Книги крови V—VI: Дети Вавилона - Клайв Баркер

Однако эти планы оказались слишком смелыми. Уже через несколько минут Элейн почувствовала тошноту, и в нижней части живота появилась тупая боль. Тогда она свернула с дороги в поисках места, где можно отдохнуть и попить чаю. Не мешало бы поесть, хотя она никогда не отличалась хорошим аппетитом, а после операции и подавно. Элейн побрела дальше. Отыскала небольшой ресторанчик, где не шумели посетители, хотя было уже без пяти час — время ланча. Невысокая женщина с волосами вызывающего неестественно-рыжего, цвета подала ей чай и омлет с грибами. Элейн попыталась поесть, но не смогла. Официантка забеспокоилась.

— Вам не нравится еда? — спросила она немного раздраженно.

— О нет, — уверила ее Элейн, — мне очень нравится.

Тем не менее официантка выглядела обиженной.

— Будьте любезны, принесите еще чаю, — сказала Элейн.

Она отодвинула тарелку, чтобы официантка ее забрала. Вид пищи, застывшей на простой белой тарелке, казался отталкивающим. Она ненавидела свою неуместную чувствительность: это абсурдно, если тарелка с недоеденными яйцами вызывает отвращение. Но Элейн ничего не могла с собой поделать, все напоминало ей о ее потере. И гибель — когда после мягкого ноября внезапно наступили морозы — луковиц растений на подоконнике; и воспоминания о дикой собаке, застреленной в Эппинг-Форесте, про которую она читала утром.

Официантка принесла горячего чаю, но так и не забрала тарелку. Элейн окликнула женщину, та нехотя подчинилась.

Кроме Элейн, посетителей в заведении не осталось, и официантка деловито собирала со столов обеденные меню, заменяя их вечерними. Элейн сидела и задумчиво смотрела в окно. Пелена зеленовато-серого дыма в считанные минуты заволокла улицу, затмив солнечный свет.

— Опять жгут, — проворчала официантка. — Этот проклятый запах проникает повсюду.

— Что жгут?

— Там был какой-то общественный центр. Его сносят и строят новый. Бездонная бочка для денег налогоплательщиков.

Дым и вправду уже проникал в ресторан. Элейн он не показался неприятным: это было сладкое, благоухающее напоминание об осени, ее любимом времени года. Заинтересовавшись, она допила чай, расплатилась и решила побродить и посмотреть, откуда этот дым. Ей не пришлось далеко идти. В конце улицы она обнаружила небольшой сквер — там и располагалось здание. Впрочем, ее ждал один сюрприз: то, что официантка назвала общественным центром, на самом деле оказалось церковью. Точнее, когда-то ею являлось. Свинец и шифер уже содрали с кровли, открыв небу торчащие брусья, окна без стекол зияли пустотой, с лужайки около здания исчез дерн, и два дерева, росшие там, срублены. Их погребальный костер и рождал тот мучительно-сладкий запах.

Вряд ли этот дом когда-то было прекрасным, но даже его руины позволяли догадаться, что он обладал некой притягательной силой. Обветренные камни не сочетались с кирпичом и бетоном окружающих строений, но участь осажденного (рабочие уже взялись за дело, и бульдозер стоял наготове, жадный до разрушения) придавала ему некое очарование.

Рабочие заметили Элейн, но никто не попытался ее удержать, когда она прошла через сквер к главному церковному входу и заглянула внутрь. Лишенный декоративной кладки, кафедры, скамей, купели и прочего, храм стал просто помещением с каменными стенами, не имеющим никакой особой атмосферы и не вызывающим эмоций. Впрочем, кто-то все же нашел здесь для себя нечто интересное: в дальнем углу церкви спиной к Элейн стоял человек и пристально разглядывал землю. Заслышав шаги, он виновато обернулся.

— О, — сказал он, — я только зашел на минутку.

— Ничего страшного, — ответила Элейн. — Похоже, мы оба вторглись в чужие владения.

Мужчина кивнул. Он был одет скромно, даже невзрачно, и на этом фоне выделялся зеленый галстук-бабочка. Черты его лица, вопреки стилю одежды и седым волосам, оказались на удивление невозмутимыми, словно ни улыбка, ни морщины, придающие ему хмурый вид, никогда не нарушали их совершенного спокойствия.

— Довольно грустная картина, не так ли? — сказал он.

— Вы бывали раньше в этой церкви?

— Приходилось, — ответил он. — Но она никогда не была популярна.

— Как она называется?

— Церковь Всех Святых. Скорее всего, была построена в конце семнадцатого века. Вы интересуетесь церквями?

— Не очень. Просто я увидела дым и…

— Сцены разрушения всех привлекают, — заметил он.

— Да, — отозвалась она, — наверное, вы правы.

— Все равно что наблюдать за похоронной процессией. Только не своей, да?

Элейн что-то пробормотала в ответ, но мысли ее были уже далеко. Опять клиника. Опять боль и выздоровление. Опять ее жизнь, спасенная ценой другой, несостоявшейся жизни. «Только не своей».

— Меня зовут Кэвенаг, — он шагнул к ней и протянул руку.

— Рада познакомиться, — ответила она. — Я Элейн Райдер.

— Элейн, — сказал он, — замечательно.

— Вы, очевидно, пришли взглянуть в последний раз на это место, прежде чем оно навсегда исчезнет?

— Да, вы правы. Я разглядывал надписи на каменных плитах, на полу. Некоторые из них весьма красноречивы. — Он смел ногой строительный мусор с одной из плиток. — Жаль, если все пропадет. Уверен, они просто раздробят эти камни, когда начнут вскрывать пол…

Она взглянула под ноги на плитки, разбросанные тут и там На многих значились лишь имена и даты, но имелись и надписи. Слева от того места, где стоял Кэвенаг, Элейн увидела плитку с полустертым рельефным изображением перекрещенных, наподобие барабанных палочек, берцовых костей и краткой фразой: «Искупи время».

— Должно быть, в свое время внизу устроили склеп, — сказал Кэвенаг.

— Да, понимаю. А это люди, которые там погребены.

— Ну да, я тоже не вижу другого объяснения этих надписей. Я хотел попросить рабочих… — Он помолчал, раздумывая. — Боюсь показаться вам не вполне нормальным…

— О чем вы?

— В общем, я хотел попросить рабочих не разрушать эти занятные камни.

— По-моему, это совершенно нормально, — ответила Элейн. — Они очень красивы.

Он заметно воодушевился ее ответом.

— Пожалуй, прямо сейчас пойду и поговорю с ними. Я ненадолго, вы меня извините?

Оставив ее в центральном нефе, как брошенную невесту, он вышел потолковать с одним из рабочих. Элейн медленно пошла к тому месту, где раньше был алтарь, читая по пути имена. Кому теперь дело до людей, что лежат здесь? Они умерли двести лет назад, их ждала не любовь потомков, но забвение. И тут неосознанные надежды на жизнь после смерти, которые она хранила все тридцать четыре года, улетучились. Ее больше не отягощали призрачные видения загробной жизни. Однажды — может быть, сегодня — она умрет, как умерли все эти люди, и это не станет событием. Зачем к чему-то стремиться, на что-то надеяться, о чем-то мечтать. Элейн думала об этом, стоя в круге мутного солнечного света, и была почти счастлива.