Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это дороги! — выкрикнул он восторженно, желая доставить удовольствие представителю совхоза, который ехал в кабине с шофером и, время от времени высовываясь из оконца, угрюмо оглядывался на студентов.— Что твой асфальт! Кати и кати…
— А вот увидишь потом этот асфальт! — с издевкой осклабился тот.
— А что? — наклонился к нему Тимох.
— Пускай дожди пойдут… Ты в тапочках, верно? Ну так готовься — вместе с носками оставишь. Однако особо не жалей, всеодно повезло. Если б в сапогах был, с подошвами распрощался бы. А они дороже стоят.
— Зато зараз хорошо, папаша.
— Обожди, будет тебе и мамаша,— пообещал представитель совхоза и, вроде его оскорбил оптимизм Тимоха, убрал руку и спрятал голову в кабину.
5
Совхоз «Братский» только начинал существовать. На его центральной усадьбе, как всегда кажется человеку, незнакомому с общим планом строительства, господствовали ералаш, неразбериха. Законченными стояли только столовая, канцелярия, клуб да мастерские с сушилкой. Но и они, сдавалось, были разбросаны бог знает как.
Землянка, где поселили студентов, оказалась огромной — с земляным полом, с земляными нарами, без окон. Поэтому днем и ночью в ней горело электричество. Вместо матрацев на нарах лежала солома. Зато подушек, одеял можно было брать сколько желала душа. После собрания получили талоны и по студенческой привычке, приведя в порядок землянку, бегом бросились обедать — началась совхозная жизнь.
Кто так сделал — неизвестно, но ребята из группы Тимоха не попали ни к комбайнам, ни на ток, ни даже в сушилку. Подозревали, что повинен в этом был представитель совхоза, который так неожиданно рассердился в дороге. Ходил он в помятом, словно изжеванном костюме, с расстегнутой всегда ширинкой, и бирюковато смотрел на всех из-под лохматых бровей. «Джига»,— окрестили его студенты и здоровались не иначе как церемонно, почтительно. Так или иначе, но Тимоху и его товарищам довелось… караулить огород.
Мечтали, конечно, не о такой работе, и Тимох понимал: все недовольны. Одни — потому, что ничего не заработают, другие — от стыда перед работавшими в поле. Но делать было нечего: посмеиваясь над собой, построили на пригорке шалаш, вооружились палками и стали сторожами. На второй вечер вдруг услышали истошный крик Юрия — тот звал на помощь.
Здоровенный чубатый парнюга, не обращая внимания на петушившегося багрового Юрия, рвал огурцы па грядке и совал их за пазуху (карманы уже были полны).
— А ну клади назад! — приказал Тимох.
Парнюга, не разгибаясь, повернул голову и цыкнул сквозь зубы слюной.
— Идите-ка вы лучше туда, откуда пришли,— огрызнулся он и снова принялся за свое.
Подбодренный тем, что рядом товарищи, Юрий размахнулся и огрел нахала кулаком. Но тот, словно издеваясь продолжал рвать огурцы. А когда Юрий замахнулся во второй раз, лягнул ретивого стража ногой. Юрий схватился за живот, застонал, скорчился.
На парнюге повисли, заломили ему назад руки и отобрали огурцы.
— Дайте я его! — завопил Юрий и, кривясь от боли стал бить парнюгу по щекам, куда попало.
Рассердившись, Тимох заломил за спину руки и ему.
— Гони! — крикнул Жаркевичу.— И предупреди как следует: попадется еще раз — будет иметь бледный вид и холодные ноги…
Этот случай как-то оправдал неказистое занятие, но практичный Васин все же присмотрел работу на лесном складе. Решили разделиться на две группы: по очереди караулить огород и через день трудиться на складе — укладывать бревна в штабеля. Работа была тяжелая. Бревна привозили грузовики с прицепами и сбрасывали прямо при дороге. К штабелям приходилось их катить кольями, по слегам. Когда же штабеля становились высокими, колья уже не помогали, и бревна тогда сунули, упираясь в них грудью. Сырые, не окоренные, они соскальзывали по слегам, и часто всё начинали сначала. Под вечер, замаявшись, Юрий едва добирался до землянки, Чтобы не показывать свою слабость и подавленность, он незаметно отделялся от ребят и брел к сушилке.
К тому же Юрий чувствовал, что ниточка, связавшая было его после дорожного приключения с Тимохом, безнадежно оборвалась после досадного случая на огороде. Тимох вел себя так, точно Юрия не было совсем, и только изредка украдкой рассматривал его, будто желая что-то прочесть на Юрином лице. Не ладилась дружба и с другими — что-то мешало.
Прилегши на куче зерна, нагретого за день солнцем, Юрий замирал в тягучем оцепенении и, прислушиваясь к окружающим звукам, вбирал в себя отрадную теплоту. В сушилке пересыпалось, шуршало зерно, где-то поблизости тихо переговаривались люди, тянуло горьковатым дымком, и мирный покой охватывал Юрия, хотя нет-нет да и докучали обидные вопросы: «Почему не налаживается настоящая дружба с ребятами? От чего это зависит: симпатичен тебе человек или нет? Не оттого ли, как ты понимаешь свой долг перед ним?»
Постепенно усталость проходила. Вместе с силой к Юрию возвращалась и вера в себя. Сомнения забывались, и беспокоили только тапочки — они грозили вот-вот развалиться.
6
«Здравствуй, дорогая моя, милая Лёдя»,— аккуратно вывел Юрий, но тут же зачеркнул слова «моя» и «милая». Взял чистый лист. Однако, написав: «Здравствуй, дорогая Лёдя!» — задумался, упрекнул себя, что не собрался с письмом раньше, и снова вставил «моя».
По залубеневшей палатке, как по железной крыше, гулко барабанил дождь. Он начался вдруг и полил словно из ведра. Даже никто не успел прибежать в палатку сухим. Юрий приподнял брезент — дождь продолжал сечь так, что дымилась земля. Косые голубые нити дрожащей стеклянной занавесью закрыли небосклон, и Юрию показалось, что палатка — островок, на который опрокинулась вода. Неожиданно сквозь шум дождя он услышал тоскливые, как стон, клики. Он прислушался и замер от удивления: курлыкали журавли. «В отлет собираются,— подумалось ему, и грустная нежность к зеленому далекому краю, к родным и близким, что остались за тысячи километров, пала на сердце.— Хорошо там у нас теперь! Яблоки, сливы… И всё свое, самое лучшее…»
Ребята сидели и лежали на постелях, тоже прислушиваясь к журавлиным крикам и шуму дождя. Загорелые, небритые лица у них побледнели и будто светились в ожидании чего-то очень хорошего.
Юрий вздохнул и опять принялся писать.
«Я знаю, ты, как мама, любишь, чтобы тебе рассказывали все по порядку. Так вот, когда поезд тронулся, все в вагоне набросились на еду. В дороге мы вообще ели как не
