Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До этого все шло хорошо. Увлекала сама необычность — и поездки и обстоятельств. Шутки вызывала даже теснота. На вагоне сохранилась надпись: «Шестьдесят человек и пятнадцать лошадей», и всех радовало — как чудесно, что нет четвероногих соседей. Без умолку рассказывали анекдоты, острили, играли в карты. Окружив Васина с баяном, вдохновенно пели песни. Спокойного, всегда подтянутого Васина наперебой приглашали в другие вагоны, а он только кивал на однокашников: просите, мол, разрешения у них!
У запасливого Жаркевича оказалась машинка. Вывесили объявление, что здесь, в парикмахерской на колесах, можно модно постричься за сходную цену — прическа целинная! Первым почти насильно постригли горбоносого студента-строителя и долго, до колик в животе, смеялиеь над ним — чудным и страшно носатым.
На разъездах, на станциях, где стояли подолгу, высыпали из вагонов. Торопились к водоразборной колонке, раздевшись, пускали воду и, пока хватало духу, мылись и пританцовывали под ледяной струей, что секла тело. Потом играли в волейбол, загорали. И, казалось, никто еще не мылся под лучшим душем, никогда не приходилось так азартно играть в волейбол, ни разу так ласково не грело солнце.
Чаще по ночам на крупных станциях ходили в солдатские столовые длинные деревянные бараки. На столах стояло по два котла — с борщом, с перловой кашей-шрапнелью — и огромный чайник. Любители проявить инициативу отмеряли половниками порции. Тускло горели под потолком электрические лампочки. Из котлов поднимался аппетитный пар и, сдавалось, ходил ходуном от напористого, веселого шума, шуток и смеха. Ели из металлических мисок, обжигали губы, а затем, сломя голову, неслись к вагонам.
Большие города обычно проезжали тоже ночью, не останавливаясь. Толпились возле дверей и люков окон. Нарочито заводили песню и пели во весь голос, захлебываясь от ветра. По этим песням, по красным с лозунгами полотнищам на вагонах люди узнавали, что едут целинники. На перронах вокзалов, на улицах около опущенных полосатых шлагбаумов им что-то кричали, махали вслед.
На последней остановке перед Сызранью по вагонам предупредили: когда поезд приблизится к мосту через Волгу, закрыть двери и не высовываться из окон.
— Рискнем! — предложил Тимох Васину и, перемигнувшись, вместе с ним незаметно исчез из вагона.
Догадываясь, в чем дело, Юрий соскочил вслед и, как предполагал, отыскал их на тормозной площадке. В вагоне было душно, жарко, потому он и до этого некоторые перегоны просиживал здесь — загорал.
Заметив его, о чем-то говорившие Васин и Тимох замолчали.
— Это, ребята, Волга! Ого! — сказал более восхищенно, чем это чувствовал, Юрий.— Но в Куйбышеве, наверное, обратно придется перейти в вагон. Правда?
Ему не ответили. Он спросил еще раз, и Юрке показалось: его хотят унизить и за что-то отомстить.
Темнело. На стрелках загорались огни. Пахло мазутом, нагретыми шпалами, песком и чем-то еще — специфическим, станционным. Где-то вблизи лязгали буфера, посвистывал маневровый паровоз-кукушка и верещал свисток сцепщика.
Состав на этих перегонах тянул электровоз. Он рыкнул, дернул раз-второй и начал набирать скорость. Сначала вразнобой, сбиваясь с ритма на стрелках, потом все слаженнее застучали колеса. И приятно было слушать их перестук, приятно без мыслей смотреть на звездное небо, разлинованное телеграфными проводами, на окутанный синеватыми сумерками простор — то холмистый, то неоглядно ровный. Верно, в этом стремлении к бездумному созерцанию тоже проявляется человеческая жажда красы.
Видя, что друзья все молчат, и, бесспорно, из-за него, Юрий перешел на другую сторону площадки и сел, спустив ноги на ступеньку.
Приближение Волга он почувствовал по свежести, неожиданно дохнувшей на него. Поежившись, Юрий взялся за поручни, подался вперед и начал вглядываться в темноту. Волга уже угадывалась — там, куда, грохоча, мчался поезд, темнота редела и от земли исходил туманный свет.
Наконец вдали блеснула стальная полоска. Блеснула, затрепетала и стала расти. И по мере того, как она росла, темнота исподволь поднималась вверх. Поезд сбавил ход и осторожно взошел на мост. Перестук колес стал слышней и эхом отдавался в железных переплетах. А внизу поблескивала Волга, бескрайняя, стальная. Там-сям мерцали огоньки бакенов. Плыл пароход — тоже в огнях. Но это только подчеркивало безбрежность реки.
— Иди сюда,— позвал Васин.
Юрий подошел к товарищам и остановился, пораженный. Не очень далеко над зыбкой волжской гладью он увидел россыпь городских огней и два взметнувшихся в небо факела. Огромные голубые языки пламени трепетали и колыхались в ночной синеве.
— Что это? — стаил дыхание Юрий.
— Жгут лишний газ,— отозвался Васин.— Я бывал тут, когда в армии служил. Правда, ничего?
Юрий кивнул головой и заметил, как жадно глядел на огни Тимох. Он будто тянулся к ним.
— А гидростанция далеко отсюда? — спросил он и скорее подумал вслух, чем сказал: — Тут всё стоит друг друга. Вот где поработать бы!
— Работать везде одинаково,— не согласился Васин.
— О не-ет, Сеня, врешь!.. А холодно, ребята! Ух, как холодно…
Только теперь Юрий почувствовал, что замерз, что дует холодный ветер, и зябко поежился. Захотелось курить. Но, как оказалось, никто не взял папирос, и настроение сразу упало.
Волга осталась позади. Пытаясь согреться, они сели на середине площадки, прижались друг к другу и обхватили колени руками. Но холод забирался под майки и леденил тело.
Когда состав, не останавливаясь, промчался мимо вокзала, на котором светилась зеленая надпись — «Куйбышев», Тимох решительно хлопнул себя по коленям.
— Пошли! Так закоченеть недолго!
Его поняли.
— Давай попробуем,— спокойно отозвался Васин.
Сердце у Юрия остановилось. Но самолюбие и боязнь показать свою слабость не позволили возражать. Дрожа от волнения, он стал ждать, кто полезет на крышу первым, и молил бога, чтобы его не оставили последним. Тогда — всё: не чувствуя за спиной товарища, он обязательно сорвется в грохочущую темень, которая казалась ему сейчас полосатой.
— Юрку за мной пустишь,— будто прочитав его мысли, сказал Тимох Васину. Затем нащупал скобы на стене вагона и, как по лестнице, полез на крышу.
Васин подтолкнул Юрия. Собрав всю волю, тот подошел к краю площадки и, боясь глянуть вниз, схватился за скобу. Ступил отяжелевшей ногой на нижнюю и перевел дыхание. Вагон качало, ноги соскальзывали.
— Смелей,— подбодрил сверху Тимох.
Он помог Юрию взобраться на крышу и заставил лечь: над головой тянулся электрический провод. Ветер здесь свистел в ушах, вагон качало еще сильнее. Юрий припал к рубчатому железу и зажмурился. Он не
