой платок, но не вытерла глаза, а лишь дотронулась до них и, словно не узнавая, посмотрела на Веру Антоновну.
— Вы… вы любите только одну себя! — судорожно перевела Лёдя дыхание.— Да, да. Не Юру, а себя!..
Вера Антоновна, выпрямилась, жеманно открыла певучую калитку и с силой захлопнула ее за собой, втайне надеясь, что калитка заденет Лёдю.
Из открытого окна послышались старательно разыгрываемые гаммы. Кто-то — Соня или Леночка — сел за пианино и с подозрительным увлечением, нараспев, взялся отсчитывать такты:
— Раз-и, два-и, три-и…
Чтобы подучить девочек музыке, Сосновские в этом году раньше, чем обычно, переехали с дачи, и Вера часами просиживала с ними за инструментом. Уходя в институт, она приказывала дочерям заниматься самостоятельно. Но девочки, наверное, только увидев мать возле калитки, спохватились и вспомнили про ее наказ.
Проникаясь новыми, домашними заботами, Вера вошла в коридор. Соня с Леночкой встретили ее, заегозили, уцепились за руки и защебетали каждая о своем.
— Играли? — спросила Вера, снимая перчатки, шляпу и с грустью рассматривая посеревшее лицо в зеркало.
— А как же, мамочка! — дружно, не моргнув глазом, подтвердили девочки.
Она по привычке обошла комнаты, усадила за пианино Леночку и села рядом. Дочка играла плохо, сбивалась, но Вера, вспомнив, как смотрела на нее Лёдя и что наговорила ей, не могла уже следить за игрой. «Паршивка! — поносила она девушку.— Еще дерзать осмеливается! Вот времена!..»
Как всегда, поздно вечером приехал с завода Сосновский. Вымыв руки, прошел в гостиную и, поцеловав жену в лоб, взялся было за газеты. Но не выдержал. Бросив «Звязду» на круглый стол, он, как в качалке, откинулся на спинку кресла и с удовольствием погладил подлокотники.
— А все-таки, Веруся, у тебя муж не дурак и не такой уже безнадежный дипломат. Клянусь! Не мытьем так катаньем, но поелику возможно добивается своего. Сегодня получили окончательное решение: тяжелые машины от нас забирают — отпочковывается новый завод. Прицепы и автотягачи также к черту, в Могилев! Ты понимаешь?
— Нет.
— Это и есть настоящая спе-ци-а-ли-за-ция, паче того — счастье!
— С ума сошел! — не отвела глаза от нот Вера.
С неприсущей ему живостью Сосновский встал и подошел к пианино. Ликуя, обнял жену, но та освободилась от объятий и, сердито склонив голову, поглядела на него снизу вверх. Это не смутило Сосвовского. Он обнял Веру снова и с шутовским рассыпчатым смешком поцеловал в губы. Леночка перестала играть. Она привыкла к подобному проявлению отцовского чувства — когда он вот так загорался — и знала, что в подобных случаях лучше всего посидеть молча; переждать вспышку, ибо иначе отец может рассердиться и накричать. Знала и Вера.
— Это очень важно, Макс? — сдалась она, запасаясь терпением.
— Исключительно.
— Имеет отношение к тебе?
— Поднимай выше!.. Ты представляешь, что было? Многие возвращались, по существу, к натуральному хозяйству. На ЗИЛе — ты понимаешь, на ЗИЛе! — кое-кто мечтал задуть свою домну. Догадываешься, для чего? Чтобы ни от кого не зависеть, быть удельным князьком. А ведь это —
