Батумский связной - Наталья Александрова

– Но дело все же мы не закончили. Список, голубчик, список, – пояснил он.

– Ну уж я и не знаю, Аркадий Петрович, где же его искать. Был ли он вообще, этот список?

– Был, голубчик, был. Причем я уверен, что Махарадзе держал его при себе, никуда не спрятал.

– Но ведь вы тщательно обыскали труп?

– Тщательнее не бывает. Одежду по нитке прощупали, полость рта обследовали… уж не буду в подробности вдаваться, только поверьте: обыскали на совесть. Так что простите старика за назойливость, – при этих словах Борис хотел возразить, но Горецкий остановил его повелительным жестом, – еще раз попрошу вас вспомнить все, что удастся, из того вечера, когда вы с Махарадзе познакомились.

– Да я вам уже рассказывал, он сам ко мне подошел…

– Не важно, голубчик, что рассказывали. Повторите еще раз, возможно, что-то всплывет, на что раньше внимание не обращали…

– Подошел ко мне… Я еще удивился, что он нервничал. То есть тогда я просто подумал, что странный какой-то господин, назойливый очень, а теперь понимаю – это он от страха нервничал очень.

– Это понятно. Очевидно, он чувствовал за собой слежку, боялся турецких агентов… А нужно было ждать, ждать сутки или двое. Список жег ему ладони, фигурально выражаясь, но куда он мог его спрятать? Человек он был всем незнакомый…

– Ну, и он стал буквально навязывать мне игру. Чуть не силой заставлял играть. Я отнекиваюсь, мол, не умею даже играть-то, а он как банный лист – хоть одну игру, время скоротать. Что ему так приспичило – ума не приложу, компания нужна была, что ли… Я ему говорю, что мне, мол, и не на что играть-то, денег совсем мало, а он – да у меня, говорит, и вовсе денег нет, я на мели…

– Как – денег нет? – прервал Бориса насторожившийся Горецкий. – У него при обыске деньги найдены, не бог весть какие, но были у него деньги. Да вы и сами слышали, как Просвирин рассказывал, что деньги они у Махарадзе не взяли, чтобы не подумали, что его ограбили, чтобы вы под подозрением были. Это в первый момент и сработало. А вы говорите – денег нет.

– Я говорю как было, теперь точно вспомнил. Не было у него денег, – упрямо твердил Борис.

Горецкий вынул из кармана лист бумаги:

– Вот опись вещей, что при покойнике найдены были. Читайте: турецкие лиры в количестве пятидесяти трех, а также деникинские «колокола» – двести семьдесят рублей.

– Вот как, а он предложил мне сыграть на вещи. Поставил свои ботинки против моего портсигара. Он был так назойлив, что я решил: проще согласиться, ну, проиграю портсигар, он недорогой. Тем более что ботинки у него были хорошие, крепкие, английские, а мои ни к черту не годились, а размер у нас одинаковый оказался… – Борис осекся, увидев, каким взглядом смотрит на него Горецкий.

– Раньше про ботинки сказать не могли? – грозным голосом спросил он.

И все: исчез скромный рассеянный профессор, опять перед Борисом стоял жесткий человек с чеканным профилем.

– А вы не спрашивали, – огрызнулся Борис, не в силах поверить в очевидное.

– Это они и есть? – Горецкий кивнул на желтые английские ботинки Бориса.

– Ну да… А вы думаете?..

– Думаю. – Горецкий хищно смотрел на ботинки. – Иначе зачем ему было настаивать на дурацкой игре в карты? К чему было ставить на кон свои хорошие ботинки, когда у него были деньги? Все становится понятным. Махарадзе чувствовал, что за ним наблюдают. У таких людей, у курьеров, очень, знаете ли, развито чувство опасности. И естественно, он подумал, что за ним следят турки, что охотятся за списком, потому что операцию с бриллиантами он проводил не в первый раз и все проходило гладко. Ругал себя небось Махарадзе, что связался с англичанами, из жадности связался, хотел за один рейс больше денег заработать. И решил, пока суть да дело, спрятать список там, где никто его искать не станет – у вас, у случайного человека.

– А потом?

– А уж это, дорогой мой, я не знаю. Как уж он рассчитывал назад ботинки получить – эта тайна с ним вместе умерла. Так что позвольте ботиночки, Борис Андреевич…

Взгляд Горецкого стал еще более хищным. Борис расшнуровывал ботинки, руки от волнения дрожали, он путался в узлах.

– Не волнуйтесь, голубчик, – ехидно, как показалось Борису, приговаривал Горецкий, – если уж он там есть и никуда не делся за все это время, то лишние две минуты ничего не изменят. А насчет ботиночек не переживайте, босой не останетесь, вам на складе интендантства не хуже подберу.

