Слова через край - Чезаре Дзаваттини

Мариани. Мой приемник не будет вас больше беспокоить.

Антонио. Да я и не собирался жаловаться на шум, я стал гораздо терпимее, чем прежде.

Мариани. Как жаль, синьор Антонио. А я его продал.

Жена Мариани. Мы тоже пойдем в кино, Мариани, поглядеть на себя на экране?

Мариани. Ты с ума сошла! А кто с детьми останется?

Жена Мариани. Наш средний иногда просыпается.

Мариани. И ревет.

Жена Мариани. Он даже глаз не открывает. Сходит на горшок, а потом опять валится в постель.

Мариани. А Джулиана, ты же знаешь, всегда протягивает ручонку… и если тебя не находит, начинает плакать.

Жена Мариани. Ну так я подвину подушку к ней поближе. И положу ее так, чтобы она думала, что это грудь.

Мариани (к Антонио). Вы видите? Она не уступит…

Жена Мариани. Ну что я за несчастная. Никогда не могу вырваться из дома.

Мариани. Плохи дела, синьор Антонио. Мне иногда хочется выйти на улицу и убивать всех подряд. Но не знаешь, с кого начать… Вот так тебя и обдуряют. Никогда не знаешь, с кого начать.

Антонио. Все изменится, Мариани.

Мариани. Когда?

Антонио. Скоро.

Мариани. А нельзя ли точнее?

Антонио. Совсем скоро. Ведь я уже объяснил… Мы находимся в пункте А…

Мариани (к жене, которая как завороженная глядит на Антонио). Ну чего уставилась? (К Антонио.) Стоит ей увидеть кого-то, кто кажется более довольным жизнью, чем я, так она уже готова лечь с ним в постель.

Антонио. Могу заверить вас, синьора, что между мною и вашим мужем нет каких-либо существенных различии.

Мариани. Разве ее убедишь!

Антонио. Вам случалось когда-нибудь слышать, чтобы Мариани воскликнул: «Какой прекрасный вечер!»?

Жена Мариани (после короткого раздумья). Да… однажды это случилось.

Антонио. Ну вот! Значит, в жилах у него течет почти такая же кровь, как и у меня, когда я пишу «Какой прекрасный вечер!»… Идите и (с легким нетерпением)… обещайте мне, что не будете больше ссориться.

Жена Мариани. Это уж точно. Часа через два-три сами увидите.

Мариани. В тех условиях, что мы живем, предлог всегда найдется.

Жена Мариани. Сегодня утром началось с мыши.

Мариани. Ведь прекрасно было слышно, как она скребется под умывальником, а жена хоть бы что… говорит, это шумит в трубе…

Антонио. Надо с собой бороться. Плохо, когда сила воли становится привилегией имущих. По крайней мере хоть закрывайте окна.

Мариани (с досадой). Да… но, в сущности, ведь я никогда у вас ничего не просил. Даже щепотки соли.

Антонио (уязвленно). Это только на первый взгляд. Вот, например… вы требуете от окружающих… от меня… новую майку.

Мариани. Неправда.

Антонио. Сколько я вас знаю… вы всегда ходите с этой дырой… Нет-нет, я вас не упрекаю. Я просто хочу объяснить. В теории это носит название: невольные просьбы. Или косвенные.

Мариани (к жене, сердито). Ну ладно, пошли отсюда…

Жена Мариани. Да, мне нужно разогреть молоко.

Они уходят, и, прежде чем скрыться в доме, муж непринужденно обнимает жену, а она склоняет голову ему на плечо. Антонио смотрит им вслед. Из квартир доносится печальный перезвон посуды — привычные вечерние звуки. В это время с веселыми лицами вбегают Старик и Юноша, оба в грубых, явно сшитых дома пижамах, босиком и с подушками в руках.

Старик (к Антонио). Это здесь нам дадут комнату?

Антонио (все еще провожает взглядом чету Мариани). Вон туда. (Указывает на маленькую комнатку со стоящей в ней узкой кроватью.)

Юноша (вбегает в комнату, за ним Старик). Я лягу на полу.

Старик. Можно «валетом».

Юноша. Это на завтра. Пока мне и так хорошо. Я уже предвкушаю удовольствие.

Старик опускается на кровать, Юноша — на пол.

Старик. Ой, гляди. Таракан.

