Вернуться из ада! С победой и пленными - Александр Марков

Голова Рингартена склонилась на грудь, а тело подалось немного вперед. Если бы его не привязали к лавке, он упал бы при первом толчке, как ванька-встанька, вот только без чужой помощи штурмовик не сможет снова взобраться на лавку. Лучше всего его тоже положить на пол, но там уже не осталось места. Штурмовики поддерживали Рингартена под руки. Вначале он что-то бессвязно бормотал, потом замолчал, провалился в беспамятство.

Время опять тянулось бесконечно медленно. Мазуров закрыл глаза. Если бы в эту минуту на аэроплан напали немцы, он не смог бы сделать ни шага. Мышцы перестали подчиняться ему. Капитан сидел на лавке, превратившись в желеобразную массу, которая постепенно оплывает от тепла и стекает на пол.

Мазуров заставил себя открыть глаза, но это оказалось очень трудно сделать. Ему показалось, что без рук не обойтись или придется кричать что-то наподобие: «Поднимите мне веки». Вот смеху-то будет, если, конечно, кто-то в состоянии сейчас понять эту шутку. Он посмотрел в иллюминатор. Селиванов в окружении драгун только отъезжал от аэроплана. Он натянул поводья, разворачивая коня. Мазуров успел-таки помахать ему на прощание рукой. Поручик, увидев этот жест, махнул в ответ. Рука Мазурова сделалась тяжелой, шлепнулась на колено, и он уже не мог больше ее поднять, как ни старался. Последнее движение забрало остаток сил. «Плохо быть немощным калекой», – думал Мазуров, наблюдая за тем, как драгуны исчезают в лесу.

Хлопнула дверь. В аэроплане стало темнее. Пилот прошел в кабину, на ее пороге он развернулся и коротко бросил:

– Всем приготовиться. Взлетаем.

Мазуров качнулся, как от легкого толчка в плечо. Если бы рядом никого не было, его наверняка протащило бы по лавке, а так он сразу же остановился, натолкнувшись на плечо соседа. Давление нарастало. Корпус сотрясался от вибрации и легких толчков.

Вой двигателей изменился. Тембр стал более высоким. Аэроплан сорвался с места, разбежался, его колеса оторвались от земли. Мазурову казалось в эти секунды, что его сердце удерживалось всего лишь на одном сосуде, толщиной не более нитки, и теперь он, не выдержав перегрузки, порвался. Сердце скатилось по ребрам, как по струнам, ударилось о кости таза, подпрыгнуло вверх и вернулось на прежнее место.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Поднимаясь над деревьями, аэроплан стал заваливаться на левый борт, как раз на тот, где сидел Мазуров. Под ним разверзлась бездна. На ее дне рос лес. Миниатюрный, похожий скорее на какой-то вид мха или лишайника, он был заключен в раму, которая окаймляла иллюминатор. Картина была превосходной. Ее можно повесить на стене в гостиной. Гости поражались бы ее великолепию. Увы, она смогла удержаться всего несколько секунд, а потом аэроплан выпрямился, лес сполз вниз, и в иллюминаторе осталась лишь его частичка, а все остальное пространство отвоевало для себя небо.

Мазуров приклеился к стеклу. Пока лес не ускользнул от него окончательно, он хотел успеть разглядеть среди деревьев драгун Селиванова, но так их и не увидел.

«Илья Муромец» поднимался с трудом, как силач, решивший толкнуть гирю, вес которой близок к пределу его возможностей или даже превосходит их, но он не отпускает ее и все продолжает напрягать мышцы. Рядом с аэропланом скользили два «Ньюпора» и еще один, скорее всего, пристроился ему в хвост. Мазуров, как ни выворачивал шею, его не увидел.

За иллюминатором уже ничего не осталось, кроме облаков, они еще не покрылись сахаристой, сверкающей коркой, это произойдет чуть выше. Мазуров отвернулся от иллюминатора.

На лбу Рингартена выступил пот, то ли от боли, то ли от жара. В аэроплане вскоре будет прохладнее. Мазуров ежился, вспоминая, как холодно им было в первом «Муромце», но здесь, видимо, будет потеплее. Этот аэроплан не сможет забраться так же высоко.

Из кабины вышел пилот. В руках он держал фляжку и тряпочку. Он подошел к драгунам, отвернул крышку фляжки, смочил тряпочку, протер лицо и губы раненого, а потом сделал то же самое и с другим драгуном. Пилота как будто скрывал туман, поэтому Мазуров плохо его видел. Похоже, зрение у него сильно село и теперь предстоит остаток жизни проходить в очках.

