Бездна обещаний - Номи Бергер

— До свидания, Кирстен Харальд. — И то, как охрип его голос, удивило самого Битона. — Спасибо вам. Вы действительно воплощаете собой настоящее искусство.

Несмотря на то что дверь за Битоном закрылась, у Кирстен было такое впечатление, что художник вовсе не уходил, она продолжала чувствовать его присутствие в комнате. Проведя с Эндрю Битоном менее двух часов, Кирстен была уверена, что он узнал о ней больше, чем кто-либо на свете. У Кирстен было такое ощущение, что Битон, рисуя ее, оказал на нее физическое воздействие. Кирстен попыталась понять, что же на нее так подействовало — Битон-художник или же Битон-мужчина, и постаралась заставить себя хоть чуточку успокоиться. Ответ пришел, когда Кирстен легла спать. Она напрочь забыла о художнике и никак не могла избавиться от воспоминаний о мужчине.

18

Кирстен вскрыла большой коричневый конверт и осторожно извлекла из него посвященный ей номер «Тайм». Родители, стоя за спиной Кирстен, с любопытством заглядывали через плечо. Кирстен нервно прищурила глаза и наконец осмелилась взглянуть на окаймленную красной полосой обложку журнала. Первое, что бросилось ей в глаза, было имя Битон, жирными заглавными буквами выведенное на ее левом плече. Так написать мог только любовник. К своей досаде, Кирстен ощутила, как ее пронзила дрожь возбуждения. Но чувство это моментально улетучилось, как только за спиной неожиданно раздалось деликатное покашливание отца, а мать в обычной своей манере зацокала языком. Настроив себя на самое худшее, Кирстен наконец широко открыла глаза и постаралась посмотреть на свое нарисованное лицо так, как его увидели родители.

Портрет Кирстен, выполненный Эндрю Битоном, сильно отличался от фотопортретов, сделанных Антони Армстронг-Джонсом или Ричардом Аведоном. Кирстен Битона была двадцатишестилетней загадкой: униженная, но полная достоинства, невинная, но чувственная. Чарующий блеск соблазна и отрешенности в ясных васильковых глазах. В целом, однако, портрет неприятно поразил Кирстен. Эндрю Битон увидел лицо, которое она сама видела каждый раз, рассматривая свое отражение в зеркале после любовных утех с Майклом.

За тридцатишестилетнюю историю журнала «Тайм» ни один из его номеров не раскупался столь стремительно, как этот — с портретом Кирстен Харальд на обложке. Впервые в своей жизни знаменитая пианистка дала столь обширное и подробное интервью. Каждый имел собственное мнение об обложке, каждый имел собственное мнение о статье. Но, какими бы ни были эти мнения, никто не мог оспаривать тот факт, что Нельсон оказался прав. На Кирстен повсюду появился спрос. Похоже, весь мир внезапно открыл для себя классическую музыку, и американская пресса немедленно стала выжимать из этого деньги, сделав из Кирстен то, чего никогда еще не было в мире классической музыки: Кирстен стала звездой и для массовой культуры.

— Невероятно, это просто невероятно! — Нельсон пытался одновременно жевать содовую таблетку и говорить. — Ты делаешь для классической музыки то же, что Элвис Пресли сделал для рок-н-ролла. — Нельсон пристально посмотрел на спокойно сидевшую перед ним Кирстен и, захватив со стола кипу листков, протянул их девушке. — Знаешь, что это такое? Заявки на интервью. Все крупные газеты и журналы, все крупные радио- и телестанции горят нетерпением взять у тебя интервью. Твою игру хотят слышать все — от школьников до тюремных заключенных. Все в мире мечтают аккомпанировать тебе на концерте. Какой-то город в Оклахоме собирается назвать твоим именем центральную улицу, а одна из музыкальных школ в Атланте уже переименована из музыкальной школы имени Гайдна в музыкальную школу имени Харальд. А теперь скажи мне, как ты сама ко всему этому относишься? — бросив письма, мягко спросил Нельсон.

На лице Кирстен появилась широкая улыбка.

— Мне нравится. Думаю, миру классической музыки не помешает немного свежего воздуха. А ты как считаешь?

К следующему апрелю Кирстен прибавила еще четыре амулета на свой браслет и коллекция колец пополнилась четырьмя новыми экземплярами. Их значение, однако, было далеко не таким существенным, как число. За весь год Кирстен видела Майкла всего четыре раза, когда им довелось вместе выступать, а время, проведенное с Джеффри, в сумме составило только четыре недели.

К великому ужасу Кирстен, Роксана сопровождала Майкла во всех четырех поездках, похоже, с единственной целью — оградить мужа от каких-либо посягательств. Ее присутствие лишало их возможности хотя бы минутку побыть наедине, делая еще более неопределенной и без того невыносимую ситуацию.

Они больше не писали друг другу и не звонили. С растущим чувством безнадежности Кирстен вынуждена была признать, что они с Майклом все более отдаляются. Общие воспоминания подергивались дымкой забвения. Узы, когда-то так сильно их связывавшие, ослабели. Теперь всякий раз, когда Кирстен думала о Майкле, мысли о любимом обрамлялись рамкой легкой печали. Временами Майкл снился ей, но она забывала о нем сразу же после пробуждения.

И, если образ Майкла становился все более расплывчатым, то Джеффри постепенно становился для Кирстен единственным источником постоянства в этом вечно меняющемся мире. Джеффри был для нее опорой и убежищем. Он был готов довольствоваться «кусочками и частичками» Кирстен, как когда-то она довольствовалась «кусочками и частичками» Майкла. Кирстен нередко задумывалась о том, насколько устраивает Джеффри такая роль и не чувствует ли он себя обделенным. Ведь именно так чувствовала себя Кирстен в отношениях с Майклом. Правда, она считала, что такова уготованная ей судьба.

Джеффри был постоянно взвинчен. И все из-за женщины, продолжавшей то появляться в его жизни, то исчезать из нее с непостоянством, подобным неверному мерцанию пламени свечи. Свет, — и тут же мрак. Непредсказуемость отношений заставляла Джеффри вот уже два года находиться в тревожном состоянии человека, стоящего на краю пропасти.

Джеффри созрел. Созрел для того, чтобы спасти Кирстен от требовательной публики, публики, почти сумасшедшей в желании иметь всю Кирстен. А как насчет его желания? Его стремление полностью обладать Кирстен уже много месяцев как перестало быть просто желанием, а превратилось в одержимость. Пора прекратить относиться к Кирстен как к священному образу и пачкать простыни продуктами неутоленной страсти. Не может же это продолжаться бесконечно. Время пришло.

Джеффри подумал о золотом браслете, подаренном Кирстен Майклом Истбоурном, и в нем заговорила ревность. В ушах Джеффри стоял звон пяти амулетов, звучавший вызовом его упорной погоне за Кирстен. У него возникло непреодолимое желание схватить и раздавить одну за другой все пять побрякушек, заставить их замолчать навеки. Джеффри улыбнулся. Он скоро избавит Кирстен от Майкла Истбоурна. Дайте только срок.