Юноша вскакивает, потом тоже кидается на кровать. Ноги их торчат в разные стороны. Старик смеется. Озираясь кругом, появляются Кьяретти и Салони; они напускают равнодушный вид, но исподтишка разглядывают обстановку. Бросают взгляды и в сторону Антонио, который сидит на своей постели и смотрит на спящих — в открытую дверь видна чья-то нога.

Кьяретти (вполголоса). Кажется, сейчас самый подходящий момент.

Салони (оглядывается вокруг, потом смотрит на небо). Даже луна тут какая-то уродливая.

Антонио уже расслышал их голоса и высовывается на улицу, пытаясь разглядеть их в полумраке.

Кьяретти. Я не пожалел бы больших денег, лишь бы увидеть, как он смирится.

Антонио, думая, что ошибся, садится в прежнюю позу и сидит с меланхолическим видом, уставившись в пространство.

Одни люди сдаются… а другие не сдаются… чуть дольше.

Салони. Я дал бы ему выговориться. Пусть говорит, говорит… А потом я вдруг как наскочу на него. Да люди в очереди стоят, ждут, чтобы я взял их к себе на работу.

Кьяретти. Талант всегда можно заменить… Вот сейчас он нас действительно заметил.

В самом дело Антонио вновь вглядывается в полумрак и, очевидно, замечает их присутствие. Он встает и, притворяясь, будто он их не видит, начинает им в отместку напевать и подпрыгивать на пружинистой кровати, как ребенок.

Антонио. Ла-ла-ла-ла… (На мотив «Толку нет — увы! — в поэте».)

Старик (приподняв голову с подушки). Эй!.. Тсс!

Антонио направляется к входной двери, потирая руки, чтобы все видели, что настроение у него веселое, и продолжая тихонько насвистывать.

Кьяретти. Свисти, свисти… Хорохорится, ведь он здесь всего несколько часов. Но если мы заставим его пробыть в этом доме подольше… Скоро наступит зима. (К Салони.) Изобрази-ка ветер.

Салони (завывая). Уууууу.

Кьяретти. Более зловеще!

Салони (более зловеще). Ууууу!

Хлопают ставни. Какая-то женщина поспешно высовывается в окно, втягивает веревку с жалкими тряпками и носками и тут же закрывает створки.

Антонио уходит в дом, захлопывает за собой дверь, и мы видим в окно, как он делает гимнастику, чтобы согреться.

Кьяретти. Тук… тук… ток… ток… тук… тук…

Салони. А это что?

Кьяретти. Дождь, стучащий по жестяной вывеске…

Салони. При всем моем к вам уважении должен сказать, что это не очень убедительно… Ток… тик… тик… тик… тук… тук… тук…

Кьяретти и Салони соревнуются, имитируя дождь.

Кьяретти. Тук… тук… тук… ток… ток… ток…

Салони. Слишком много «ток».

Кьяретти. Это старая жесть вибрирует…

Салони. Совсем непохоже…

Кьяретти. Пусть зазвонит телефон…

Салони (имитируя телефонный звонок). Дрин-дрии.

Антонио торопливо снимает трубку, словно только этого и ждал.

Антонио. Алло! Алло!.. (Никто не отвечает. Разочарованно вешает трубку.)

Кьяретти. Ах-ах! Он думал, что люди будут приходить толпами, чтоб прославлять его. Тоже мне герой! (Жестами приказывая Салони опять звонить, как телефон.) Еще раз, как будто из-за границы.

Салони (изображая междугородный звонок). Дрин-дрин-дрин-дрин…

Антонио. Алло! (Огорченно и безнадежно вешает трубку.)

Кьяретти. Вот он… в одиночестве… если ему надо купить себе ломоть хлеба, даже совсем тонкий… весы неумолимо показывают его вес.

Салони. Взвешено даже дыхание булочника.

Кьяретти. Он постепенно сознает, что легче жить с идеями, чем с людьми.

Салони. Идеи не пахнут.

Кьяретти. Давай — приход весны. (Входит в роль весны. Можно сказать, играет ее.) Кап… кап… кап… Журчит вода. Детские ручонки ищут фиалки в мокрой траве. (Воодушевляясь.) Возвращаются ласточки… Возвращаются ласточки… цып… цып… цып…

Салони. Как приятно любоваться всем этим из нашего дома…

Кьяретти. Наполненного нежным жужжанием пылесоса. Изобразите пылесос.

Салони (вибрирует, пытаясь подражать звуку пылесоса). Жжжжж…