Поезд на Солнечный берег - Валерия Вербинина

Спрятавшись за грудой пустых ящиков, Филипп ждал. Никого не обнаружив, аэромобиль поднялся и медленно двинулся прочь, все так же беспокойно водя фарами.

Филипп перевел дыхание и с трудом поднялся из своего убежища. У его ног струилась вода, сбегая ручейком к решетчатому люку. Впереди и позади него лежала тьма, на соседней улице кричали пьяные голоса. Филипп сунул руки в карманы и пошел вдоль ручья.

Шагов через сто перед ним выросли тени. Первая схватила его за плечи и притиснула к стене, дыша в лицо перегаром.

– Ты кто такой? Чего ты тут бродишь? Убирайся, покуда цел!

Луч света из карманного фонаря ударил ему в лицо. Филипп прикрыл глаза ладонью.

– Я ищу одну девушку. Ее зовут Ада. Вы случайно не знаете ее?

– Гляди–ка, он спятил! – захохотали тени. – Вот славно!

– Так говоришь, ее зовут Ада? – спросила одна из теней. – Пошли с нами!

Тени подхватили его под руки и со свистом и улюлюканьем поволокли за собой. Филипп не сопротивлялся. Мелькнули тяжелые ворота, захламленный пустырь, дом с покосившимися стенами. Тени долго стучали кулаками в дверь, снабженную маленьким окошечком, и переговаривались с кем–то невидимым за ней. Наконец дверь отворилась, и тени увлекли Филиппа внутрь. Гремучая музыкальная волна накрыла его с головой; тесный зал был полон извивающихся в танце женщин. Звероподобные официанты разносили напитки. Тени выхватили из груды тел одну девицу и подвели ее к Филиппу.

– Вот твоя Ада!

Накрашенные глаза в черной кайме обратились на молодого человека.

– Очень приятно, – хрипло промурлыкала девица и взяла его за локоть. Тени гоготали.

– Нет, – сказал Филипп, – это не она.

– Можешь называть меня как хочешь, – шепнула девица, повисая на нем, – я твоя.

Филипп молча и серьезно посмотрел на нее. Неожиданно она отшвырнула его руку и, резко повернувшись, ушла. Филипп тронулся к выходу; вышибалы загородили ему дорогу, потребовав выходную плату. В карманах Фаэтона нашлось несколько сушек, и вскоре он очутился на мостовой. Дверь, рявкнув железом, обрезала несущуюся ему вслед музыкальную волну.

Шаг за шагом он углублялся в ночь, сторонясь освещенных мест и зорко вглядываясь в небо, из которого в любую минуту могла опуститься мышкетерская машина. Филипп никого уже не боялся, но сама мысль, что его схватят прежде, чем он найдет Аду, была ему невыносима. С той поры, как юноша навсегда покинул свой дворец и прежнюю жизнь, он не терял надежды отыскать свою любимую; он выжил только благодаря этой надежде, и лишь она одна поддерживала его, когда больше не на что было надеяться.

Шум, коснувшийся его слуха, заставил его остановиться. У левой стены стояли мусорные баки, в которых кто–то копошился, – в воздух подлетали объедки, тряпье, какие–то обертки. Неожиданно возня прекратилась. Филипп подошел ближе, и громадный субъект выскочил из бака, потрясая новехоньким дыроколом. Шерсть на субъекте стояла дыбом, он бешено вращал глазами.

– Проваливай! – провизжал субъект. – Не возьмешь! Это моя помойка, я ее застолбил за собой. Брысь отседова!

– Успокойтесь, – сказал Филипп. – Я не хотел…

– Мое, никому не отдам! Проваливай, проваливай! – субъект наступал на него, трясясь как в лихорадке.

– Амадей? – несмело спросил Филипп.

Кот (ибо это был именно он) опустил дырокол и молча разглядывал Филиппа.

– Ваша физиономия мне знакома, – наконец изрек он. – Не исключено, что мы с вами встречались в прошлой жизни. Не припомню только, в какой именно.

– Мы жили в хрустальном дворце, – напомнил Филипп. – Вы еще спасались у меня от… стрижки.

– Весьма возможно, – согласился Амадей. – Я и впрямь жил в каком–то фантастическом жилище, но теперь, увы, все переменилось. Постойте! Филипп?

– Он самый.

– Сколько лет, сколько зим! – расчувствовался кот. Он заткнул дырокол за пояс и церемонно обнял Филиппа, дважды прижав его к груди – сначала к левой стороне, а затем к правой. – Послушайте, вы и впрямь не претендуете на мою помойку?

– Нет.

– Тогда я вас угощаю. Садитесь. Посмотрите, что я нашел: целую банку акульей тушенки, почти непочатую. Не хотите?

– Нет.

– Зря, – задумчиво обронил кот. – Так что с вами стало?

– Я ищу Аду, – сказал Филипп. – Ту девушку, о которой я вам рассказывал, помните?

– Ах да! Любовь и прочая дребедень. Премного благодарен. Сыт этим по горло.

