Торжище брака - Вера Крыжановская

Арсений Борисович поцеловал протянутую руку и удержал ее в своей.

— Кузина, и я так же изгнан вместе с посторонними людьми, так низко бежавшими из дома вашего отца? И меня так же не пустите на порог своего дома?.. Неужели же кающийся грешник не найдет у вас ни милости, ни прощения? Это было бы недостойно христианки и спиритки!

— О чем вы там говорите, кузен? — ответила Тамара с доброй и веселой улыбкой. — Вы — наш родственник — всегда будете желанным гостем и смело можете рассчитывать на дружбу жены Магнуса. Я слишком люблю своего мужа, чтобы не разделять его чувств, а он вас любит. А теперь пойдемте домой!

Она быстро взбежала по лестнице и исчезла в ярко освещенной гостиной. Арсений Борисович поднялся следом за ней, но, вместо того, чтобы войти в комнаты, бросился на скамейку и прижал носовой платок к своему пылающему лицу.

— Обольстительная и опасная женщина! — пробормотал он. — Только сегодня понял я, как легко упасть в пропасть, если позволить себе слишком близко любоваться тобой! Но знаешь ли ты, что чем больше отталкиваешь, тем больше влечет к тебе? Неужели же ты вечно будешь такой невозмутимой?.. Неужели эта бледная тень, которую ты называешь своим мужем, сумеет наполнить твою жизнь?.. Но нет! Рано или поздно сердце должно проснуться, и если только это случится, оно проснется для меня!.. Я хочу этого!!! Я добьюсь этого!..

— Кузен Арсений, идите ужинать! — раздался в эту минуту звучный голос Тамары. — О чем это вы замечтались там при луне?

— Иду! — ответил князь Угарин, пожирая глазами стройную фигуру новобрачной.

IX

В середине сентября Лилиенштерны вернулись в Петербург. Они поселились на Адмиралтейской набережной в доме, купленном Тамарой по совету адмирала. Молодые супруги были совершенно счастливы. Окруженный вниманием и заботой молодой женщины, Магнус ожил и в глубине души благодарил Всевышнего Творца за Его милость, облегчившую чудесным образом ниспосланное ему испытание. Что же касается Тамары, то она до такой степени во всем симпатизировала своему мужу, что даже одна мысль о постороннем обществе была ей противна. Баронесса и адмирал часто посещали молодую пару. Последний целые дни проводил у них, чувствуя себя необыкновенно хорошо в их тихом и роскошном гнездышке.

Осенью вернулись также все семейства, посещавшие гостиную баронессы. Зная Тамару, они считали своим неоспоримым правом возобновить с ней знакомство. Дома один за другим гостеприимно раскрыли свои двери, но молодая баронесса нигде не появлялась, и все тщетно прождали ее визитов. Такое удаление от общества молодой женщины еще сильнее возбудило всеобщее любопытство. На все вопросы, обращенные к адмиралу и госпоже Рабен, те с улыбкой отвечали, что Лилиенштерн и его жена здоровы, но до такой степени счастливы в своем уединении, что не нуждаются ни в каких светских обществах.

Таким образом, Тамара оставалась невидимой для общества, и ее только изредка встречали на набережной во время ежедневной прогулки в экипаже с больным мужем.

Когда Надя Кулибина, вернувшаяся очень поздно из имения, так как она ухаживала там за больной сестрой своего мужа, приехала к Тамаре, та очень радушно приняла ее. Молодая женщина не забыла, что Надя одна из всех подруг отнеслась к ней с искренним участием в тяжелое время всевозможных испытаний.

В восхищении от оказанного ей приема Кулибина своим рассказом о жизни Тамары довела до крайней степени любопытство скучающего общества, старавшегося убить свое ничем не занятое время обсуждением дел ближнего.

Многие дамы решили, что так как баронесса Лилиенштерн очевидно пренебрегает долгом вежливости, то ей следует напомнить о нем, сделав первый шаг. Договорившись между собой, они в один прекрасный день сделали визит Тамаре, но к их великому разочарованию швейцар объявил, что барон нездоров, а потому баронесса никого не принимает. Через несколько дней молодые супруги оставили свои карточки у всех, кто к ним приезжал — на этом дело и кончилось. Но общество не простило Лилиенштернам подобного отношения к себе, и на их счет стали распространяться весьма ядовитые слухи.

В таком положении были дела, когда в начале декабря князь Угарин вернулся из Крыма, где вместе с женой выдержал курс лечения виноградом. Он тотчас же узнал от своих знакомых о непростительном поведении Тамары и разных слухах, ходивших на этот счет в обществе. Одни говорили, что Лилиенштерны из скупости запираются дома, избавляя себя от лишних расходов; другие уверяли, что они жалеют предложить гостям чашку чая и сами едят один черный хлеб в своем роскошном доме, который отделали из одного тщеславия. Такого мнения держались по преимуществу женщины. Мужчины же высказывали, что этот, разбитый параличом, больной был ревнив, как тигр, и мучил молодую женщину, держа ее взаперти.

Узнав от князя Флуреско про все эти толки, Арсений Борисович со смехом объявил ему:

— Нет, все эти предположения никуда не годятся! Они просто не хотят никого видеть. Но погоди, я съезжу к ним и сломлю лед… Не выгонят же они меня — своего двоюродного брата?

Восемь дней спустя после этого разговора коляска князя Угарина остановилась у подъезда роскошного дома на Адмиралтейской набережной.

— Черт возьми! А если, несмотря на все, она все-таки меня не примет?.. Она способна на такую штуку! — думал Арсений Борисович, пока швейцар носил его визитную карточку.

Но почти в ту же минуту выбежал лакей и объявил, что барон принимает. Сняв шубу, князь медленно стал подниматься по широкой, устланной ковром, лестнице, роскошно убранной тропическими растениями и бронзовыми статуями, поддерживающими лампы. Лакей в ливрее ввел Угарина в прихожую, где его уже ожидал Фредерик, камердинер Магнуса.

— Пожалуйте сюда, ваше сиятельство, — почтительно сказал он. — Баронесса просит вас в библиотеку. Барон сейчас заняты с управляющим и выйдут через четверть часа.

Арсений Борисович пошел за лакеем, но, войдя в большую залу, в изумлении остановился. Несмотря на богатство собственного дома, строгая и изысканная роскошь этой комнаты поразила его: стены были обтянуты коричневой с золотом материей и на этом темном, но чрезвычайно нежном фоне ярко выделялись картины известных мастеров и античные статуи, окруженные редкими растениями в японских вазах; на столах и этажерках была разложена масса всевозможных редкостей и драгоценных предметов, возбуждавших любопытство посетителя.

Князь сравнивал эту полную изящества и выдержанного стиля обстановку с грубым великолепием дурного тона своей квартиры, чем был обязан своему милейшему тестю. Недовольство собой все более и более охватывало его по мере того как он проходил через другие комнаты, отличавшиеся оригинальным и изящным убранством и напоминавшие маленькие музеи, наполненные редкостями всех поясов и эпох. Наконец, лакей приподнял портьеру и ввел князя в широкий коридор, отделанный дубом. В конце этого коридора виднелась готическая резная дверь, войдя в которую, Угарин подумал, что он внезапно перенесся в ученый кабинет доктора Фауста. Большая зала, стены которой были отделаны резьбой по дереву, освещалась двумя высокими окнами с цветными стеклами: цветные лучи играли на дубовом полу и большом столе, стоявшем посредине комнаты и окруженном стульями в готическом стиле. Полки по стенам, отделанные тонкой, как кружево, резьбой, и несколько шкафов со стеклами были наполнены книгами, брошюрами и журналами. Тяжелые, гранатового цвета, драпировки, с вышитыми на них гербами Лилиенштернов, закрывали все двери.