Самая желанная - Ольга Арсеньева

Трагедия, в которую оказались вовлечены столь знаменитые особы, получила широкую огласку в прессе. Целую неделю известия о страшном происшествии не сходили с первых полос.

Кристина, загнанная в угол неопровержимыми уликами, решила рассказать допрашивавшему ее комиссару Курбе все. Вначале она строго придерживалась любовной линии взаимоотношений с Вествудом, начисто «забыв» факты, связанные с «Голубым принцем». Угрозы Рино Бронзато свести с ней счеты в случае утечки информации не казались Кристине пустячными. Курбе к тому же не спрашивал ее о камне. Но когда, наконец, обвинение было сформулировано и делу предстояло незамедлительно последовать в суд, Кристина пришла в отчаяние: спасения ждать неоткуда, впереди пожизненное заключение.

На очной ставке с Антонелли Стефано сказал: «Я верю в невиновность этой синьорины» — и значительно кивнул ей. Кристина решила, что покровитель каким-то образом сумеет спасти ее от ложного обвинения — проведет собственное расследование, найдет настоящего убийцу. Но следствие подошло к концу, а Стефано так и не сумел помочь ей. Тогда Кристина решила рассказать комиссару про «Карат», про загадочный чемоданчик и диадему, про встречу с Рино, его угрозы и странного Санту. По крайней мере, ей удастся задержаться в этой тюрьме, а там скорее всего выяснится правда или ее прикончат люди Рино. Как в фильмах про «Спрута».

Адвокат Кристины, назначенный ей прокуратурой, производил впечатление мягкосердечного, но беспомощного человека. Его сутулая фигура и бледное лицо с поблескивающими очками вместо глаз выражали капитуляцию. Кристина понимала, что в данном случае адвокат Бернудо в самом деле бессилен: с одной стороны — неоспоримые улики, с другой — вероятно, догадки об участии в деле таких сил, с которыми лучше не сталкиваться. Адвокат вначале делал ставку на отсутствие орудия преступления, неумение подзащитной пользоваться огнестрельным оружием, а затем перешел к обороне с точки зрения ее психической невменяемости в момент совершения преступления.

— Горячая любовь и пылкость переживаний, обманутая любовь, затмевающая разум страсть. Эти мотивы вполне доступны пониманию итальянской публики… Вот только беременность погибшей подняла такую бурю негодования! Но мы должны попытаться добиться смягчения приговора. Вы молоды, хороши собой, у вас отличная деловая репутация. Постарайтесь тронуть сердца рассказом о своей первой, бескорыстной и страстной любви, — давал адвокат Кристине свои последние наставления перед судом.

Чувствуя себя героиней кинофильма о знаменитой итальянской мафии и сдерживая бессильную ярость, Кристина задала вопрос в лоб:

— А вам не кажется, синьор Бернудо, что за всей этой хорошо сфабрикованной версией стоят влиятельные силы и дело заключается совсем не в бешеной страсти и ревности?

— Не понимаю вас? — Бледный человек удивленно поднял брови.

— Ведь вы на самом деле не верите в мою виновность. Вы сами видели на следственном эксперименте, что я первый раз в жизни прикоснулась к пистолету…

— Женщины — хорошие актрисы, — робко заметил он.

— Так вот, синьор адвокат, я знаю гораздо больше, чем сочла необходимым сообщить следствию. И если вы не решитесь поддержать меня, выслушав мой рассказ, и подать требование на возобновление следствия, завтра на суде я вынуждена буду изложить все самостоятельно… Уверяю вас — это весьма любопытная история, способная заинтересовать многих.

Кристине показалось, что в маленьких глазах за очками метнулся страх. «Он догадывается об истинном виновнике, он боится правды, а значит, победа возможна!» — возликовала она.

— Синьорина Ларина вправе строить любые предположения и излагать их мне или полицейским чинам, ведущим следствие. Юная дама может иметь фантазии. Я подчеркиваю, — фантазии. Но она должна отдавать себе отчет в том, сколь губительными могут оказаться последствия ее неразумных, подсказанных отчаянием, шагов.

Адвокат выразительно посмотрел на нее. Затем его глаза потухли, а на лице застыла обычная маска отстраненности. Между ним и подзащитной вырос каменный барьер, пытаться преодолеть который не имело смысла.

— Благодарю за совет. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Отныне сумасбродная преступница будет действовать сама, — театрально заявила Кристина, чувствуя, как фальшиво звучит ее героический пафос. Она панически боялась предстоящего судилища и сильно сомневалась в том, что сумеет осуществить свои угрозы.

Днем Кристину отвели в душевую комнату и велели переодеться в темный костюм из ее гардероба, опечатанного полицией. Кто-то из чиновников решил, что именно в таком виде менее чем через сутки преступница должна предстать перед лицом правосудия.

Как неопытная актриса, ожидающая первого выхода на сцену, переодевшаяся Кристина нервно ходила взад и вперед, повторяя свою роль. Рассказ о «Голубом принце» должен прозвучать коротко, точно, объективно. Но даже так все выглядело чертовски запутанно и абсурдно. С чего вообще начать? Со знакомства с Эдиком или спины незнакомца, уносящего ее чемоданчик в римском аэропорту?

Не раздеваясь, Кристина забралась под одеяло, понимая, что уснуть не сумеет. Арабка храпела, в кране капала вода, почти совпадая со сменой цифр на электронных часах, вмонтированных над дверью. Когда засветились цифры 2.00, дверь в камеру отворилась и ярко вспыхнул неоновый свет.

— Заключенная Ларина, с вещами на выход! — объявила женщина-конвоир.

— Так рано? — удивилась Кристина, укладывая в пластиковый пакет мыло и щетку.

Женщина промолчала. Выйдя на ярко освещенный тюремный двор, Кристина увидела темно-серую машину-фургон, в которой перевозили заключенных. «Ясно, подобные маршруты совершаются ночью, во избежание уличных происшествий. При Сталине заключенных у нас возили и днем в фургончиках «Хлеб» или «Гастрономия». Ощущая свою сопричастность со всеми жертвами несправедливых репрессий, Кристина присела на жесткую скамью напротив полицейского.

Молодой парень откровенно пялился на ее колени, не закрытые короткой юбкой. Но скованные за спиной руки не давали ни поправить задравшуюся ткань, ни подколоть длинную прядь волос, выбившуюся из пучка и упавшую на лицо. Кристина смотрела исподлобья, как загнанный зверь. Ей так хотелось плюнуть в эту ухмыляющуюся харю. «Уверен, что сопровождает на праведный суд потаскуху и убийцу», — думала Кристина и, чтобы успокоить вскипавшую обиду, закрыла глаза. Она принялась размеренно и спокойно считать по-итальянски, сосредоточиваясь на цифрах, и дошла уже до «восемьсот двадцать два», когда раздались хлопки выстрелов.