– Ее зовут Ада. Вообще–то она цветок, но, знаете, Амадей, мне кажется, я… я не могу без нее жить.

Кот состроил кислую гримасу и выудил из кучи какую–то бутылку.

– Я тоже не могу жить без моей помойки, – признался он. – Она меня кормит, и поит, и одевает с тех пор, как в убогий небоскреб, который вы из чувства врожденной деликатности именуете дворцом, заявился этот грязный негодяй – ваш приятель, кажется, – и я оказался на улице. Хозяйку мою забрали мышкетеры, потому что она грозилась выцарапать глаза кому–то, кто этого явно не хотел. А впрочем, все это неинтересно, мышиная возня. Фортуна – капризная богиня. Таким образом, я оказался здесь, и ни на что не жалуюсь. Если вы на мели, могу по старой дружбе свести кое с кем. Войдете в гильдию нищих и будете жить припеваючи. Ваше здоровье! – Кот сделал большой глоток из бутылки, поперхнулся и закашлялся. – Черт, опять уксус попался!

– Вы очень добры, – сказал Филипп, – но мне нужна только Ада.

– Мечтатель! – изрек кот. – Учитесь довольствоваться малым, и вы увидите, что это не так уж мало. Я всегда к вам хорошо относился, Филипп. Вы не очень похожи на других двуногих, голокожих, никчемных зверей, лишенных хвоста, грации, изящества и здравого смысла. На кой черт вам эта Ада? Завтра она увянет, поблекнет, постареет, и то же самое будет с вашими чувствами к ней. То, что называют любовью, – величайший обман. Вы ищете второго себя, но находите другого или другую. Старая история, короче говоря. Любите самого себя – этот предмет никогда вас не разочарует. Уж поверьте мне, Филипп, я хорошо знаю жизнь.

– Я вам верю, – кивнул молодой человек. – Но я должен найти Аду. – Он поднялся. – Так вы, получается, довольны?

– Вполне, – кивнул кот. – Не жизнь, а малина! Помойка – моя родина, и я не собираюсь с ней расставаться. Если бы кто–то предложил мне вернуться к прежней жизни, я бы послал его… очень далеко.

– Я рад за вас, – улыбнулся Филипп. – Однако мне пора.

– Мне тоже. Эй, а что сказать главе нищих?

– Ничего, – сказал Филипп, – благодарю вас.

– Гордец! – проворчал кот и нырнул в ящик. – Сообщите мне, если передумаете. – Он бешено засвистел. – Эй, куда вы?! Там тупик!

Но шаги Филиппа уже стихли в отдалении.

– Ну и ладно, мне–то какое дело! – проворчал кот, и в воздух снова полетели тряпки, объедки, труха.

Филипп взобрался на стену и замер, прикидывая, как с нее спрыгнуть, не сломав себе шеи. Под стеной тихо переговаривались трое или четверо нищих. Огни с подвесного моста бросали на их лица неверные отсветы.

– Они от нас отстали?

– Похоже, да.

– Порядком струхнули.

– Да, пришлось побегать.

– Как ты, приятель?

– В полном шоколаде.

– Здорово мы их, а?

– Покажи руку. Э, да тебя здорово царапнуло.

– По барабану, – ответил тот же юный, ломающийся голос.

Филипп соскочил со стены. Его появление произвело совершенно неожиданный эффект: нищие бросились врассыпную. В темноте Филипп поймал одного из убегавших и получил от него такой удар, что зашатался и выпустил его. Второй удар швырнул его на мостовую. Блеснуло дуло дырокола.

– Орландо, стойте! Это я, Филипп!

Выстрела не последовала. Нищий стоял неподвижно, Филипп слышал его хриплое дыхание.

– Вы ошиблись, – сказал нищий. – Я не тот, за кого вы меня принимаете. Орландо Оливье умер. Его больше нет.

Филипп похолодел. Этого он никак не ожидал.

– Неправда, – прошептал он.

– Правда, – возразил нищий. – Все знают: его убили цветы. Мне… мне надо идти.

Филипп вскочил на ноги. Возле него уже никого не было.

– Орландо! – крикнул Филипп.

Никого. Ничего. Даже эхо не откликнулось ему. Филипп сделал несколько неверных шагов и увидел Орландо. Он стоял, прижавшись лицом к столбу и уронив руки вдоль тела. Плечи его дрожали.

Сон сорок восьмой

Зачем вы здесь? – спросил Орландо.

– Я ищу Аду, – ответил Филипп.

– Зачем? – резко спросил бывший актер.

– Я люблю ее.

– Вранье, – скривился Орландо. – У вас нет ничего общего с нами.

– С нами… – повторил Филипп. – То есть… и вы тоже?

– Да, я тоже, – проговорил Орландо с вызовом, вскинув голову. – Вас это не устраивает?

– Мне все равно.

– Мы никому не делали зла, – заявил Оливье. – Это вы захотели, чтобы мы были вашими врагами. Вы умеете только ненавидеть. А любить…