Останки человеческого - Клайв Баркер

Клайв Баркер

Останки человеческого

Клайв Баркер, автор многих бестселлеров, родился в Англии, в Ливерпуле. На литературном поприще он выступил впервые в качестве драматурга; в то время он и сам играл в театре и ставил спектакли. Его первые рассказы были опубликованы в 1984 году в «Книгах крови» («Books of Blood»), после чего он написал подряд несколько романов, получивших широкую известность, например «Явление тайны» («The Great and Secret Show»), «Сотканный мир» («Weareworld»), «Имаджика» («Imajica»), «Вечный вор» («The Thief of Always»), «Эвервилль» («Everville»), «Таинство» («Sacrament») и «Галили» («Galilee»). Совсем недавно вышел в свет «Каньон Разбитых Сердец» («Coldheart Canyon») – история о голливудском призраке. Кроме того, Баркер написал и сам проиллюстрировал четыре книги для детей: первая из них, «Абарат» («Abarat»), уже опубликована. В 2001 году была издана авторизованная биография писателя под заглавием «Клайв Баркер: Темная фантастика» («Clive Barker: The Dark Fantastic), составленная Дугласом E. Винтером. В качестве сценариста, режиссера и продюсера Баркер участвовал в создании таких фильмов, как „Восставший из ада“ („Hellraiser“) и „Кэндимен“ („Candyman“), ставших торговыми марками, а также „Ночной народ“ („Nightbreed“), „Повелитель иллюзий“ („Lord of Illusions“), „Святой грешник“ („Saint Sinner“) и оскароносной картины „Боги и монстры“ („Gods and Monsters“).

Кроме того, Баркер превосходный живописец и фотограф: его работы выставлялись в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Живет он в Беверли-Хиллз, штат Калифорния, вместе со своим другом кинооператором Дэвидом Армстронгом.

Рассказ, предлагаемый вашему вниманию, не только один из самых ранних, но и один из самых захватывающих. И вампир, о котором пойдет речь, – совершенно особенный…

Одними ремеслами лучше заниматься днем, другими – ночью. Ремесло, в котором весьма преуспел Гэвин, относилось к последним. В зимнюю стужу или в летний зной, облокотясь о стену или замерев в дверной нише, всегда наготове, с огоньком сигареты, неизменно парящим у губ, он продавал то, что потело у него в штанах, – всем желающим, без разбору.

Иногда – вдовушкам, у которых за душой было больше денег, чем любви. Они снимали его на уик-энд, назначали свидания, дарили кислые, настойчивые поцелуи, а иногда, если им все же удавалось позабыть на срок своих покойных возлюбленных, даже предлагали пощупать свои иссохшие бугорки в постели, источающей запах лаванды. Иногда – брошенным мужьям, жаждущим секса и в отчаянии готовым соединиться на часок с мальчиком, который даже не спросит их имени.

Гэвину было в общем-то все равно с кем. Неразборчивость стала его визитной карточкой, даже своеобразной изюминкой. Она значительно облегчала клиентам момент расставания – после того, как дело было сделано и деньги заплачены. Очень просто бросить «чао» или «пока-пока» или вообще ничего не сказать человеку, которому явно наплевать, существуете вы на свете или уже отдали Богу душу.

И надо отметить, что для Гэвина эта профессия – по сравнению с другими, разумеется, – не была лишена особого шарма. Каждую четвертую ночь ему даже удавалось получить хотя бы капельку физического наслаждения. Худшее, что с ним случалось, – это сексуальная живодерня, когда кожа дымится, а глаза стекленеют. Но с годами он привык и к этому.

Это был просто бизнес. Доход получался неплохой.

Днем Гэвин обычно спал. Для этой цели он выдавливал в кровати теплый желобок, плотно заворачивался в простыни, наподобие мумии, и обхватывал голову руками, защищаясь от света. Около трех он вставал, брился и принимал душ, а потом в течение получаса тщательнейшим образом изучал свое отражение в зеркале. Он был невероятно требователен к себе, никогда не позволяя своему телу отклониться в весе от выбранного им раз и навсегда идеала более чем на один-два фунта в меньшую пли большую сторону, аккуратно увлажняя кожу, если она сохла, или подсушивая ее, если она становилась слишком жирной, и истребляя малейший прыщик, грозивший нарушить идеальную гладкость его щеки. За первыми же признаками венерических заболеваний – единственной разновидности любовного недуга, которым он когда-либо страдал, – тут же устанавливался строгий надзор. От очередного нашествия лобковых вшей избавиться было легко, а вот из-за гонореи, которую он подцепил дважды, ему пришлось остаться без работы на три недели, что на бизнесе отразилось не лучшим образом. Так что он всегда инспектировал свое тело с пристрастием и при появлении малейшего намека на сыпь немедленно спешил в клинику.

Но это бывало нечасто. Если не считать тех случаев, когда непрошеные вши требовали к себе внимания, единственным, чему посвящались эти полчаса самолюбования, было восхищение уникальным сочетанием генов, благодаря которому на свет явился он. Он был великолепен. Ему об этом твердили постоянно. Великолепен. Лицо, о, это лицо, говорили они, стискивая его в своих объятиях, будто пытаясь урвать кусочек его красоты.

Были, конечно, и другие красавчики. Их можно было найти, например, через агентства, даже на улице, если знать, где искать. Но лица большинства «мальчиков по вызову», с которыми Гэвин был знаком, рядом с его лицом казались совершенно бесформенными. Эти лица напоминали скорее этюды, наспех вылепленные скульптором – экспериментальные, грубые, – нежели законченные произведения. А он – он был совершенен. Здесь уж мастер постарался на славу, оставалось лишь тщательно оберегать этот шедевр от любой порчи.

Закончив осмотр, Гэвин одевался, затем еще немного любовался собою – но не более пяти минут, – и упакованный товар был готов к продаже.

В последнее время он все меньше работал на улице. Слишком уж это было рискованно: блюстители порядка могли нагрянуть в любой момент, к тому же порой попадались психи, горящие желанием очистить Содом. Если становилось уж слишком лениво, то всегда можно было взять клиента, обратившись в эскортное агентство, но эти сводники каждый раз норовили урвать от суммы, полученной за услуги, кусочек пожирнее.

У Гэвина были, конечно, и постоянные клиенты, которые являлись по записи из месяца в месяц. Одна вдова из Форт-Лодердейла ежегодно нанимала его на пару дней для поездки в Европу; еще одна дамочка, чье лицо он однажды увидел в глянцевом журнале, вызывала его время от времени только для того, чтобы вместе поужинать и поделиться с ним своими семейными проблемами. Еще был мужчина, которого Гэвин звал Ровером, в честь его машины. Этот парень покупал его примерно раз в две недели – на ночь, полную поцелуев и признаний.

Но в ночи, свободные от постоянных клиентов, Гэвин сам выходил на охоту и рыскал по улицам. О, это искусство он знал в совершенстве. На улицах города не было ни одного человека, который так же прекрасно владел бы языком приглашающих жестов. Гэвин умел выразить и различить тонкую смесь поощрения и отчужденности, податливости и игривости. Он умел особым образом перенести массу тела с левой ноги на правую, чтобы продемонстрировать свое мужское достоинство с лучшей стороны: вот так. Не слишком назойливо, не слишком распутно. Просто многообещающе, но как бы невзначай.