Дальние родственники - Зиновий Юрьев

Хьюм долго смотрел на меня, потом пожал плечами и спросил, слабо усмехнувшись:

"А смерть мою вы тоже видите?"

"Да, вижу".

"И что же вы видите?"

"Вы действительно хотите знать, когда умрете? Жить с этим нелегко..."

"Да, хочу".

"Ну что ж, я скажу вам, учитель. Вы умрете через... двадцать семь лет".

"То есть в 1886 году?"

"Да".

"Ну что ж, будем надеяться, что вы не ошибаетесь. Двадцать семь лет - немалый срок, а я и теперь иногда чувствую себя таким усталым... Обессиленным... Словно земля притягивает меня... - Хьюм невесело усмехнулся. - Смешно. Человек, который умеет взлететь под потолок, жалуется, что его притягивает земля..."

Хьюм испытующе посмотрел на меня.

"Но вы странный предсказатель, мистер Харин..."

"Почему?"

"Видите ли, обычно прорицатели предпочитают пользоваться неясными формулировками, оставляющими, так сказать, место для толкований. Вы же...вы словно читаете чье-то жизнеописание..."

Я вздрогнул. Если бы он знал, этот хрупкий молодой человек, как близок он к истине.

"А вы? - поспешил я спросить, чтобы скрыть свое смущение. - Не может быть, чтобы вы, человек, наделенный столь щедро столь необычайными способностями, не видели будущее..."

"Как вам сказать, мистер Харин... Вы не поверите, если я скажу вам, что совершенно не знаю, на что способен. У меня порой бывает ощущение, что кто-то, какая-то высшая сила руководит мною, иногда даже против моей воли. Года три назад я вдруг явственно почувствовал, так явственно, как будто мне прочли об этом сообщение, что я на год потеряю свой дар. И что же вы думаете, так и случилось..."

"Да, да, я читал об этом".

"Да, об этом много писали. Это было десятого февраля пятьдесят шестого года, а ровно в полночь десятого февраля пятьдесят седьмого года способности мои вновь появились. Произошло это так, как будто я был при этом вовсе ни при чем. Кто-то забрал разом, кто-то вернул разом обратно... Но вы правы, мистер Харин, порой я вижу будущее и прошлое..."

Я почувствовал, как сжался от нелепого детского страха. Хьюм внимательно посмотрел на меня, пожал плечами.

"Странно, - пробормотал он, - вы отбрасываете какие-то необыкновенные тени, в прошлое тень почти не отбрасывается, зато в будущее простирается тень такой длины, какой я никогда не видел..."

"Благодарю вас, я, право, не заслуживаю вашего драгоценного внимания, дорогой мистер Хьюм. У меня к вам просьба. И только потому, что я проделал неблизкий путь из России в Англию ради встречи с вами, я осмеливаюсь просить вас о ней".

"Я сделаю все, что смогу".

"Это не так много. Я бы хотел получить ваш автограф".

"Только и всего? - воскликнул Хьюм. - Вы не устаете поражать меня. Вот, прошу вас".

Он взял со стола плотную визитную карточку, кажется, ее картон назывался или называется бристольским, обмакнул перо в чернильницу и размашисто расписался. Он помахал карточкой, чтобы быстрее высохли чернила, и протянул ее мне. На карточке было написано "Дэниэл Данглэс Хьюм. Медиум. Кокс отель. Джермин-стрит". И подпись наискосок.

"Спасибо. Но как странно пишется ваше имя. По правилам его ведь следовало бы произносить "Хоум", как слово "дом".

"Да, но мы всегда были Хьюмами".

"Еще раз благодарю вас. Исполнилась моя мечта".

Хьюм кивнул и усмехнулся.

"И все же вы необыкновенный человек, господин Харин. Хыом опять произнес слово "господин" по-русски. - И не только потому, что отбрасываете такие странные тени..."

"Но почему же?"

"Вы первый мой собеседник, который не просит продемонстрировать ему мои способности. Да и приехать из России ради автографа... право же, вы заставляете меня смутиться... Скажите, мистер Харин, будете ли вы завтра в Лондоне?"

"Да, конечно".

"Могу ли я просить вас в таком случае почтить своим присутствием сеанс, который я даю завтра, двенадцатого, в доме лорда Литтона на Сент-Джеймс-стрит?"

"О, я был бы счастлив, - вскричал я, на этот раз вполне искренне, - но я не имею чести быть знакомым с вашим хозяином".

"Не имеет значения, - твердо сказал Хьюм. - Я вас представлю, этого будет достаточно, - надменно добавил он. В конце концов лордов много, а Хьюм один".

"И все же мне не хотелось бы причинять вам хлопоты..."

"Чепуха, вздор. Сеанс начинается в восемь вечера, и я заеду за вами... Где вы остановились?"

"О, не беспокойтесь, метр, я буду ждать вас внизу..."

"Отлично, я спущусь ровно в семь тридцать. До свидания, господин Харин".

"До свидания, мистер Хьюм".

Он был точен. Ровно в половине восьмого я увидел, как он спускается по лестнице, натягивая перчатки. Он был в темно-сером, почти черном костюме, и кружевная его рубашка и галстук казались ослепительно белыми. Он увидел меня, помахал рукой и улыбнулся как старому знакомому. Мы поздоровались, и я сказал:

"Может быть, я напрасно отпустил кэб?"

"Чепуха, лорд должен прислать за мной своих лошадей, да, вон его экипаж, прекрасные лошади, не правда ли?"

Лошади и впрямь были хороши. Серые, с лоснящимися боками, они нетерпеливо вскидывали свои точеные головы.

Я вдруг почувствовал себя старым, потрепанным и неловким. И то, что я знал историю Англии на сто лет вперед, нисколько не компенсировало моей... второсортности. Я понимал всю вздорность своего неожиданного комплекса неполноценности, но ничего не мог с собоя поделать.

"Мистер Хьюм, - пробормотал я, чувствуя, как кровь прилила от смущения к моему лицу, - боюсь, что мой туалет..."

"Чепуха. Вы вполне респектабельны, - твердо сказал Хьюм, и я испытал детское чувство благодарности. - А знаете что, вечер теплый, расстояние совсем невелико, может быть, пойдем пешком?"

"С удовольствием".

Хьюм махнул кучеру, и мы пошли по тихой улочке, и медленное цоканье копыт по мостовой было каким-то удивительно подходящим к этой съемочной площадке, к этим прекрасным декорациям под названием "Лондон, середина девятнадцатого века".

"Вы волнуетесь перед сеансом?" - спросил я, чувствуя, что мой вопрос вполне вписывается в антураж.

"Пожалуй, нет. Я вам уже говорил, что у меня всегда ощущение, что я, Дэниэл Данглэс Хьюм, никакого отношения к тому, что происходит на сеансах, не имею, что действует кто-то или что-то другое, а я лишь почему-то избран для предоставления происходящего публике".

"И вы не пытаетесь как-то настроить людей, внушить трепет, соответствующее настроение?"

"Ни в малейшей степени, как вы вскоре увидите. Когда я был совсем еще мальчишкой, мне было всего восемнадцать лет, меня изучала в Америке целая комиссия ученых мужей из Гарвардского университета важности и суровости необыкновенной. Особенно суров и недоверчив, помню, был один джентльмен по имени Уильям Кален Брайант. Он смотрел на меня так, как будто я не то уже вытащил у него из кармана деньги, не то вот-вот сделаю это. Мне даже показалось, что, доставая платок, он проверил, на месте ли бумажник. Я сказал им: