Через тернии к свету (СИ) - Елена Ляпота

Взвалив в разы потяжелевший рюкзак на плечо, я прошлась по улице, ожидая увидеть знакомое лицо, и, наконец, встретила свою школьную учительницу, Настасью Павловну. Та сразу меня узнала, пригласила к себе в дом перекусить с дороги, и по-старчески всплакнула, поправляя мои выбившиеся из «хвоста» пряди волос.

— Отец твой пятого дня ушел в лес, и не вернулся. Таська, собака, три ночи выла так, что всем селом крестились. Подкармливаем животинку. Куры, правда, голодные сидят: Таська рычит, никого во двор не пускает.

— Он один пошел?

— Знамо, один, — вздохнула Настасья Павловна, глянула на меня нехорошо, с укоризной, как-то неуютно сразу стало, — Сергей и раньше компанейским особо не был, а как вы уехали, вообще сник. Раньше бывало, идет по улице, рукой махнет, иной раз спросит, может, что помочь, я-то уже лет двадцать как без мужика… Потом чумной стал, по сторонам не глядит, слова лишнего не скажет. Ходит в своей синей ветровке с весны до осени, будто от мира отгораживается.

Сердце ухнуло и плавно скатилось в пятки: уж не намекает ли старуха, что отец повесился на какой-нибудь дряхлой сосне? Я и мысли такой допустить не могла: не таков был папа, не стал бы свое горе на разнос молве выставлять. Тут другое стряслось.

— Искать пробовали?

— Да кому тут! — горько воскликнула Настасья Павловна, — Одному до фени, другому — жена не велит, третий не просыхает. Да и речка-то разлилась, чай с неделю дожди. Весь лес сейчас, считай, болото. Кто туда сунется? Здесь только Серега смелым был.

Настасья Павловна замолчала, помешивая ложечкой остывший чай. Да и не надо было ничего говорить. Папа не боялся, он с детства в болотах да озерах лесных, как в песочнице, и нас с Дениской приучил. Папа бы вернулся, папа не забыл бы про некормленое хозяйство.

— Он с ружьем уходил, — зачем-то добавила старушка-учительница, — Наверное, зайцев пострелять.

— Так! — я вскочила на ноги, чувствуя, что сейчас зареву, если не сбегу куда-нибудь, — Спасибо за чай, Настасья Павловна. Пора.

— Куда ты? — встрепенулась она, — Обратно в город? Живность-то раздай али продай кому, чтоб не мучилась. Собачку можно приспать лекарствами какими-нибудь…

— Что вы! Типун вам на язык, — огрызнулась я, — Может, отец ногу сломал и лежит где-нибудь на кочке, ждет, когда его хватятся. А я тут сижу.

— Глупая ты! — всплеснула ладонями учительница, — Не все ты знаешь, не все…

— Ну так скажите! Чего юлить?!

— Люди разное болтают, аж язык не поворачивается говорить.

— Чего?

— В болотах нелюдь поселился, с прошлой весны. У нас уже четверо не вернулись… люди болтают, что нелюдь сожрал.

Я так и села от этих слов. Надо же, учительница, образованный человек, а такую несусветицу городит. У нас в лесу и волки-то пореже радуги появлялись, а тут, ишь тебе, нелюдь в болотной тине.

«Нечего в болота, нализавшись, лезть» — говаривал отец, когда в лесу находили утопленника, ведь на трезвую голову там редко кто тонул. Хотя, что это я, в самом деле. Небось старушка боится, что я сунусь туда в одиночку, вот и потчует страшилками для детей.

— Спасибо за чай, — сказала я напоследок и откланялась.

Что теперь делать, я понятия не имела. Умные мысли в голову не шли, а в горле противно болтался комочек слез. Неужели папы действительно нет? Вот так вот запросто, как щелкнуть пальцами или затушить сигарету? Он ведь не мог, он такой сильный — я до сих пор боялась и помнила, какой тяжелой бывала на заднице его ладонь. Папа бы выдрал меня сейчас, если б видел, что я курю, не посмотрел бы, что взрослая стала.

А вдруг он и впрямь лежит под деревом со сломанной ногой, патроны кончились, а вокруг никого? Нужно было что-то делать, хоть что-то, чтоб не мучиться этим до конца своих дней. Идти в лес, на болото, но только не одной.

На Дениса надежды было мало: он даже если оторвется от своих друзей, то приедет не раньше, чем завтра, и начнет бузить. Оставались местные, ребята, с которыми я училась в школе. Думаю, что меня пока еще не успели совсем забыть.

Я направилась к дому Воронцова Игната — с ним я сидела за партой до пятого класса, лазала по деревьям, и даже успела поцеловаться — смешно, неумело, по-детски забавно. Папа его постоянно гонял от наших окон и яблонь, частенько надирал уши.

