Секция плавания для пьющих в одиночестве - Саша Карин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В последнее время мне сильно хочется вернуться домой, – сказала Лиза из-под одеяла. – И, кажется, мне опять нужны новые очки.
Он как будто пропустил ее слова мимо ушей. А потом медленно проговорил:
– Жаль, тут нет бассейна. Но ничего, когда потеплеет, можно будет купаться в реке.
Он выдавил из себя улыбку, а у Лизы по спине пробежали мурашки.
Отец пожелал Лизе спокойной ночи, выключил ночник и, тяжело опустившись на матрас, мгновенно захрапел.
– Спокойной ночи, – прошептала Лиза.
~ ~ ~
Мара, 1 января в 00:03
С Новым годом, Лиза.
Она была не в сети. Мара потушил экран телефона и потянулся за бутылкой. В последние дни он только и делал, что пил и рисовал. И, как всегда, пить у него получалось немного лучше.
За окном уже гремели первые салюты. В одной из соседских квартир громко заиграла Ваенга и пьяные женские голоса начали подпевать, не попадая в ноты.
А Мара сидел на продавленном матрасе и недоверчиво посматривал на мольберт, стоявший посреди комнаты. На холсте была нарисована безликая девушка у широкой реки. Она стояла почти у самой воды, повернувшись к ней спиной. Ее летнее платье было забрызгано кровью. А вокруг нее бледно цвел камыш.
Эта работа, пожалуй, была не самой сильной с технической точки зрения, но тщательно подобранные цвета и неожиданно проступавшие кое-где грубые мазки создавали необъяснимо пугающую, но притягивающую взгляд атмосферу весеннего утра. Мара пытался понять, выйдет ли из этого что-нибудь стоящее. Его привлекала история девушки, которая как бы оставалась за кадром. Ее платье в крови, и она вышла утром к реке… Но почему-то ее поза кажется такой спокойной, даже умиротворенной, как у святого на православной иконе. Она стоит спиной к воде. Что же там такое, в этой реке? Может быть, у девушки не осталось сил даже для печали и страха?
Мара не знал ответов на эти вопросы. Это была его последняя работа, которая появилась в комнате несколько дней назад. Появилась словно сама по себе. Он с трудом мог вспомнить, как писал ее – в пьяном бреду, истерично и наугад мешая краски. Река на заднем плане по старой привычке была в карандаше. Мара всегда боялся дописывать воду. Но сейчас он вдруг подумал, что сможет довести эту работу до конца.
Потому что в ней было нечто, к чему Мара как художник не имел отношения, а значит, подумал он, обязан найти к ней особый, бережный подход. Словно эта история ему не принадлежала, а только выбрала Мару для того, чтобы он ее изобразил.
Он поднялся с матраса и замер перед мольбертом, не обращая внимания на кипение праздничной жизни вокруг.
Кот носился по комнате, напуганный грохотом с улицы. Внутрь проникали вспышки салютов, даже сквозь наглухо закрытые шторы. И коту это явно не нравилось: одним рывком он забрался по шторам почти до потолка и повис на передних лапах под карнизом. Отовсюду гремела музыка, отовсюду доносились крики и смех…
Но для Мары мир уже застыл. Мрачное вдохновение обрушилось на него с первыми минутами нового года и приковало его к месту. И это не было похоже на щелчок в голове. Это было чувство совсем иного рода.
~ ~ ~
Телефон зазвонил утром второго января. Мара не спал и совершенно не удивился звонку. Он даже забыл, какой сейчас день.
Отложив кисть, но не отрывая взгляда от холста, Мара потянулся к телефону.
– Алло.
– Доброе утро, – сказал усталый мужской голос. – И с Новым годом.
Маре потребовалось время, чтобы вернуться в реальность. Он вспомнил этот негромкий, чуть подхриповатый голос. Это был голос Аниного мужа.
– Я нашел ее дневник, вернее, ежедневник, – продолжал мужчина.
Мара почему-то сразу вспомнил об Аниных пресс-папье и стопках бумаг. «Конечно, у нее был ежедневник, – подумал Мара. – Не могло быть иначе».
– В последнее время она много писала о тебе. Писала, что ты талантливый художник.
Мара не знал, что ответить. Он почувствовал, как запершило в горле.
– Не понимаю, к чему этот разговор, – выдавил Мара дрогнувшим голосом.
– Я тоже, – сказал мужчина тихо, почти шепотом. – Я тоже не знаю. Но рано или поздно он все же должен был произойти.
Они помолчали.
– Во всяком случае, теперь для меня все стало ясно, – сказал мужчина, и Мара услышал, как на другом конце трубки звякнул стакан. – Вдруг все встало на свои места. Она говорила мне о тебе, но тогда я не придал этому особого значения… Это было осенью. Тогда я впервые услышал твое имя, Мара. Она хотела, чтобы я помог тебе с выставкой. А я-то тогда только посмеялся над ее жалостью к молодым художникам.
Мара не услышал в голосе Аниного мужа угрозы. Но даже если она и была, Мару это в любом случае не волновало. Он сказал:
– Какое это теперь имеет значение? Ани больше нет.
Мара присел на край матраса, запустив пальцы в грязные спутанные волосы.
– Верно, – глухо проговорил голос в трубке. – Но тогда я пообещал ей, что помогу тебе, Мара. К несчастью, у меня действительно есть некоторые связи. Считай, что тебе очень повезло.
– Послушайте, мне от вас ничего не нужно. Вы же, надеюсь, понимаете, что мы с Аней…
– Понимаю, – быстро оборвал его голос. – Сегодня, когда я нашел ее дневник… Не знаю, как много ты для нее значил, Мара. Дело даже не в этом. Раньше я не мог быть уверен, потому что не знал, что с ней происходит, но теперь…
Мужчина вздохнул, словно что-то физически мешало ему говорить.
– Теперь я понимаю. Меня не было рядом, когда я был ей так нужен. Я чувствую, что во многом есть частица моей вины. И у меня есть долг перед ней, который я должен вернуть. Не ради тебя, Мара. Только ради нее. И я уже все решил, так что твое мнение меня не интересует. Просто… будет правильно, если ты сам отнесешься к этому серьезно и отберешь самые удачные свои работы. Хотя бы из уважения к ней.
Мара не ответил.
– В общем, после праздников тебе позвонят, чтобы обсудить детали. Готовься к выставке, Мара.
После этого мужчина повесил
