Дом свиданий - Александр Амфитеатров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гм… А как же с прокурорским надзором… Может выйти неприятность… Знаете, как они щепетильны…
– Я позволил себе намекнуть… Они засмеялись, говорят, что знают и прокурорскому надзору нечего тут вмешиваться… Если надо будет, говорят, я сам перетолкую… Тут, говорят, огромнейшее и глупейшее недоразумение…
– Странно!
– Странно!
Оба потаращили друг на друга глаза, пожевали губами.
– Распоряжение вышло, не наше дело рассуждать!.. – решил полицеймейстер и, возвратясь к Лусьевой, объявил ей волю губернатора.
– Кто такая ваша Леневская? – нахмурясь, спросила девушка.
– Софья Игнатьевна Леневская – почтеннейшая дама в городе, прекраснейшая особа, первая наша дама-патронесса… бессчетно много добра делает!.. Его превосходительство желает, чтобы до свидания с ним вы остались как бы под ее охраною.
Марья Лусьева сдвинула брови еще суровее. В глазах ее забегали опасные, враждебные огоньки.
– Я не поеду! – мрачно оторвала она.
– То есть, как это не поедете? – озадачился и озверился полицеймейстер.
– Не поеду!
– Но если начальник губернии…
– Не поеду! – истерически завизжала девушка. – Не поеду! Тащите силою, а по доброй воле не пойду! И всю дорогу буду кричать…
Полицеймейстер выкатил глаза и разинул было рот, чтобы гаркнуть, но Матьё вмешался.
– Позвольте, мадемуазель, позвольте… зачем горячиться? – примирительно и учтиво заговорил он. – Никто никуда силой вас не потащит… Вопрос только о том, где устроить вас до завтра… Его превосходительство желает лично вникнуть в ваше дело…
– Не поеду! – вопияла Лусьева.
– Но иначе нам вас девать некуда!.. – рассердился теперь и Mathieu. – Не в участке же вам ночевать!
– Я готова, если надо, ночевать в участке!.. А в чужой дом, к незнакомой какой-то даме не поеду… Ишь что придумали!.. Нет, не на дуру напали! Знаю, что это значит, куда вы меня приглашаете!..
– Что вы воображаете? – рявкнул – не вытерпел полицеймейстер. – Как вы смеете? Перед вами, сударыня, люди официальные!
– Тигрий Львович! Тигрий Львович!
– Да что Тигрий Львович? Терпения, сударь мой, нет…
– Не поеду! – крепко кусая губы, ломая пальцы, твердила девушка, с тупым, неподвижным взглядом, сосредоточенным на спинке стула. – Хитры! Леневскую какую-то сочинили!.. Говорили бы прямо, что вам велено отвезти меня в сумасшедший дом!..
Полицеймейстер и чиновник особых поручений обменялись многозначительными взглядами.
– Гм… ларчик просто открывается!.. – пробормотал про себя Матьё.
– Послушайте! Честью я вам клянусь, что ошибаетесь!.. – горячо заговорил он вслух. – С какой стати? Помилуйте! Нам и в голову не приходило…
Полицеймейстер, беспомощно разведя руками, снова прошел к телефону.
– Кто говорит? а? что? Громче!
– А? – отозвался ему знакомый начальнический тенор. – Боится? Чего боится?.. А?.. Что в сумасшедший дом?.. Ха-ха-ха! Вот чудачка!.. Да-да-да… Однако, это любопытно, что вы говорите… Да-да-да-да-да-да… Это подтверждает…
– Куда же прикажете устроить ее, ваше превосходительство? – возопил с отчаянием полицеймейстер: возня с Марьей Лусьевой надоела ему, что называется, «до шпенту».
– Ну… поместите ее в каком-нибудь приличном отеле!.. Да-да-да… Разумеется, в отель!.. Адрес сообщите Софье Игнатьевнье… Она так добра, желает заехать… Ну, и маленький надзор… на всякий случай…
Телефон замолк.
Поместиться в отеле Марья Лусьева согласилась сразу и с радостью.
– В отель я не боюсь… Только не в «Феникс»… мне стыдно…
– В «Золотом олене» можно… Вы уж, Матвей Ильич, будьте добренький – оборудуйте это, а я – к его превосходительству…
– Очень рад.
Как скоро Марья Ивановна оказалась на новоселье, в коридоре гостиницы появился неизвестного звания и полупочтенной наружности господин. Он много шутил с прислугой, по-видимому, давно и отлично его знавшей, очень интересовался электрическим освещением, внимательно и подробно, раз по десяти, изучал железнодорожные расписания на стенах, театральные афиши и торговые рекламы и ни на минуту не выпускал из поля зрения дверь в номер Марьи Лусьевой.
* * *– Я прямо и откровенно говорю вам, генерал: не в службу, а в дружбу!