Игната не было. Прошлой осенью его призвали в армию, как и большую часть моих одноклассников. Но зато дома был его старший брат Федя, рослый, симпатичный, одно слово, крепкий мужик. Я могла б ему улыбнуться потеплей, но вовремя вспомнила, что теперь городская.

— Ты, Стефа, дурное дело затеяла, — устало вздохнул Федя, глядя на меня красными, видно, спьяну, глазами, — Иди в полицию, заявление пиши, пускай его районные ищут.

— А если б это был твой отец? — упрямо спросила я.

— Мой в позапрошлом году умер, — ответил Федя и закусил губу так, что она побелела, как молоко, — Не смогу я с тобой пойти. Мне в ночную смену заступать, а подменить некем. Сам подменяю Димку, у него жена родила. Выспаться надо…

Ах, выспаться! От злости у меня закололо в боку. Что за мужики пошли! Одному друзья в «адидасе», другому — выспаться.

— Нелюдя испугался? — с издевкой спросила я, бросила окурок на землю и яростно растерла его подошвой. Пусть знает, Федя, какого о нем девица мнения. Федя посмотрел на землю, отчего-то покраснел и шмыгнул носом.

— Глупостей уже нахваталась! Там, в болотах, если хочешь знать, типок один ошивается. Семеном когда-то звали. Он придурок. За ним мать всю жизнь ходила, потом померла. Хотели его на дурку забрать, но он сбежал. Люди много чего сочиняют, но только если этот больной на голову и впрямь целый год на болотах как зверь живет, то лучше туда не ходить.

Он уже почти орал на меня, отчего я вдруг почувствовала себя девчонкой, мелким неоперившимся цыпленком. Скрипнув зубами, я развернулась и ушла по-английски, без всяких слов. Может, Федя и подумал про меня хоть что-то хорошее, но мы вряд ли станем здороваться, если каким-либо чудом встретимся вновь.

Спустя пару часов мытарств Федин прием стал казаться едва ли не королевским. Никому и дела не было до папы, зато каждого интересовала моя городская жизнь, вышла ли я замуж, женился ли Денис, родила ли мама новому мужу сына.

Вконец притомившись, я уселась на остатки прикалитной лавчонки у соседского двора. Издали я видела, как Таська смотрит на меня, курьезно расставив уши, будто понимает: своя. В животе заурчало от голода, и я полезла в рюкзак за бутербродом. Таська встрепенулась, встала передними лапами на забор. Пришлось отдать бутерброд. Проглотив мой обед, животина облизнулась, потом, увидев, что больше ничего нет, зарычала. Я отругала нахалку и пошла прочь.

Выход, как обычно, явился из ниоткуда, в виде двух праздно шатающихся пареньков. Одного я с трудом вспомнила — он учился на класс старше, звали Егором. Другой, молчаливый, с косящими в разные стороны глазами, мне жутко не понравился. Егор представил его просто: Косарь.

Они не ходили вокруг да около, а сразу спросили, сколько плачу за «помощь». Такой вариант меня тоже устраивал — куда лучше, чем идти одной.

Выдав аванс в половину суммы, я предложила идти, не откладывая. Было уже часа четыре, светлого времени оставалось не слишком много. Охрана не возражала, но мне это не показалось странным. Я думала о том, что папу на моем месте вряд ли бы удержала ночь, но в его нынешнем положении ночь могла его убить.

Егор с Косарем вырядились в рыбацкие штаны с длиннющими смердящими сапогами. Я в своих кроссовках чувствовала себя глупо, Косарь это заметил и предложил «напрокат» резиновые сапоги сестры. Они оказались немного малы, но выбора другого не было. Выбираясь в село, я не думала, что придется шагать по болотам, да и сапог у меня не водилось: в городе по дождливой погоде я сидела дома или же ездила на такси.

Лес встретил нас сыростью и весенней прохладой. Необъятные кроны деревьев застилали солнце, было чувство, что идешь в руинах древнего особняка — все казалось тусклым, мрачным, невыносимо воняло тиной. Мы не прошли и двадцати метров, как нога утонула в болоте. Я воткнула шест, как учил папа, нащупала твердую почву и перепрыгнула. Косарь с Егором молча скакали за мной. Мы уходили все дальше вглубь леса, не имея особого представления, куда идти.

Папа мог отправиться куда угодно. Может, кто и боялся лесных болот, но только не он. Папа вообще ничего не боялся.

Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые кроны, ослабели, вечер лениво подкрадывался сзади, и где-то там, в глубине, я понимала, что не стоит заходить слишком далеко, но и поворачивать назад было бы глупо. Со мной два мужика, как-нибудь да прорвемся.

— Эй, стрекоза, — окликнул меня Егор. Я вздрогнула и остановилась, — Передохнуть бы.