Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

массовый характер, а литовского населения, как уже отмечалось, он почти не коснулся. Изменения в конфессиональной политике были связаны с назначением на пост виленского генерал-губернатора А. Л. Потапова, который не поддерживал применения принудительных мер при решении конфессиональных проблем. Преследуя католическую церковь и особенно принуждая к принятию православия, власти разжигали антиправительственные настроения, что в пограничных районах всегда грозило серьезными опасностями. Беспокоила власти и возможность распространения вызванной такой политикой религиозной индифферентности народа, что было чревато ростом популярности различных новых социальных учений. Свою роль в торможении процесса массового обращения в православие сыграло и сопротивление как крестьянского населения, так и католического духовенства. Не последнюю роль играли и финансовые проблемы. И наконец, важное значение имел порог «отверженной ассимиляции», то есть подозрительное отношение русского общества к переходу в православие лиц, принадлежащих к высшему сословию.

Глава 12

«Еврейский вопрос» в северо-западном крае

Власти Российской империи столкнулись с еврейской проблемой только после Первого раздела Речи Посполитой, поскольку после того, как в 1526 году евреи были изгнаны из Великого княжества Московского, политика нетерпимости в отношении евреев, хотя и непоследовательно, проводилась до самого конца XVIII века – антиеврейские тенденции превалировали над появлявшимся время от времени интересом к возможной выгоде (прежде всего – от торговли, которую вели евреи). При этом в России жили евреи-нелегалы, большинство – в столице и в Новороссии.

Членов этой недоминирующей национальной группы в официальном и публичном российском дискурсе обычно называли «евреи»[869], слово «жид» в XIX веке имело отрицательные коннотации[870]. Достаточно часто выбор этнонима «жид» отражал юдофобские взгляды, характерные, например, для некоторых чиновников Северо-Западного края в 1870-х годах[871]. Определения «русские граждане Моисеева исповедания» или «русские граждане Моисеева исповедания, еврейского происхождения» встречались достаточно редко, и их использование было характерно прежде всего для бюрократов, в деятельности и риторике которых встречается меньшее количество элементов националистской национальной политики[872].

Юридическое описание лиц еврейской национальности для властей не представляло большой проблемы – евреями считались все исповедующие иудаизм. Тот, кто переходил в какую-либо христианскую конфессию, больше евреем не считался[873]. Правда, и в этом случае еврейское происхождение было достаточно легко установить по документам, поскольку крещеным евреям разрешалось менять имена, но не фамилии[874]. В период правления Александра II ситуация начала меняться. В 1865 году император предоставил привилегию конвертиатам, служившим в армии, – в документах исповедовавшаяся ранее религия (иудаизм) должна была быть заменена на сословие, к которому раньше принадлежали крещеные евреи, кроме того, им позволялось брать фамилии крестных родителей[875]. Юридическое определение принадлежности к еврейству еще, конечно, не значило, что общество автоматически будет считать перешедшего в православие еврея русским, однако именно отказ от иудейства был если не достаточным, то действительно обязательным условием ассимиляции[876].

«Еврейский вопрос» в Российской империи претерпел большие метаморфозы. Введенные в 1791 году ограничения (евреям позволялось проживать только в Белоруссии, Екатеринославской и Таврической губерниях) не рассматриваются историками как начало дискриминирующей политики в отношении этой группы населения. Дело в том, что причиной или поводом издания этого закона стали действия еврейских купцов, воспользовавшихся решением Сената от 1782 года, разрешавшим им переезжать по делам в другой город. Сенат, вводя это ограничение, очевидно, имел в виду только белорусские города, но это условие не было четко обозначено, и еврейские купцы начали развивать активную коммерческую деятельность в Москве и Смоленске, что вызвало жалобы московских купцов, эти жалобы и привели к запрету 1791 года, приведшему позже к формированию черты оседлости[877].

Второй и Третий разделы Речи Посполитой неизбежно должны были привести к переменам и в области отношений властей с еврейской общиной. Если после Первого раздела в Российской империи проживало не более 100 тысяч евреев (некоторые исследователи называют цифру 50 тысяч), то после 1795 года в Российской империи оказалось более половины всех евреев Европы. После Второго и Третьего разделов Речи Посполитой, по подсчетам исследователей, население России пополнилось 500–800 тысяч евреев, в 1812 году после присоединения Бессарабии – 20 тысяч евреев, в 1815 году во включенном в состав империи Царстве Польском проживало 300 тысяч евреев[878]. Столкнувшись с таким многочисленным трудно интегрируемым сообществом, имперские власти перешли к дискриминации, начало которой можно отнести к 1794 году, когда для евреев были введены налоги, размеры которых были вдвое выше по сравнению с теми, которые платили христиане (на караимов двойные налоги не распространялись).

И при разработке «Положения об устройстве евреев» 1804 года и «Положения о евреях» 1835 года, и в других случаях в первой половине XIX века политика властей Российской империи в отношении евреев определялась не только желанием интегрировать эту этноконфессиональную группу в имперские структуры, сделать евреев «счастливыми и продуктивными», но и более важным мотивом политики по «еврейскому вопросу» – стремлением «обезвредить евреев». Нежелание отказаться от дискриминационной политики было порождено убежденностью в том, что евреи были вредны своей экономической («эксплуататорской») деятельностью. Особенно следовало оберегать от евреев наиболее слабо развитых в экономическом и культурном смысле крестьян. С другой стороны, власти считали евреев фанатиками, что в данном случае означало глубокую связь евреев с иудаизмом (особенно отрицательно в России в XIX веке оценивалось влияние Талмуда), обычаями, языком (идиш обычно называли «жаргоном»), воспитанием национальной исключительности, закрытостью и нежеланием перенимать атрибуты преобладающей культуры и цивилизации.

В «Положении об устройстве евреев» 1804 года много внимания уделяется проблемам образования. При чтении Положения создается впечатление, что власти стремились к интеграции евреев: евреи, не подвергаясь никакой дискриминации, могли учиться в начальной, средней и высшей школе, и никто не имел права вмешиваться в их религиозные убеждения. Один пункт Положения позволял евреям учреждать на частные средства отдельные школы, в которых в обязательном порядке должен был преподаваться один из трех языков: русский, польский или немецкий. Русский, польский и немецкий языки должны были вытеснить «жаргон» и из других публичных сфер жизни евреев. То, что русский язык не является обязательным, но лишь одним из трех предпочтительных (наряду с польским и немецким), показывает, что авторы Положения не имели целью ассимиляцию, скорее всего, они надеялись, что эти языки помогут евреям перенять «европейскую цивилизацию». Вместе с тем, очевидно, власти надеялись, что в будущем переписка на понятном чиновникам языке не позволит евреям заниматься нелегальной деятельностью. Помимо этого, согласно Положению, каждый еврей должен был быть отнесен к одной из четырех категорий: землевладельцев, фабричных рабочих, купцов и мещан. В духе идей эпохи Просвещения авторы Положения подталкивали евреев к «полезному» занятию – земледелию. Результаты этой политики, проводившейся многие десятилетия (официально – до 1866 года, в действительности – до 1881-го), можно оценивать по-разному. В 1900 году более 150 тысяч евреев занимались в России земледелием