Пятая зима - Китти Джонсон

Почти сразу я решила, что Клер – приверженка строгих взглядов. К примеру, я заметила – она обратила внимание на фламингово-розовый цвет, в который я выкрасила пострадавший от жильцов стеллаж, в ту же минуту, как только вошла в комнату. Она, конечно ничего не сказала, но я была уверена: внутренне она содрогнулась. Или, по крайней мере, подавила дрожь.

Да, возможно, стеллаж слишком выделялся на фоне нефритово-зеленых обоев – особенно после того, как я расставила на нем блестящие и яркие рождественские игрушки и украшения, но у меня просто не было другого выхода. После того как растворитель, с помощью которого я пыталась удалить черную краску, не сработал, я отправилась в хозяйственный магазин, где мне бросилась в глаза банка с краской редкого розового колера. На мгновение мне даже показалось, будто Ричард стоит у меня за спиной и смеется. «Если тебе так нравится этот цвет, детка, так за чем же дело стало? Не стесняйся, действуй! Только имей в виду – красить придется в два слоя, потому что краска может просвечивать и стеллаж получится полосатый!»

Клер я хотела усадить на диван – мне казалось, мягкая мебель придаст нашей беседе менее официальный характер, но маневр не удался. Моя гостья предпочла жесткий обеденный стул, стоявший у стола, из чего я сделала вывод, что она, напротив, намерена придать разговору строгий, формальный характер. Но, возможно, даже на диване я бы все равно чувствовала себя скованной и напряженной.

Садясь на стул напротив Клер, я пожалела, что он развернут не к окну в сад, а к двери в свободную спальню. Один вид моего любимого платана, быстрой ласточки или суетливого дрозда могли бы помочь мне расслабиться и не чувствовать себя так, словно я оказалась лицом к лицу с расстрельной командой.

Нет, подумала я, так не пойдет. Нужно взять себя в руки. Сосредоточиться. Не думать о плохом. Эта женщина обладает властью, она может обратить мои мечты в прах, а может помочь им осуществиться. Кроме того, что такого особенного в вопросе, который она задала? «Почему вы решили усыновить ребенка именно сейчас?»

– Ну… мне всегда хотелось иметь детей. Сейчас мне тридцать семь. Я зрелая, самостоятельная женщина, я прочно стою на ногах, поэтому мне кажется – я готова к усыновлению. У меня нет никаких долгов, зато есть постоянная работа, и…

Господи! Да я что – пришла в банк просить о кредите? В письменном заявлении, над которым я корпела почти неделю, все это я уже изложила – и гораздо убедительнее, чем сейчас. Не зря же я советовалась с друзьями, читала им отдельные фрагменты, подбирала слова, трижды проверяла грамматику. Неужели мне придется повторять все это еще раз, да еще и устно?

– В общем, как-то так… – Я вздохнула, чувствуя, что источник моего красноречия иссяк.

Клер Картер улыбнулась.

– Не спешите.

– Ну, когда-то я надеялась, что к этому возрасту у меня будет семья, но как-то… не сложилось, и я подумала… Вы наверняка читали мою биографию и знаете все о моем детстве. После того как погибли мои родители, меня саму фактически удочерили. Обо мне заботились сначала моя тетка Тильда, а когда она умерла – родители моей подруги. Я выросла, считайте, у чужих людей, хотя я их очень любила, а они любили меня. Вам, наверное, часто приходится слышать о сиротах, которым необходима семья, так? В общем, я решила, что раз у меня есть кое-какой опыт по этой части, я могла бы его использовать с пользой для себя и для других. Я подумала, что могла бы помочь какому-нибудь ребенку, который, как я когда-то, остался без родителей.

Собственные слова казались мне убогими и жалкими. И неубедительными. Как я ни старалась, мне не удавалось выразить тот восторг, который я испытала в момент озарения, пришедшего ко мне одним воскресным вечером, когда я лежала в горячей пенной ванне, размышляя о своей бездетности. «Почему бы мне не усыновить ребенка? – осенило меня. – Я же могу усыновить ребенка! Или удочерить!»

– Спасибо, – сказал Клер и черкнула что-то в своем блокноте. – Об этом трагическом этапе в вашей жизни, когда вы потеряли родителей, нам тоже нужно поговорить и поговорить подробно. Давайте с него и начнем. Скажите, как вы узнали о несчастье с вашими родителями?

Мой желудок словно стиснуло судорогой, ладони мгновенно вспотели. Я не знала, куда девать руки. Обычно, когда мне приходится говорить о чем-то тяжелом и трагическом, я начинаю теребить волосы, но сейчас мне не хотелось предстать перед Клер этакой невротичкой, которая не в силах справиться с собой, ерзает на стуле, жестикулирует и совершает сотни других ненужных телодвижений.

– Я была в школе, на уроке естествознания. Мы ставили опыты, связанные с природой электрического тока, когда в класс вошла секретарь директора. Она отвела меня в приемную, и там я увидела тетю Тильду, которая разговаривала с директором. Они вместе отвели меня в его кабинет и там… там они мне сказали.

Мне не хотелось уходить с урока. Мне всегда нравилось естествознание, к тому же наш преподаватель мистер Хаунслоу назначил меня старшей группы, которая должна была первой подвести электричество к лампочке на вершине макета маяка. Думаю, когда я шла по коридору к приемной директора, выражение лица у меня было самое кислое. Конечно, я понятия не имела, зачем меня вызвали из класса. Мои родители все еще были в отъезде, и я была уверена, что вовсе не мама пришла за мной в школу, чтобы повезти к зубному или к какому-то другому врачу, к которому мы записались так давно, что я об этом совершенно забыла. Но в приемной директора я увидела тетю Тильду. Она всегда одевалась очень аккуратно и стильно и вообще следила за собой, но в тот день ее изящный черный жакет был застегнут не на ту пуговицу, а глаза покраснели, словно она плакала.

– И вы стали жить с тетей?

Я кивнула.

– Да.

Если бы передо мной сидела не Клер, а какой-то другой человек, я бы попыталась перевести разговор на другую тему. Я бы предложила собеседнику чашку чаю с печеньем, задала бы ему несколько вопросов о нем самом, о его делах. Существовало немало уловок – прозрачных и не очень, – чтобы дать человеку понять: я не желаю и дальше разговаривать на эту тему. После того как погибли папа и мама, я очень долго была глубоко несчастна, и вспоминать те времена мне совершенно не хотелось. Но теперь… Если я хотела, чтобы