Пилот остановился возле Рингартена. Тот, словно почувствовав запах воды, судорожно глотнул, открыл глаза и уставился на пилота. Когда фляга прикоснулась к губам штурмовика, тот запрокинул голову и начал быстро пить, будто опасался, что воду у него сейчас отнимут или она закончится. Крупные капли падали с губ, скатывались по подбородку, обтекали рельефно выступивший кадык и заливали одежду. Было видно, что даже это доставляет удовольствие Игорю. Вода во фляжке закончилась, но Рингартен сделал еще пару глотков, прежде чем понял это. Остальные молча наблюдали за происходящим. В их глазах появилось разочарование. Они попробовали это скрыть.

– Спасибо, – прошептали на миг разлепившиеся губы Рингартена и снова сомкнулись.

– Сейчас еще принесу, – сказал пилот.

Он шел чуть согнувшись, балансируя руками при каждом шаге и цепляясь за колени и плечи штурмовиков, как за перила. Он постоянно смотрел вниз, наступал очень осторожно, выбирая дорогу, будто под ним действительно оказались трухлявые доски веревочного моста, переброшенного через бездну. Драгуны оставили лишь узкую тропинку. Пилот боялся потревожить их.

Новой порции воды Рингартен не дождался. Он слизнул остатки влаги с губ, пока она еще не испарилась, с довольным видом откинулся назад, оперевшись спиной о корпус аэроплана, и заснул.

Пилот вынес из кабины сразу две фляжки. Он отдал их штурмовикам, которые сидели крайними по левому и правому бортам. Штурмовики пили большими глотками, чтобы побыстрее утолить жажду и не очень задерживать своих товарищей. Когда одна из фляжек дошла до Мазурова, то вода заполняла ее еще примерно на треть Фляжка была прямоугольной, немного изогнутой, чтобы лучше прилегать к бедру и не очень мешать во время ходьбы. Вода в ней нагрелась, стала уже примерно такой же температуры, что и человеческое тело. Мазуров практически не ощущал ее, когда пил, только чувствовал, что что-то течет по горлу, постепенно затопляя желудок. Он осушил бы всю фляжку, но даже после этого вряд ли избавился от жажды. Он вовремя остановился. Горло продолжало першить, но не так сильно, как раньше, словно вода послужила для него неким подобием смазки. Капитан толкнул в бок соседа, передал ему фляжку, а тот что-то буркнул в ответ. Наверное, «спасибо», но звуки утонули в бульканье воды.

Страх постепенно ушел. Мазуров не заметил, когда это произошло. Он увидел отблеск, как от взрыва, а затем услышал далеко вверху раскат грома. Мазуров невольно втянул голову в плечи, будто в любую минуту на него мог обрушиться потолок аэроплана, посмотрел в иллюминатор, но там виднелось только безбрежное море облаков, плескавшееся внизу метрах в ста. Даже самые высокие его волны не могли дотянуться до крыльев. Сразу над облаками небо было молочно-серым, непрозрачным, но постепенно оно меняло цвет, превращаясь в темно-синее, как океанская пучина.

Еще одна молния расколола небо, оставив на нем красный рубец. Но он быстро затянулся. Мазуров завороженно смотрел на приближающуюся мглу и не мог отвернуться. Внешне он оставался спокойным, как моряк, который видит, что на него надвигается девятый вал. Он уже смирился с мыслью, что ничего нельзя изменить. Капитан нашел в себе силы отвернуться и сделал это вовремя, потому что в следующую секунду аэроплан основательно тряхнуло. Если бы Мазуров продолжал смотреть в иллюминатор, то наверняка врезался лбом в стекло. Капитану казалось, что он слышит, как завывает за стеклом ветер, который хочет пробраться внутрь аэроплана, но пока не может найти ни одной щели и из-за этого злится, обещая всяческие напасти и беды.

«Илья Муромец» резко пошел вниз и зарылся в облака, точно хотел от кого-то спрятаться.

Мазуров расслабился. Сны повели его за собой. Он уже не мог разобрать, где реальность, а где видения. Капитан оказался возле подножия громадных ступенчатых пирамид. Он стремился сюда много лет. Рядом с пирамидами сидели индейцы. Они пели. Им осталось только смотреть на развалины некогда великих городов и петь о могуществе, которым когда-то обладали их предки. Стершиеся надписи читались с трудом и были непонятны, но в глазах индейцев светились печаль и надежда, будто они черпали знания из бесконечной бездны прошлого. Для пришельцев знания оставались недоступны. Более того, они даже не подозревали об их существовании.

Неожиданно Мазуров услышал стук, словно дятел бьет в дерево и никак не может добраться до личинки. Откуда ему здесь взяться? Мир под ногами заходил ходуном, как во время землетрясения. Пирамиды стали рассыпаться. Ему хотелось удержать видения, схватить их рукой, но они проходили сквозь них, словно пирамиды были нарисованы даже не на воде, а на ветре или облаках.

Губы немного подсохли. Во рту появился неприятный привкус, а слюна стала тягучей и вязкой. На краях век выступила слизь и застыла, превратившись в крохотные камешки. Мазуров смахнул их, одновременно прогнав обрывки видений.