– Уважаемая Софья Игнатьевна, вы знаете, что я всегда заранее готов сделать для вас все, что от меня зависит. Но дело, о котором вы просите, принадлежит к разряду тех, что либо гаснут сами собою, без всяких просьб, либо должны гореть, и уже никакие просьбы потушить их не в состоянии. Ваша несчастная кузина…
– Племянница, – поправила губернатора Софья Игнатьевна Леневская, видная дама в седых кудрях, с острыми и внимательными голубыми глазами. – Двоюродная племянница. Она дочь бедной Зины Лусьевой, а матери – моя и Зины – были родные сестры. Между нами говоря, выходя за этого Лусьева, Зина сделала глупейший мезальянс. И вот – результаты!
– Так вот-с, – виноват, – племянница ваша натворила и наговорила самых безумных и фантастических глупостей. Да-да-да-да-да! Хорошо-с! То есть очень скверно-с! Наш милейший Тигрий Львович был настолько остроумен, что не оформил дела сразу. Его следовало бы хорошенько распечь за упущение, но – победителей не судят, а после ваших откровений вчера и сегодня он, разумеется, оказывается нечаянным победителем… Скажите, пожалуйста: как давно это сделалось с нею?
– Уже лет пять. Она стала заговариваться после ужасной смерти своего отца: он погиб под трамваем. А потом подоспела неудачная любовная история… ее жених оказался большим негодяем… Ложный шаг… понимаете? Она… вы, Порфирий Сергеевич, конечно, поймете, как мне тяжело входить в подробности: ведь, хотя и дальняя, Маша мне все-таки родственница…
– Да-да-да-да! Еще бы, еще бы!
– Фамильный позор!
– Кому приятно?
– Она… опасаясь последствий… приняла какие-то меры… очень неудачно… Ну после того уже совсем!..
– И часто на нее находит? Леневская опустила глаза.
– Каждый месяц.
– Ага!
Губернатор побарабанил пальцами по столу.
– Как же это, зная за ней такое, ваша курица-баронесса не доглядела ее, пустила шальную бегать по городу?
– Уж именно курица! – с добродушным и веселым гневом согласилась Леневская. – Именно курицей хохлатой прилетела она ко мне в усадьбу!.. Я сперва понять ничего не могла, едва узнала ее в лицо: ведь мы не видались десять лет… Спасите, защитите, Маша, сумасшедший дом, участок… Что же это такое? Сумбур! Хаос!.. Клохчет, руками машет, слезы… Всю ее дергает… Мое мнение – у нее самой голова не слишком в порядке!
Губернатор кашлянул с легким конфузом и сказал:
– Да-да-да-да! Я, конечно, не смею утверждать, но на меня она произвела впечатление… гм… как бы это поделикатнее о прекрасном поле?., гм… она, грехом, не поклоняется ли Бахусу?
Софья Игнатьевна утвердительно опустила веки.
– Эфир и одеколон… – прошептала она, конфиденциально вытягивая губы трубочкою.
– Ага! Как англичанки? Да-да-да-да! Ага!
– Несчастная слабость. Ах, тоже печальная ее была жизнь!.. Еще с института.
– Она где теперь? у вас?
– Да. Лежит совсем больная. Плачет в три ручья. Так ее история эта разбила, так потрясла…
– Еще бы, еще бы! Очень понятно. Да-да-да-да! Итак, добрейшая Софья Игнатьевна, я продолжаю. Официально, – а ни во что неофициальное мы входить не имеем основания, – дело вашей бедной племянницы обстоит так. Госпожа Лусьева явилась в участок с известным вам, компрометирующим ее требованием. Ввиду необыкновенности заявления, она была подвергнута медицинскому исследованию. Врач нашел ее нормальною…
– Но не специалист, excellence! Он не специалист!
– Так точно. Обыкновенный полицейский врач, которого науке и мнению, разумеется, грош цена! Затем, в продолжительном разговоре с полицеймейстером и моим чиновником, госпожа Лусьева сделала ряд разоблачений, которые, если бы она была в своем уме, были бы чрезвычайно важны. Разговор этот, однако, остался частным, не оформленным в дознание. Тем временем мы узнаем от вас, что имеем дело с сумасшедшею фантазеркой, в чем я, конечно, нимало не сомневаюсь. Но, тем не менее, – прошу вас очень понять, – непроверенным факта этого я все-таки оставить не могу и не в праве. Да-да-да-да! Полицейское дознание должно быть произведено.
Леневская насторожилась.
– Вы, ради Бога, не пугайте меня страшными словами. Я женщина, форм ваших не знаю и боюсь. Что вы подразумеваете под вашим «полицейским дознанием»?
– Да вот, – покуда мы с вами тут беседуем, в эту самую минуту с вашей племянницы снимают допрос…
Леневская сострадательно вздохнула со спокойным видом.
– Бедная девочка! Воображаю, как она мучится и трепещет!.. Когда я была у нее вчера вечером, она просто зубом на зуб не попадала, – так дрожала от страха, стыда, волнения! «Что, тетя, со мной было? Что я наделала?..» Я битых три часа провела с ней – до поздней ночи… все успокаивала!
