Мысли быстрого реагирования - Сергей Кара-Мурза

Осколки СССР тяготеют к интеграции. Как только Россия вылезет из ямы, этот процесс пойдет с ускорением. Но для этого надо знать, что происходит в других республиках, как они пережили реформы, какие новые формы жизни испытали. Все они накопили ценный опыт, исходили много путей, с разных сторон изучили и Запад, и Восток. Это знание — большое богатство. Нас от него отводят скандалами, а для работы требуется знание инженерного типа — объективное и точное.

Отправной пункт таков: нельзя вливать новое вино в старые мехи. Старые формы надо изучать и знать, но вернуться в них нельзя.

Восстановление России — это строительство, в нем традиция должна дополняться творчеством. Возрождение надо понимать как новое рождение, а не оживление усопшего. Кажется, это прочувствовали, но раз за разом появляются программы, мотив которых — ностальгия по прошлому. Они греют душу, но организующим действием не обладают, их нереальность очевидна.

В общем, молодые мыслители должны создать новое обществоведение для России. Не получим мы его ни от заслуженных академиков, ни от западных либералов и постмодернистов, хотя знать их надо. У нас свои болезни и надо искать свои лекарства.

4. Наконец, крах СССР показал нам еще один изъян нашего мышления, который давно пора было выправить, но все руки не доходили. Мы считаем, что люди и их сообщества — очень устойчивые системы (в культурном отношении), чуть ли не природное свойство.

Если речь шла о советском человеке, то были уверены, что он обладает таким-то набором качеств, и на них можно рассчитывать. Эту устойчивость мы преувеличиваем. Люди и их общности гораздо подвижнее, чем мы думаем. Были советские, а промыли им мозги всего-то года за три — и их как подменили. Рабочие стали поддерживать идею приватизации… Чудеса!

Из этого следует, что мыслящий человек не должен уповать на какие-то устойчивые сущности, якобы выражающие качества групп, на которые мы делим (часто ошибочно) общество. Он должен все время составлять «карту» противоречий, которые подспудно или явно разделяют общество, и «карту» социальных общностей, которые группируются по разные стороны линий раздела. Обе карты подвижны, на обе системы можно и нужно влиять. Побеждают те, кто имеют более достоверные карты нашей местности и лучше владеют технологиями воздействия на поведение общностей. Нас этому не учили, а теперь надо осваивать.

Для этого и требуется новое, «инженерное» обществоведение.

Крах СССР, когда советские люди повели себя не так, как ожидалось, должен стать уроком. Ведь все эти антикоммунисты, сепаратисты и даже террористы были выращены в нашем обществе, из обычных советских людей, о которых мы ничего такого и подумать не могли еще лет за пять до их перевоспитания.

Чтобы Россию возрождать, надо изучить процессы разделения и соединения людей по идеалам и интересам и найти язык для диалога. Общество расколото, и ни дубинкой, ни деньгами его не собрать. Надо обращаться к разуму, совести, памяти людей и их способности предвидеть будущее. Урок гибели СССР нам должен сослужить эту службу.

22.05.2013

Недавно тихо прошла годовщина пионерской организации. Сейчас о ней мало вспоминают, а в СССР не оставили ее научного описания — она воспринималась как данность, вроде воздуха. О воздухе думают, когда душно. Сейчас я размышляю о пионерах, среди которых рос с 10 до 14 лет (1949-1953). Это личные впечатления, но чем-то они могут быть полезны.

Пионерская организация (ПО) тогда была жизненно необходимой сферой бытия городских детей этого возраста (жизнь в деревне другая, о роли ПО там не скажу). Только дети очень тонкого слоя элиты могли бы обойтись тогда рамками семьи и школы, но и родители старались, чтобы их дети были пионерами, как все. Тогда в элите в основном были фронтовики и люди с заводов. В общем, семья, школа и ПО были единой системой, иную трудно было представить.

Что нам дала ПО, как я понимаю? Первым делом — чувство надежности, защищенности. Родители, почти исключительно матери, весь день на работе, дети после школы — на улице. Но все мы были в организации, и это давало особое качество связности наших дворовых ватаг.

Пионерская организация дала всем навыки самоорганизации хорошего типа.

Я сам один год был председателем отряда и помню это чувство: чуть что — своему помочь, кого-то созвать, куда-то побежать. Травм было много, дети тогда были очень «инновационные», это сейчас даже не объяснить.