Он достал перочинный нож и принялся варварски разделывать ботинки. Он отодрал стельки, затем надрезал твердую кожу каблука – и глазам взволнованных мужчин представилась пустота, в которой белел плотно скрученный рулончик папиросной бумаги.

– Вот он! – прошептал Горецкий. – А мы где только его не искали…

– И он здесь был все время… Переплыл со мной море, путешествовал по Аджарии, вернулся в Крым… Но я ведь мог вообще не вернуться…

– Пути Господни неисповедимы, – философски заметил Аркадий Петрович, развернул рулончик, вооружился остро заточенным карандашом и сказал: – Против одной фамилии можно уже сделать пометку, – и поставил аккуратную птичку около фамилии Карнович.

– И что вы теперь будете делать со списком?

– Список, Борис Андреевич, я буду внимательно читать. Англичанам я его не отдам, потому что человек, для которого этот список предназначался, мистер Солсбери, позавчера отбыл в родную Британию. Англичанам сейчас вообще уже не до списка. Они выводят свои войска, как вы слышали. Контингент остается только в Батуме, надолго ли, никто не знает[17]… Кроме того, для англичан этот список – всего лишь карта в дипломатической игре, а для нас с вами перечисленные в нем люди – враги, предатели. От того, как решительно мы избавимся от них, зависит, может быть, судьба Отечества.

Борис посмотрел на Горецкого с некоторым подозрением.

– Вы хотите сказать… без суда? Без следствия?

– Какой суд, голубчик?! Многие из них занимают важные, ключевые посты, некоторые в большом доверии у своего начальства. А попробуйте договориться, например, с генералом Шкуро! С ним главнокомандующий-то не всегда может найти общий язык! Пока мы будем тянуть со следствием, сколько вреда они могут еще причинить! Да кроме того, у нас ведь нет никаких доказательств, достаточно веских для суда, даже военного. Мы должны действовать быстро и решительно.

За окном начали подавать голос первые птицы. Наступал рассвет.

В штабном вагоне генерала Шкуро гуляли. Надо сказать, что гуляли здесь часто, чуть не каждый день, но сегодня повод был особенный, достойный был повод: батька Андрей обмывал свою третью звездочку. Накануне по телеграфу из ставки пришел приказ о присвоении ему звания генерал-лейтенанта.[18]

Шкуро полулежал на диване, полуобняв левой рукой певицу Дормидонтову, и вполголоса подпевал цыганам «Невечернюю». Напротив сидел его любимец, есаул Сайдачный. И лениво перебирал струны гитары.

– Скучно гуляем, хлопцы! – воскликнул вдруг Шкуро, прервав песню. – А ну, Степка, еще шампанского!

В салон вошел молодой казак в черной черкеске и папахе из волчьего меха – отличительный знак «волчьей сотни» генерала Шкуро. На подносе казак нес бокалы с шампанским.

– А где Степка? – недоверчиво спросил Шкуро.

– Хлебнул лишку, батьку, пьян свалился! – отвечал казак. – Я за него послужу, я ему сродственник.

– Проснется – выдеру скотину! – рявкнул молодой генерал. – А ты, сродственник, запомни: казаку прислуживать не след! У казака в руке должна быть шашка и нагайка, а не поднос и полотенце! Ну ладно, давай, шампанское выдыхается!

Казак ловко подскочил к генералу, повернул к нему поднос. Шкуро двумя пальцами взял бокал, подал его Дормидонтовой, второй взял для себя. Казак шагнул к Сайдачному, повернув поднос снова, так что перед есаулом оказался бокал с двойным золотым ободочком. Есаул схватил бокал, поднял и выпил одним глотком с возгласом: «За тебя, батьку!»

Казак раздал оставшиеся бокалы и выскользнул из салона.

Цыгане снова затянули песню. Минуту спустя Сайдачный поднялся, будто хотел пойти в пляс, протянул руку к своему генералу, открыл рот, но не успел ничего сказать, а грянулся на пол, вытянувшись в полный свой богатырский рост.

Шкуро вскочил:

– Что с тобой? Или перебрал? Куда больше нам с тобой выпивать случалось!

Молодая цыганка нагнулась над есаулом, поднесла зеркальце к его губам и, чуть подождав, подняла глаза на генерала:

– Умер он, батюшка! Мертвехонек лежит!

Шкуро огляделся по сторонам, увидел разбитый бокал на полу, вытащил шашку из ножен и заорал:

– Где этот казак проклятый, что выпивку нам приносил? На куски изрублю!

Кинулись искать казака, но его и след простыл. В соседнем с салоном купе, где хозяйничал денщик генерала Степан, нашли денщика – он тяжело стонал, держась за разбитую голову. Неизвестного казака искали по всему корпусу, Шкуро избил четверых вестовых и одного поручика, но все впустую: найти казака в казачьем корпусе – то же самое, что найти иголку в стоге сена или желтый лист в осеннем лесу.