Словарь Мацяо - Хань Шаогун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Темы, поднятые человеком с голосом, всегда оказываются подхвачены остальными, люди склонны копировать его интонацию, повторять за ним присказки и характерные словечки. Подобная репродукция языка служит формированию власти, которая утверждается и реализуется в ходе дальнейшей речевой экспансии. Само слово «голос», употребляемое в таком значении, вскрывает языковую природу власти. Зрелые политические системы, крупные объединения всегда выстраивают собственную языковую систему, завоевывая и подкрепляя свой голос официальными бумагами, заседаниями, обрядами и церемониями, выступлениями ораторов, классической литературой, памятными стелами, пропагандистскими лозунгами, произведениями искусства, новыми понятиями, новыми топонимами и даже новыми девизами правления. Грубая сила без голоса – сила сброда, дорвавшегося до денег или оружия, сила мятежников, которые могут оттеснить императорскую армию, занять столицу и даже завладеть на время верховной властью, чтобы затем неизбежно ее утратить.
Понимая это, власти предержащие придают огромное значение бумагам и заседаниям. Бумаги и заседания – ключевые инструменты, гарантирующие сохранение голоса, и вместе с тем – лучший способ его упрочить. Официальные лица живут бумагами и заседаниями и просто не представляют себе иного существования. Даже если на заседании повторяются одни пустые фразы, от которых нет ни капли практической пользы, бюрократы все равно испытывают непроизвольную радость. Причина очень проста: в зале заседаний всегда устанавливается трибуна, стол президиума и места для публики, чтобы каждый присутствующий видел, сколько голоса ему отмерено (если вообще отмерено). Только слова людей, облеченных властью, наделены прерогативой проникать в уши публики, в записи и протоколы, в громкоговорители, мегафоны и прочие инструменты принудительного вещания. И только в такой обстановке официальные лица могут с головой погрузиться в знакомый язык, ощутить, как язык орошает, вскармливает и напитывает их власть, как встает на ее защиту.
И все это куда важнее реальной повестки заседания.
По той же причине власти предержащие испытывают естественную враждебность к любому непривычному или незнакомому языку. Во время «культурной революции» наибольшим почетом в Китае пользовались Карл Маркс и Лу Синь, их имена возглавляли короткий список великих, чьи работы еще можно было увидеть на опустевших полках книжных магазинов. И все равно чтение Маркса и Лу Синя могло оказаться весьма опасным занятием. В деревне книга Маркса едва не стала доказательством моей «реакционной идеологии».
– Вместо сочинений председателя Мао пащенок городской Маркса читает! – сказали кадровые работники из коммуны. – Это что за образ мыслей? Что за отношение?
Кадровые работники не собирались и не посмели бы спорить с Марксом, к тому же они не имели малейшего понятия, что написано в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», вредит ли эта книга кампании по озеленению гор, политике ограничения рождаемости или их вечерним планам завалиться в кабачок и наесться собачатины. По большому счету, им было все равно. Они выкатили глаза от возмущения, потому что в непонятных словах чувствовалась угроза и скрытый вызов их голосу.
В XX веке огромное влияние получило модернистское искусство: абстрактная живопись, театр абсурда, романы, написанные в форме потока сознания, сюрреалистическая поэзия и другие сенсации периодически сотрясали общество, параллельно появился целый ряд антиортодоксальных культурных движений, таких как феминизм, хиппи, рок-н-ролл и пр. Интересно, что на заре своего существования почти каждое из этих движений считалось результатом коварных происков врагов. Буржуазная пресса клеймила абстрактные полотна Пикассо как «злокозненные попытки СССР подорвать западную демократию», а самого Пикассо называла «агентом большевистской пропаганды». Церковь и Конгресс считали Элвиса Пресли и Джона Леннона «подпольными агентами коммунистов», которые «разлагают молодое поколение и пропагандируют капитуляцию в борьбе с “красной угрозой”», и на военных базах США в Европе музыка «Битлз» долгое время была под запретом. С другой стороны, все красные режимы занимались тем же самым: любое современное искусство десятилетиями подвергалось критике официальных лиц, в чиновничьих протоколах и университетских учебниках его называли «авангардом “мирной эволюции”»[96], «идеологией загнивающей западной буржуазии» и «духовной отравой, которой пичкают молодежь».
Очевидно, такая реакция – следствие перестраховки. В дальнейшем и с той, и с другой стороны контроль был постепенно ослаблен, иной раз правящие режимы даже присваивали себе некоторые словечки из лексикона новой культуры, например, записывали рок-песни, посвященные кампании по увеличению производства[97], или пытались стимулировать экспорт одежды с помощью абстрактных полотен.
Конечно, будет большой наивностью считать реакцию властей простой перестраховкой. На самом деле незнакомый язык есть неподконтрольный язык, а это почти то же самое, что неподконтрольная сила. Независимо от того, какие политические атрибуты демонстрирует эта сила, фактически она всегда наделена центробежным вектором, который создает сопротивление и перебои в каналах передачи информации, подтачивая голос действующих правителей.
Видимо, мацяосцы не уступают в прозорливости властям предержащим, раз давно подметили эту закономерность и свели власть к голосу, к контролю над языком.
Посмотрим, у кого в Мацяо есть голос.
1. Женщины, как правило, лишены голоса. Женщины не встревают в мужские разговоры, а тихо сидят в стороне, кормя пащенят грудью или простегивая подошву у самодельных туфель. Начальство считает женщин за глухонемых и никогда не требует, чтобы они присутствовали на деревенских собраниях.
2. У молодых тоже нет голоса. Все деревенские с детства следуют древней заповеди «молчать, когда взрослые разговаривают», поэтому первыми слово всегда держат старики. И даже если молодые не согласны с суждениями стариков, они могут пошептаться у них за спиной, но вступать в открытый спор не посмеют.
3. Голоса нет у бедняков. Недаром говорят, что у богатых глотка луженая, а бедняки трясутся над каждым словом: стыдясь своего положения, бедные люди редко появляются на больших собраниях, поэтому естественным образом упускают многие возможности высказаться. По мацяоским обычаям, должнику, даже если он задолжал всего полшэна[98] кукурузы, не полагается распоряжаться церемониями на свадьбе, отправлять обряды на похоронах, сопровождать невесту из дома родителей и исполнять прочие торжественные обязанности на праздниках, иначе он может принести хозяевам несчастья. Еще простым гостям не полагается занимать «главное место» у очага, куда сажают только кредиторов. Все перечисленные правила обеспечивают сосредоточение языковой власти в тех же богатых руках, что держат долговые расписки.
Таким образом, сила голоса определяется одновременно полом, возрастом и достатком. Но еще важнее политический фактор: например, Бэньи занимал пост секретаря мацяоской партийной ячейки, то есть был облечен высшей властью в деревне, и когда бы он ни говорил, голос его звучал раскатисто и зычно, словно с трибуны, а команды принимались без малейших возражений. Постепенно Бэньи разучился говорить обычным голосом, горло его было постоянно надсажено, каждое слово сопровождалось немилосердным хрипом, но и это не останавливало его от беспрерывного