О пионерах радели воспитатели разного типа (помимо семьи и государства): учителя, вожатые и шефы. Они тоже были связаны в систему. О шефах сейчас как-то забыли, а это был важный институт. Во-первых, шефы — из старших классов. Они и на улице помогут, и книги свои дадут почитать, и пластинки послушать. Их близость и каждодневная доступность были большой ценностью.

Другая помощь — шефы извне, в основном с заводов и НИИ. Приходил в наш отряд инженер из Института автоматизации и телемеханики АН СССР, рассказывал о своей работе, о датчиках и обратных связях. Потом вытаскивал из кармана игрушечный трактор на батарейках, пускал по классу — и это было чудо. Трактор отыскивал себе дорогу в лабиринте, «осматривал» препятствия, «думал». Эти кибернетические машины мы видели и трогали руками в начале 50-х гг. — и могли поговорить с человеком, который их конструировал и делал в мастерской. А потом он вез нас в ЦАГИ, где монтировал какие-то датчики, и там его знакомые рассказывали об аэродинамике и показывали испытательные стенды.

Большое место занимал в нашей жизни Дом пионеров. «Секциями» и кружками, как правило, руководили энтузиасты из педагогов, инженеров или мастеров какого-то дела, часто старики. В личном контакте, в непрерывных беседах и воспоминаниях, в совместной работе руками они вводили нас в курс дела какой-то профессии, знакомили с ее историей и достижениями, «социализировали» рассказами о повседневной реальности мастеров.

Я думаю, подъем науки и техники в СССР во многом обязан тому, что поколение 30-40-х гг. в массе своей прошло через кружки Домов пионеров и всяких «станций» — юных натуралистов, краеведов, моряков или автомобилистов.

Все эти человеческие контакты в рамках ПО воспитывали подростков с сильным самоуважением и правовым сознанием. Это, может, странно звучит, но это так. Это особая тема — и, по-моему, очень важная.

Наконец, огромное дело сделала ПО, создав в стране, вместе с государством и профсоюзами, сеть пионерлагерей с их самобытным укладом и организацией. Тогда большинство городских детей проводили один-два месяца где-то в лесу у речки или озера; и природа, хорошая пища и заботливые люди чудесно поправляли и укрепляли их здоровье. Этот отдых был бесплатным, путевки поступали из разных предприятий. Я, например, побывал во многих лагерях, от разных заводов и от АН СССР. Везде было прекрасно — и ребята, и вожатые, и врачи, и баянисты. В послевоенные годы это был спасительный институт ПО.

Конечно, общество менялось, должны были меняться и социальные формы, в том числе и детские организации. Думаю, и школа, и ПО отставали в своей эволюции. Но большую ошибку делают сегодня многие молодые и взрослые люди, примеряя к себе, нынешним, идеалы и уклад пионерской организации 1950-1960-х гг. Такую же ошибку делают те, кто хотел бы возродить ту организацию.

Но хуже всего — бросить на произвол судьбы детей и подростков из обедневших за годы реформы семей.

Они, как говорится, живут в «зоне риска», а это, вероятно, большинство наших детей и подростков. Они нуждаются в «гнезде», которым в 1940-1950-е гг. была для меня и моих сверстников пионерская организация.

9.09.2013

Я прочитал первую лекцию на 5-м курсе факультета политологии МГУ. Ко мне потом подошел студент и спросил, почему я хорошо отзываюсь о тоталитарном СССР (он читал мои книжки). Человек незнакомый, я ответил сухо: мол, этот строй создало поколение на большом духовном и нравственном подъеме, заботясь о будущем. Я этот тип людей хорошо знал и любил. То, что с 1960-х гг. мы не справились с обновлением ряда систем, — другая история.

Но его вопрос меня зацепил. Многие об этом думают, и подходить к ответу надо с разных сторон. Я решил выложить маленький текст с сугубо личным взглядом. В молодости я был химиком, работал у академика Н.К. Кочеткова. Недавно отмечали 50 лет нашей лаборатории, и у всех просили написать краткие воспоминания. Вот это я здесь и выкладываю.

Я проработал в Лаборатории весь период ее пребывания в Институте биоорганической химии (тогда ИХПС), а потом еще пару лет в Институте органической химии (ИОХе). Не оторвался я от нее и поныне, но скажу о том, первом периоде, о времени становления, когда изобретались и испытывались многие новые формы организации, человеческих отношений, языка общения, постановки проблем — всей той социальной инженерии, которая порождала надежды на замечательный взлет нашего общества, но и послужила его краху. Не знали мы общества, в котором живем.