Окно в потолке - Радиф Фаритович Кашапов

аккордеон и затянул первое, что пришло в голову, бабка заревела и повались на пол, так что он испугался и прекратил играть. Но она оставалась в сознании, без ушибов. И пообещала потерпеть и дух мужа не вызывать. И ко второй неделе уже не лил редких слез, а начинала тихо подпевать. Даже в беде есть своя красота, думал Артем и просыпался.

В центре самого нигде – чтение и пристрастие к еде. Не спи, не спи, иначе день со днем не отличишь, а как же воскресенье… Его стошнило.

Вообще, ему предлагали еще одну коммуналку. Теперь уже в самом что ни на есть центре, то ли на Бакунина, то ли чуть подальше, ближе к набережной. Он так и не запомнил адреса, потому что его смутила цена – в два раза выше, чем раньше, а во-вторых, испугала необходимость ежедневно не только у себя в комнате, но в коридоре или туалете или ванной или кухне что-то мыть. По строгому расписанию, составленному хозяйкой, которая обещала проверять выполнение плана каждую неделю. Поэтому он для порядка прошелся по жилым помещениям. А потом вновь вернулся на репетиционный диван.

Заснуть к утру не на диване в холле, и даже не на широком подоконнике в первой репетиционной комнате, а упершись спиной об усилитель в кладовке. Такого с ним еще не случалось. Он потянулся, вздохнул. Хотелось пить – вышел в уборную, открыл кран и долго пил, потом ополоснул лицо, нашел в аптечке над раковиной цитрамон и активированный уголь, кинул таблетки в рот и уселся на диване у выхода. Через полчаса ему стало лучше. И он начал вспоминать, какие у него есть дела на ближайшее время. С коммуналки он съехал по истечению месяца, потом деревня, а ведь все еще стояло лето, ей-богу, непонятно, а что теперь надо делать-то? Искать новое жилье? Да так ведь на базе соорудили душ, на этом диване можно спать, работает электрический чайник и микроволновка. А цены на комнаты растут, непонятно, к чему тогда нужно было переезжать из Москвы, если деньги приходят в Петербург, да не в те карманы, что хотелось бы – либо в чужие, либо в свои, но дырявые. И значит, те, кто озаботился о недвижимости, те, кто нашел себе дело, скоро перестанут быть этой болотной сыпью и превратятся в хищные цветы первого десятилетки. А что он будет делать, Артемий Олегович, хотя и не стоит тебя так называть, потому что не заслужил? Смотреть за чужой жизнью, вести летописи, готовить барабанщиков к лучшей доле, слушать вторичную музыку за стеной. Впадать в тоску. Но сам подумай, своей головой – встречаешь ты, к примеру, старых друзей в ином городе, в каком-нибудь центральном кофе. И вы друг другу рассказываете новости – кто женился, кто развелся, детей нарожал, директором стал, а ты и говоришь – я на репетиционной точке работаю, музыкантов ругаю и учу. И ведь для них это все темный лес, а для тебя, быть, скука смертная. Так проблема, получается, в тебе, а не в записях в трудовой или прочих деталях. Просто надо успокоиться. Ты не станешь героем, потому что кому-то еще больше не повезет и ему придется везти неравный бой с глыбой ответственности и булыжником величия. Кому не придется быть человеком, но еще одним параметром, по которому меряют время. А ты просто кегля, 100 граммовый груз на другой чаше весов, разменная монета. Вроде бы и не нужен, но вот за тобой бегут в соседнюю кассу, а потом оказывается, что рубль-то – юбилейный.

И Тема пошел в магазин за хлебом и молоком, потому что он был голоден, а музыканты должны собирались прийти только через полчаса. Воскресенье, все-таки, люди хотят веселиться.