Плененные сердца - Валери Кинг

Психея тут же забыла об Эроте и, не сказав ему ни слова, помчалась по ступеням террасы к статуе Артемиды. Подбежав к скамье, на которой сидели, тихо беседуя, Аннабелла и Шелфорд, она сильно ущипнула Аннабеллу за ягодицу. Девушка вскочила, и Психея ловким движением расстегнула на ней пояс.

– Психея, что ты затеяла? – спросил, поравнявшись с ней, Эрот. Взглянув на Аннабеллу, которая в ужасе уставилась на болтавшийся перед ней в воздухе пояс, он щелкнул пальцами и вместе с Психеей предстал перед изумленными смертными наяву.

Не обращая внимания на их смятение. Психея смотрела на мужа, широко раскрыв удивленные глаза.

– А я и не знала, что ты так можешь. А что ты еще умеешь? Почему ты мне никогда не рассказывал об этом?

Эрот с улыбкой покачал головой:

– Позволь мне вместо ответа задать тебе вопрос. Говорил я тебе, что я тебя обожаю?

Глядя ему в глаза, Психея почувствовала, что у нее подгибаются колени. Ей вдруг стало совершенно все равно, какими еще волшебными свойствами обладает ее супруг. Повинуясь безотчетному импульсу, она приблизилась к нему и позволила ему заключить себя в объятия. Крылья его сомкнулись вокруг нее, чего не случалось последние двести лет. Эрот снова щелкнул пальцами, и они исчезли, как будто никогда не стояли перед террасой дома в Флитвик-Лодж.

Аннабелла никак не могла перевести дух.

– Леди Эль говорила мне, что в доме водятся призраки с Олимпа, но я никогда не думала, что в ее словах есть какой-нибудь смысл. Судя по ее описанию, это, должно быть, были Психея и Эрот. Ты видел его крылья? А какой он красавец!

– Она забрала твой пояс, – заметил Шелфорд.

– Это не мой пояс, – призналась Аннабелла, смутившись.

Он, не заметив ее смущения, начал обыскивать место, где только что стояли олимпийцы.

– Грегори, я должна тебе кое-что сказать…

– Нет, ты только посмотри! – воскликнул он, указывая ей на следы на земле. Рядом лежало пушистое перо. Подобрав его, Шелфорд показал находку Аннабелле. – Эрот, ты сказала? Я всегда думал, что это маленький ребенок с крылышками, как у стрекозы.

– И я так думала, но леди Эль описывала его по-другому. Я ей не поверила тогда. Я всегда считала ее слегка помешанной. – Аннабелла посмотрела на Шелфорда и решилась: – Это леди Эль дала мне пояс и сказала, что, если я его надену, ты влюбишься в меня.

– Что? – воскликнул Шелфорд с недоверчивой улыбкой.

– Да, вообще-то он принадлежит Афродите, но Психея его у нее украла. Все это какая-то нелепая история, в которую смешно верить. Но теперь, когда так и случилось, мне стало как-то не по себе. Грегори, приглядись ко мне получше и скажи, не изменились ли твои чувства.

– То есть ты думаешь, что я перестану любить тебя, если на тебе нет больше пояса?

Аннабелла неуверенно кивнула.

Шелфорд немного помолчал, пропуская перо между большим и указательным пальцем. Он оглянулся по сторонам, явно стараясь убедиться, не почудилось ли ему все, что он только что видел.

– Ты надела этот пояс, чтобы я полюбил тебя?

– Да, – сказала она.

Кажется, Шелфорд понял, что произошло.

– Понимаешь, я была просто в отчаянии. – Она вспомнила момент перед гонкой, когда она, тетка и Эвелина здоровались с викарием. Ей показалось тогда, словно ее укололо что-то, а взглянув в следующую минуту на Шелфорда, она поняла, что влюблена в него до безумия. – О боже! – прошептала она.

– Что случилось?

– Ты можешь подумать, что я сошла с ума. Видишь ли, я уверена, что Эрот пустил в меня свою стрелу как раз перед вашим состязанием. Ты не сводил глаз с Эвелины, совершенно пораженный ее изменившейся внешностью, а меня в этот момент словно что-то кольнуло в шею, как пчела. А потом я взглянула на тебя и просто обмерла. Грегори, я боюсь. А что, если на самом деле я не люблю тебя и твое сердце вовсе не мне принадлежит? Что, если все это просто одно волшебство Эрота?

Откинув назад голову, Шелфорд громко рассмеялся:

– Мне все равно, почему я в тебя влюбился. К черту Эрота! К черту пояс! Аннабелла, я люблю тебя, как никогда бы не мог полюбить другую. И я буду любить тебя так же горячо и преданно, пока я жив. В этом я совершенно уверен!

Аннабелла вдруг забыла и о дурацком поясе, и о стрелах Эрота. Она снова растаяла в блаженстве и неге объятий своего возлюбленного.

33.

Следя за тем, как лорд Фелмершэм выводил протестующую супругу из бальной комнаты, маркиз не мог не усмехнуться. За последние несколько минут характер Сьюзен раскрылся перед ним полностью.

Пока супруги дожидались своего экипажа, леди Фелмершэм горько жаловалась на то, как с ней обошлись. Ей, можно сказать, впервые за много недель представилась такая отличная возможность развлечься. Она хвасталась своей победой над Шелфордом, сетовала, что ее лишили удовольствия посмеяться над обманувшимся в своих надеждах маркизом, и наконец, рыдая, припала к плечу мужа.

– Ну почему я так несчастна, Фел? – спрашивала она своего многострадального супруга. – Я стараюсь. Я правда стараюсь, но я все равно ужасно дурная женщина. Увези меня домой. Я хочу видеть моих детей.

– Они, наверное, очень по тебе соскучились.

– Может быть, с ними мне будет легче.

– Ну конечно.

Обернувшись, Фелмершэм встретился взглядом с маркизом. Маркиз понимающе кивнул и оставил виконта с его заботами. Он никогда не представлял себе, что Сьюзен такая неуравновешенная. Как это выразился Фелмершэм? Что он влюбился в призрак? Очевидно, так оно и было.

Почувствовав, что с него хватит, он направился из залы на террасу. Ему было необходимо многое обдумать: его собственное идиотское поведение по отношению к виконтессе, его подлинные чувства к Эвелине, его готовность помочь Сьюзен развестись с мужем. Неужели он дошел до того, что уподобился леди Фелмершэм в своем непостоянстве?

Припомнив собственное поведение на протяжении последних суток, маркиз пришел в ужас. Он не мог объяснить себе, какое безумие вдруг овладело им. Разве можно было назвать разумным или даже приличным поступком его обращение с Эвелиной? Нельзя сказать, чтобы он проявил себя с лучшей стороны!

Мысленно осыпая себя такими упреками, он жадно вдыхал прохладный ночной воздух. Мириады звезд мерцали над распространяющими благоухание розами. Лунный свет, как тонкий снежный покров, покрывал вершины отдаленных холмов. На легком ветерке трепетали, раскачиваясь, ветви лип.

Мысли его вновь обратились к Эвелине. Внезапно он испытал такой прилив желания, что, стараясь справиться с собой, был вынужден ухватиться за балюстраду. Что бы это значило? Неужели он любит ее, любит на самом деле?

Он глубоко вздохнул, и освежающий воздух ночи, казалось, раскрыл ему глаза на то, с чем он боролся внутри себя с незапамятных времен. Истина заключалась в том, что он любил Эвелину Свенбурн с ее первого появления в свете. Тогда неуклюжая девица безнадежно испортила его бальные башмаки во время их первого незабываемого вальса. Одновременно с этим прозрением он ощутил причудливое сочетание легкого головокружения и какого-то неизъяснимого покоя.